В поисках чашек я обнаружил попкорн и немного оливкового масла. Смешал все в кастрюле, приготовил и как бы ненароком поставил на постель рядом с ее тонкой, покрытой веснушками рукой.

— Как сумасшедший Даг?

Это мое ироничное прозвище для доктора Дага Халливелла, нынешнего претендента на руку и сердце Брук; Даг хирург-травматолог, с которым она познакомилась в отделении скорой помощи нью-йоркской больницы, когда съехала по ступенькам у себя в университете Рокфеллера. На мой взгляд, он не мог претендовать на мою сестру, не говоря об ее заживших частях тела. Я и не представлял себе, что он уже сумел овладеть хотя бы одной из них, ведь Брук была в депрессии по случаю только что печально закончившегося брака.

— Я бы попросила тебя перестать его так называть. Даг в порядке. А как поживает Манекен? Она уже выучила алфавит?

— Она в Сан-Франциско на съемках. И чтоб ты знала, она взяла в самолет «Анну Каренину».

— Я чувствую, как тебе нравится это говорить. «На съемках. На площадке». Освоил язык гламурной промышленности?

— Хорошо, пусть она будет просто в командировке.

— Ты знаешь, одна из причин, почему хуту ненавидели тутси, была в том, что тутси считались более привлекательными. Высокие, тонконосые, светлокожие.

— Ты полагаешь, что однажды секретарши Форда могут подняться и переубивать всех моделей?

— Похоже, она много путешествует в последнее время.

— А почему бы и нет?

— Хм-м-м.

Брук не любила Филомену. Та ей платила тем же и называла «птичницей-отличницей», что говорило о проницательности, в которой Брук ей отказывала. Мне было довольно сложно держать нейтралитет, но хотя я привык к скепсису Брук по отношению к моей обожаемой, сегодня меня что-то беспокоило. Что может знать Брук, чего не знаю я?

Почему мне все время кажется, что кто-то располагает более полной информацией, чем я? В принципе, Брук знает очень много вещей, о которых я даже не подозреваю: разницу между натуральными и ненатуральными числами, значение принципа индетерминированности Хайзенберга, теорему о неполноте Гёделя, возможные последствия Банья Лука. До последнего времени она училась, писала работу по физике в аспирантуре университета Рокфеллера, но сейчас у нее затянувшийся перерыв, она в депрессии и страдает приступом острого сочувствия роду человеческому. Моя сестра как младенец под колпаком, который родился без иммунитета. У нее начисто отсутствует защитная мембрана, которая должна фильтровать шум и боль, исходящие от других существ. Она впитывает все в себя. (Мама и папа думают, что это следствие увиденного ею в семилетием возрасте убийства.) И несмотря на то что этого было бы достаточно, чтобы укокошить большинство из нас, Брук все-таки оказалась не в числе большинства.

— Ну расскажи мне, как прошел твой день? — аккуратно спрашиваю я, чувствуя, что что-то произошло то ли на глобальном, то ли на личном уровне.

— Мой день? Дай подумать… он начался с «Ежедневного шоу» с Джерри, где он рассказывал благодарной нации про протонный акселератор.

_____

Вот оно что. Вот где собака порылась. До последнего времени Брук была замужем за необыкновенно молодым профессором Гарварда Джерри Соколофф, который написал невероятный бестселлер о квантовой физике и довольно часто появляется на телевидении, где рассказывает про субатомические феномены. Брук была его студенткой — так и начался их роман. Небольшая проблема заключалась в том, что он продолжал спать с другими студентками после их бракосочетания. Или, точнее, проблема была в том, что он не видел в этом никакой проблемы и даже настаивал на том, чтобы их всех приглашать к ним в дом в качестве подружек жены. Сложно было сказать, что же огорчало Брук больше: его неверность или частые появления на телевидении.

— Как он выглядел?

— Очаровательно. Достойно подражания. Настолько естественно взъерошенные волосы, галстук, съехавший набок, просто растерянный профессор. Перед шоу он этот галстук двадцать минут завязывает, выверяя высоту узла, как если бы он забыл его подтянуть наверх. Старательно расчесывает волосы, а потом взбивает, как будто все время рвет на себе их, размышляя над вселенскими проблемами.

— Если бы я не был тогда в Японии, я не позволил бы тебе выйти за него замуж.

— Ты бы не позволил мне выйти замуж за кого бы то ни было.

— Я думаю, тебе действительно стоит поразмыслить над тем, чтобы уйти в монастырь. Видит Бог, церковь нуждается в тебе.

Это намек на забракованную, но незабытую мечту наших предков.

Оглядывая комнату, я мысленно пытался заставить ее съесть попкорн. ЕШЬ! ЕШЬ! ЕШЬ!

— Как поживают Короли жизни? — спросила она, взяв зернышко попкорна и поднеся к губам.

— Они великолепны по определению, — говорю я, подглядывая краем глаза, как она таки засовывает попкорн себе в рот. ЖУЙ! ЖУЙ! ЖУЙ! ГЛОТАЙ!

— А что там говорят о молодом актере, который недавно умер? Ну, этот, со странным хипповским именем, — ее рука снова опустилась в миску с попкорном, она жует! — Ты знал его?

— Ты говоришь о Ривере Фениксе? Брук, он умер несколько лет назад. На дворе 1996 год.

— Ну извини, я не сильна в поп-культуре.

— Ничего. Я когда-то провел с ним несколько часов в «Оливе», в этом клубе в Восточном Голливуде, я тогда писал текст о его подружке. Это чудо, что он так долго протянул.

Себя послушай

Господи, ты сам себя послушай. Тебе должно быть стыдно, что ты вообще знаешь о существовании всего этого дерьма, а ты еще умудряешься патетично импровизировать, извергая зловонные клубы всей этой чуши. И в то же время тебя беспокоит, а действительно, не слишком ли много Филомена путешествует в последнее время. И почему она не знает, где остановится? А если знает, то почему не оставила тебе номер телефона?

Эй-эй, подожди, это же смешно. Ты ей доверяешь. Да? Ну да, в принципе, да, но почему-то никак не можешь избавиться от звона подозрений в ушах и страха, от которого волосы на груди шевелятся.

Анорексия (потеря аппетита)

Как только Брук серьезно увлеклась попкорном, я пошел на кухню, чтобы разогреть консервированный суп (лапша и курица). «Ням-ням, как вкусно, — кричу я из кухни. — Прямо как у мамы в детстве!» Вообще-то мама даже разогреть консервы заставляла служанку Дэйзи. Хотя какая разница. Налив питательную влагу в гарвардскую кружку, я поставил ее на поднос и осторожно, чтобы не спугнуть жертву, вышел из кухни. Отношением к еде сестра напоминала нашего пса, найденного когда-то на улице: он настолько привык красть пищу, что даже когда ему давали ее, не мог есть в присутствии кого-либо. Любой прямой намек на питание отбивал у Брук аппетит на несколько дней. Естественно, было абсолютно запрещено говорить вслух о ее недуге. Несколько лет назад, еще на заре ее мучений, Брук сказала мне, что средняя потеря веса среди взрослого населения Сараево после тысячедневной осады составила двадцать пять фунтов. Таким образом, ей нужно давать символическое количество еды, которое она сможет съесть быстро, хотя осада уже давно закончилась. Брук все время голодает, начиная с вьетнамской войны.

А к концу брака с Джерри она начала еще и резать себя — маленькие порезы бритвой были на руках и ногах.

Родители

— Давно с предками общалась? — спросил я. Хоть она и не ест суп, но по крайней мере дует на него — хороший знак.

— Отец звонил несколько дней назад, — ответила Брук.

— И как они?

— По-моему, замечательно: на заднем фоне был слышен звук звенящего о стекло льда.

— О «Кристалл», — поправил я.

— Сделал бы ты им скидку, в конце концов, наши родители — единственная пара в Америке, живущая уже сорок странных лет вместе.

— Действительно.

Наш отец унаследовал от своего отца апельсиновые рощи в центральной Флориде. А тот в возрасте пятидесяти пяти лет продал место на Нью-йоркской бирже и подался на юга. Дохода с апельсинов едва хватает отцу на бурбон, рубашки «Брукс бразерс» и ежемесячник клуба селекционеров. Короче, ровно столько, сколько нужно, чтобы убить любые амбиции и желание работать. Однако недостаточно для того, чтобы детям после вычета налогов что-нибудь досталось. Раз в несколько лет отец продает по пять акров, чтоб отправиться в путешествие по европам. Так что можно не беспокоиться о грозящем наследстве, которое меня окончательно испортит. Отец читает классику — Гришам, Клэнси, Кричтон, играет в теннис и с любовью наблюдает за ростом апельсинов. Мама читает поэзию, рисует пейзажи и пьет коктейли. Каммингс — ее любимый поэт, Боннар — ее любимый художник, «Перно» — ее любимый напиток.