- Когда приходить?

      Клим обрадовался настолько, что это даже было заметно со стороны, хотя он всячески пытался скрыть накатившее чувство. Он потер ладонью щеку, будто бы ища случайную небритость, а потом с удовольствием произнес:

      - Завтра. Давай ровно в десять? Днем все твои дела порешаю, - по-отечески заверил его Клим, в своих фантазиях уже путешествуя в следующем дне. - Давай тогда до завтра и на «ты».

      - Хорошо, - вымученно выдавил из себя Фома, - до завтра, Клим.

9. Музыка и картина

   Фома умудрился удрать из приюта сразу после ужина. Времени до десяти оставалось немерено и можно было провести его в городском парке, но сильный дождь, промозглый и холодный, свел на нет подобные намерения. До дома Клима было полчаса езды на автобусе и еще минут десять пешком, но все остальное время нужно было где-то перекантоваться, и Фома выбрал первое попавшееся крыльцо - крыльцо кинотеатра.

      К вечернему сеансу подтягивались люди, они приближались к ступеням, стряхивали зонты и заходили вовнутрь помещения. Фома взглянул на афишу - какая-то мелодрама. Это совсем не привлекало, но дождь превратился в ливень, люди все тянулись и тянулись, покупая воздушную кукурузу и билеты, улыбаясь и радуясь тому, что они сейчас вот здесь, в тепле, им вкусно, а потом будет еще и интересно. Фоме захотелось того же самого, что зовется благополучием, чтобы как раньше, когда родители были живы и дома всегда ждали.

      Фома вывернул карман куртки, казенной, грязно-синего цвета, и оценил состояние своих финансов. Состояние было весьма плачевным, но черт возьми! Этого хватало и на билет в кино, и на автобус - так пусть все катится в тартарары - он идет на премьеру!

      Места остались не самые лучшие, боковые, но Фома не сетовал на судьбу, а радовался хотя бы тому, что вообще удалось купить билет. Фильм оказался тяжелым, с плохим концом, но Фома так давно не смотрел ничего подобного, что понравилось даже и это. На экране зашкаливали чувства: в фильме любили, страдали, ненавидели и прощали...

      За последние месяцы Фома устал выживать. Он так хотел тепла и уюта, что это уже становилось навязчивой идеей: свой дом, своя постель, своя кружка с горячим чаем. Все было чужое: казенное, а главное - временное. Фома устал жить таким образом, жить и постоянно, со страхом, думать о завтрашнем дне.

      Уже стоя перед воротами Клима и нажимая кнопку звонка, Фома искренне надеялся на то, что ушлый делец сдержит свое обещание и поможет несчастной женщине, а за это пусть хоть все кости ему поломает, хоть душу вытрясет - пусть делает, что хочет, лишь бы только не зазря было.

      Клим встретил его в доме радостной улыбкой. В длинном барском халате, подпоясанном диковинным шнурком с богатыми кистями, в сафьяновых тапках с затейливой вышивкой - он был похож на сытого, довольного жизнью помещика, привыкшего всегда за все платить, но и получать сторицей. Свои вьющиеся волосы он откинул назад и, видно, чем-то уложил - лоб казался выше, а залысины - глубже. Глаза, и так навыкате, были распахнуты от восторга, а небольшой рот растянула улыбка - Клим вообще редко улыбался, но теперь Фома смог рассмотреть его зубы, крупные, желтоватые, чуть обращенные вовнутрь, прямо, как у щуки, - такой уж точно свою добычу ни за что не упустит.

      Когда дверь за Фомою, едва ли не насквозь промокшим за время путешествия от остановки до особняка, захлопнулась, хозяин дома самодовольно почесал подбородок и удрученно покачал головой:

      - Так и простыть недолго, Фома, ступай-ка ты в ванную и одежду там оставь, на полу.

      - Клим, - перебил его тот, смущенно почесывая бровь, - ты выполнил свою часть сделки? - ему было крайне неловко напоминать об этом.

      - Не беспокойся, - Клим сделал успокаивающий жест. - Я все устроил, как положено, вот чеки, - он с готовностью извлек из глубокого кармана кусок аккуратно сложенной кассовой ленты, - если не веришь.

      - Я верю! - снова перебил его Фома с неподражаемой пылкостью - Клим даже со стороны залюбовался: с виду такой продрогший, побледневший, однако, какой запал! Сколько энергии и страсти было заключено в этом, закутанном в несуразные одежды юноше! - Не надо чеков! Это уж слишком!

      - Довольно болтовни, - Клим скомкал хрустящую ленту в ладони и, скатав из нее шарик, ловко бросил его в кованую подставку для зонтов - комок проворно выкатился из слишком большого отверстия между металлическими завитками и спрятался за ножкой стеклянного столика.

      Фоме стало смешно, он даже подушечку большого пальца закусил побольнее, но горящие глаза, блеснувшие весельем, выдали его с головою. Клим расценил это как добрый знак: Фома его не боялся.

      На самом деле Фома боялся: Клим был богат, непредсказуем, набожен до абсурда и грешен, как любой другой человек, а в чем-то даже и похуже. Но Фому настолько измотали ужасный быт, скудная еда и постоянные унижения, что ему было уже почти что все равно, как сейчас поступит спесивый мужчина, не терпящий отказа. Клим выполнил свою часть договора, а он всенепременно выполнит свою.

      - Послушай, там, в душе, лежат вещи, - при слове «душ» Клим еле заметно споткнулся, зная, как подействует на Фому напоминание об этом месте, - ты их потом надень и иди на второй этаж. Так нужно, - закончил он, помедлив.

      - Да, хорошо, - с понимающим видом Фома помахал головой: все, что было, осталось в прошлом. Он сильный, он перешагнет через порог вычурной ванной комнаты, ставшей свидетельницей его унижения.

      - Если хочешь, мой человек проводит тебя, - Клим намотал болтающийся шнурок на указательный палец, попросту не зная, куда девать руки.

      - Не нужно, - поспешил отказаться Фома, на долю секунды представив, что над душой, точнее под дверью, будет стоять хмурый охранник, - я ничего не украду и не заблужусь.

      Фома понятия не имел, что Клим и не подозревает его ни в чем подобном, что Клим знает о нем почти все, что Клим теперь начал его уважать, Клим начал, а вот Фома перестал, считая самого себя неудачником и пропащим человеком.

      Они разошлись. И снова был душ, и теплые струи стекали с обнаженной кожи, и снова полотенце впитывало в себя излишнюю влагу. Фома готовился к бою, вот только заранее оговорилось то, что лечь предстояло еще в начале первого раунда, лечь за деньги, предназначенные другому человеку. Фома бы в жизни не подумал о том, что он будет заниматься сексом ради благотворительности - им двигала безысходность, а еще гуманизм, который был присущ ему с самого детства.