– Чего стоишь? – обращается к Костылю Карета, не отрываясь от сотового. – Присаживайся. Тебя кенты уже заждались.

Костыль повинуется. Трава дает о себе знать, и парень постепенно забывает о волнении.

– Короче, – Карета поворачивается в кресле, – у меня мало времени, поэтому вникайте резче, – он смотрит на наручные часы в массивном золотом корпусе, словно для того, чтобы удостовериться в сказанном. – Вы давно играете?

– Здесь или вообще? – пересохшим горлом спрашивает ЭлЭм.

– Здесь, конечно. Меня не волнуют ваши игры под фантики.

– Два года, – выпрямляется на диване Свят.

– Отлично. Да ты не ссы, никто тебя трогать не будет, – говорит Карета, но в его голосе чувствуется скрытая угроза. – Значит, два года. Надеюсь, за два года вы поняли, на чем зарабатывает покерный клуб?

Карета сталкивается с молчанием.

– Ну?! – из его мощной груди вырывается медвежий рык.

– На рейке, – ЭлЭм отвечает неуверенно, словно двоечник у доски.

– А что такое рейк? – Карета снова понижает голос.

– Процент с каждого разыгранного банка, – смелость потихоньку возвращается к ЭлЭму, как это бывает со школьником, которому учитель подсказал правильный ход решения уравнения.

Карета выпячивает нижнюю губу.

– Вот. И, чем больше денег разыгрывается за столом, тем больший процент получает клуб. Я прав?

– Да, – Свят встречается взглядами с Каретой и замечает в его глазах проблеск агрессии.

– Так какого хуя вы, щенки, возомнили, что сможете на протяжении двух лет приходить сюда, забирать синих лохов и доить их на стороне? – с поразительной невозмутимостью протягивает Карета.

Свят давно подозревал, что рано или поздно их маневры вскроют. Вопрос был лишь в том, как скоро это случится и чем это для них обернется.

– Вижу, вы меня понимаете. Само собой, оправдываться бесполезно. Да и некогда мне с вами возиться из-за тех копеек, на которые вы кинули клуб. Дело вот в чем. Мой опыт подсказывает, что, если таких хитровыебанных, как вы, вовремя не наказать, в будущем они обязательно оборзеют и доставят гораздо больше неприятностей. Теперь, как мы поступим, – Карета берет небольшую паузу, чтобы сбросить входящий звонок. – С сегодняшнего дня вы в черном списке этого и всех других приличных клубов города. Лично мне за этот цирк вы должны по десятке зелени. Каждый. Привезете на неделе, оставите Захару, охраннику. Думаю, ясно, что шутки шутить с вами никто не будет? – весь монолог Карета ведет ровным, спокойным тоном. Покачав головой и не дождавшись ответа на свой вопрос, он резюмирует:

– Я так и думал.

Еще раз обведя взглядом сидящих на диване растерянных пацанов, Карета спрашивает, как ни в чем не бывало:

– Ну, чего сидите? Свободны. Захар!

В дверном проеме появляется бульдожья морда, намертво приделанная к бычьей шее:

– Станислав Вадимыч…

– Проводи ребят, чтобы не заблудились.

– Понял, – кивает охранник и вмиг оказывается у дивана. Он снова больно хватает за руку Костыля, сидящего ближе остальных.

– Да я сам ходить умею, – вырывается тот, вяло шаря зрачками по кабинету. В другом углу комнаты стоит большой аквариум, по которому мечутся три пираньи. Подплывая к стеклу, рыбы раскрывают зубастые пасти и ядовито наблюдают за людьми. Два сейфа – маленький квадратный и высокий оружейный. На стене картина с батальной сценой, рядом – сабля в ножнах и табличка с мелкой гравировкой.

ЭлЭм и Свят молча поднимаются и бредут вслед за товарищем. Они знают, что спорить действительно бесполезно. Они не отмажутся, потому что все их похождения зафиксированы на камерах наблюдения. Они не уговорят Карету изменить решение, потому что он уже и забыл об их существовании. Им придется отдать деньги, потому что иначе быки Кареты попросту отнимут все силой.

– Всего доброго, – роняет напоследок Свят.

– Ага, давай, – незлобно отвечает Карета, и впрямь позабывший о молодых жуликах.

– Сюда, – басит в коридоре Захар и кивает в направлении, противоположном от общего зала. Оказывается, здесь есть черный вход.

– Куда мы? – спрашивает ЭлЭм.

Ответ на свой вопрос он узнает через минуту, когда трое охранников будут метелить их на заднем дворе бизнес-центра. Костыля вырубают сразу, и все, что он успевает увидеть перед падением – это яркая вспышка и сноп искр. Дальше – мокрые пупырышки асфальта и глубокое небытие. Свят просто свернулся калачиком и пытается защитить голову от града пинков. Тем не менее, он пропускает один удар. О, это неприятное чувство, когда твой нос соприкасается с кожаным носком туфли за двести долларов. Раздается хруст, слезы бесконтрольно льются из отекших глазниц, кровь, кисло-сладкая кровь стекает по губам в рот, и все, чего ты хочешь – умыть лицо, просто умыть лицо проточной водой. Но ты не можешь даже встать, а должен лежать, сжавшись словно гусеница, и защищаться от града ударов кожаных туфлей за двести бакинских. Когда пинания все-таки заканчиваются, Свят еще какое-то время лежит на полу в позе эмбриона, потом протягивается на спине и через две узких щелки смотрит на небо. Сегодня оно звездное. Время около четырех утра, вокруг тишина – только сигнализация воет где-то вдалеке. Кровь уже течет по подбородку и шее, но его мысли заняты другим. Он думает о том, что все это, все, что с ними произошло – все это покер. Нет, покер – не причина. В сложившейся ситуации – вся суть покера. Это игра, в которой ты можешь царствовать годами, но по итогу слететь с трона прямо на грязный асфальт и валяться со сломанным носом, заплаканный, как девчонка, которую бросил очередной ебарь. Возможно, от нанесенных ударов, но голову Свята посетили именно такие мысли. Раньше их не было. Но, если разобраться, то это даже не покер таков, вся наша жизнь построена по принципу черных и белых полос. Игра лишь помогает усвоить эту аксиому в сжатые сроки. В итоге проиграют все. Дело лишь в том, чтобы успеть откусить от пирога, пока тебе позволяют это сделать. Один старик, катала былых времен, говорил: «Выиграл – не радуйся, проиграл – не плачь». Но Свят не может не плакать, черт подери, он течет, словно школьница.

– Эй, ты как вообще? – над Святом нависает ЭлЭм. Левый глаз парня затянут обильной гематомой.

– Да, вроде живой.

ЭлЭм помогает товарищу встать. Кровоточащие и опухшие, они напоминают двух пришельцев, спустившихся с летающих тарелок в ночной город для занятий эксгибиционизмом. Перевернув на спину Костыля, парни обнаруживают, что его лицо почти не пострадало – за исключением счесанного лба.

– Братан, ау, просыпайся, – трясет Костю ЭлЭм. – Ты хоть дышишь? – он щупает пульс товарища.

– Сплюнь, Вася.

Руки Свята дрожат от холода, башку сковывают спазмы, желудок жаждет выплюнуть содержимое наружу, и парень больше не думает ни о деньгах, ни о картах, ни о казино Лас Вегаса. Единственное, чего он хочет, самое заветное его желание, самая острая потребность из когда-либо возникавших – принять горячую ванну, приложить к лицу лед и отрубиться до следующих суток.

В конце концов, Костыль приходит в себя. Приподнявшись на локтях, он обводит потерянным взглядом друзей:

– Пацаны, мы в жопе?

Превозмогая боль и протирая разорванным рукавом слезящиеся глаза, Свят хмыкает.

–Ты никогда не проникал в нее так глубоко, как сейчас.

***

В государственных больницах Свят всегда чувствовал себя угнетенно. Большинство докторов – либо измученные, уставшие от гадских условий труда люди, у которых просто нет моральных сил вести себя с пациентом участливо; либо отмороженные суки, только и думающие о том, как поскорее его, то есть пациента, сбагрить. Старые, убитые помещения; угрюмые лица людей в очередях; полное равнодушие персонала – все это заставит почувствовать себя больным даже того, кто просто пришел за справкой о диспансеризации для работы. Не говоря уже о Святе. Голова раскалывается, кости лица ноют, хочется блевануть, а еще больше – застрелиться. Сползая в кресле приемного покоя, он периодически пересчитывает количество людей в очереди. Нос Свята распух, под глазами синяки – так он похож на сонную панду.