Аннета поджала губы, задумавшись. Видимо, рассудок начал возвращаться к ней, Мари бы нисколько не удивилась, если бы она тут же пала перед ней на колени, горестно моля о прощении.

Однако, кажется, у девушки оказались несколько другие планы. Она тяжело вздохнула, сделала вид, что отступает, ослабила хватку, но в ту же секунду отбросила нож и схватила Марию за шею. Вырываться было бесполезно, вес Аннеты во многом превышал ее собственный, поэтому кое-как изловчившись, Мари укусила бывшую подругу за палец и свалилась на скользкий холодный камень. Почувствовав, что не может двигать ногой, она тихо застонала. Неподалеку блеснула сталь. Аннета схватила ее за волосы и поволокла обратно к стене. Мария слабо сопротивлялась, понимая, что шансов на спасение у нее практически не осталось.

«Прощай мир, прощайте отец Август, матушка Франческа… и вы, родители, прощайте. Жаль, так и не удалось нам с вам свидеться…» - с грустью подумала девушка, но тут руки сами с собой почувствовали внезапный прилив сил. Они ощущали согревшийся в ладонях металл, сталь требовала крови, она буквально тянулась к обезумевшей твари, уже снова выхватившей ее за тонкую шею. Мария, словно во сне, обхватила кинжал двумя руками и что есть силы, запустила прямо в сердце… черное, поросшее пороками и местью, сердце…

- Сдохни… - прошептала она. Хватка на шее чуть ослабла, и Аннета покачала головой в неверии.

– Что это? Ты меня убиила? Я затащу тебя собой в Ад! – закричала она.

Мария уже не ведала, что творит. Тело работало как механизм. Удар. Удар. Еще один. Кровью опалило все ее сознание, черный плащ делал ее похожим на предвестника смерти – ворона. Продолжая стоять на коленях, склонившись над трупом некогда лучшей подруги, она продолжала исполнять хаотичные движения, потому как глаза Аннеты были все еще открыты, а губы, по которым стекал сгусток темно-вишневой крови, изогнуты в усмешке. Казалось, бес все еще жил в этом теле и не собирался его покидать.

Наконец, обессилев, Мария упала рядом с мертвой подругой. Ее плащ насквозь промок кровью.

- Дождь, дождь… очисти меня, очисти от всей грязи, боли… Господи! – вскричала она, уже никого и ничего не видя, слезы смешались с дождем, молния, кажется, ударила возле тела. – Омой мой грех, пусть она останется здесь! С ней!

Но кровь все растекалась, растекалась… не хотела исчезать… раствориться в чистой воде…

Она устало закрыла глаза и последнее, что почувствовала – это сильные руки, которые подняли ее и куда-то понесли.

Первое, что почувствовала Мария, придя в себя – это тепло. Укутанная бесконечным числом одеял, лежа на мягкой высокой подушке, она чувствовала себя больной. Девушка открыла глаза и с удивлением обнаружила напротив себя сидящего на ветхом, пошатанном стуле Эдварда Морта. Он задумчиво курил свою трубку, пуговицы на пиджаке были расстегнуты, волосы взлохмачены – весь его вид был настолько чужероден и комичен в этой простенькой обветшалой комнатке, что захотелось громко рассмеяться.

- Господин Морт… - тихо произнесла девушка, привлекая к себе внимание. Однако Эдвард будто не заметил тонкого, срывающегося голоса несчастной. Она повторила свою попытку, но вновь наткнулась на глухую стену. – Мне приснился ужасный сон. Господи, самый страшный грех… все было настолько правдоподобно…

Морт резко вскинулся и отложил трубку в сторону.

- Расскажите, - произнес он спокойно. Его нисколько не беспокоила сложившаяся между ними неловкая ситуация. Завеса, отделявшая их, уже спала, Мария не пыталась скрыть свои шрамы. Однако, девушке, готовящейся принять обет безбрачия, не престало столь спокойно и мило беседовать с едва знакомым человеком мужского пола, особенно таким привлекательным и, Мария наконец призналась себе, демонически манящим.

- Меня хотела убить лучшая подруга. Она обманом заманила меня на старую Башню, ведь каждой сироте безумно хочется узнать тайну своего рождения. С каким пылом они рвутся к ней и все ради того, чтобы потом разочароваться в родителях или предаться унынию, уповать на столь несправедливую судьбу.

- Счастливых концов в этих историях маловато, - усмехнулся Морт. – Ну, так и что же Вы сделали с подругой? – Морт откинулся назад и начал неспешно разминать шею.

Мария сглотнула. Ей было стыдно произносить правду, пусть это сон, но и там ее не покидал разум, а значит, был выбор, и она сделала его.

- Я ее убила. Пришлось защищаться и… мне ничего не оставалось, как зарезать ее. Нож был в крови, она тихонько капала с лезвия, орошая пол… постепенно пятно росло, я никогда такого не видела – лунное сияние освещало кровавую гладь… - Марию затрясло от воспоминаний. – Потом я лежала там, в этой самой кровавой луже в беспамятстве, повторяла имя Господне, меня подхватили чьи-то руки. Мне кажется это были ангелы, - взволнованно выдохнула Мария. Конечно, этот месье лишь рассмеется над ней, верит ли он вообще в Бога?

- Это не были ангелы, - он резко встал и навис прямо над изголовьем ее кровати. Ей стало страшно.

- Кто же это тогда был? – прошептала девушка, не сводя взгляда с янтарных, светящихся безумством, глаз.

- Это был я. А сон Ваш, Мария, самый что ни на есть настоящий.

***

Задумывались ли Вы когда-нибудь о совершенстве мирском? «Нет, скажете Вы, этого» - и будете правы. Но говорю я не об этой терпкой, липкой идеальности, когда глотать воздух мешает насыщенность, а радость становится настолько привычным состоянием, что и не замечаешь ее вовсе. Я Вам толкую о надобностях вещей, их полярности и потребности друг в друге… На нашем лице светятся два глаза, слышат два уха, ходят две ноги… Природой заложена полярность, так лиц мирских два. Одно пропитано сладким, душистым запахом, а второе – уродливое, скрывается в тени безразличия и боли. Добро и зло – две половинки одного целого, говорю Вам. Казалось бы, промелькнет отчаяние, жалость несбывшихся надежд, а затем и злость у самой праведной личности, которую Вы только знали. Но знаете, что? И доброта порой мучает каменные сердца… Этому нередко способствуют воспоминания, параллели и фантомы, переносимые из прошлого в настоящее. И добро, и зло объединяет одно – невозможность к единению… Добро льет слезы по ночам, тогда как Зло лишь печально глядит вдаль и не находит ничего красивого в рассвете, солнечных бликах…

С того самого злополучного сна минула неделя, а Франц не мог оставаться в объятиях Морфея более четырех-пяти часов, от чего днем с ним часто приключались смешные, конфузные истории. Франц отчаянно не желал становиться объектом насмешек окружающих его студентов. Профессор биологии, Руссе, однажды, даже удивленно приподнял брови, когда парень не смог ответить на элементарный вопрос о строении земноводного. Единственное чувство, державшее Франца в мире реальности, был страх. Ночью ему чудились ужасные существа и ползущие по потолку, все ближе подбирающиеся к нему, мрачные тени. Днем же Франц знал, что в безопасности, но его не покидало странное ощущение. Ему казалось, что там, в углу, его поджидает огромный лев-тень и стоит остаться на секунду одному, как существо без колебаний откусит ему голову.

Франц промокнул лоб белым платком и поморщился от нестерпимой жары. Рядом стояла полная, розовощекая женщина, которая, кажется, напротив, невзирая на лишний вес, прижимала свои коротенькие обрубки к груди, словно испытывая холод. Священник, объятый спокойствием духа, с расстановкой, неспешно произносил слова поминальной молитвы. Франц прикрыл глаза. Он любил латынь. На ней говорили древние народы, в каждом звуке скрывалась своя, особенная история и удивительное созвучие букв.

- *Credo in Spiritum Sanctum, sanctam Ecclesiam catholicam, Sanctorum communionem, remissionem peccatorum, carnis resurrectionem, vitam aeternam. Amen.

Когда Франц очнулся, все уже подходили к покойному дабы в последний раз взглянуть на него и попрощаться. Студент решительно этого не понимал. Зачем прощаться с бледным, уже пожелтевшим, лишенным души, куском мяса? Его душа уже на небесах, прекрасная и чистая… Хотя, возможно, месье Гренуар мог скрывать ото всех и не одну тайну?