Глава восемнадцатая

Стивена терзало беспокойство. По словам тюремного врача, Сюзанна потеряла сознание в результате сочетанного действия стресса и недоедания. На выходные ее поместили в больничное крыло тюрьмы, чтобы обследовать, и, уезжая, Стивен сказал, что позвонит в понедельник, чтобы узнать, как она себя чувствует.

Подъехав в Алмондсбери к перекрестку между шоссе М4 и М5, он увидел, что там скопилась масса автомобилей, и настроение у него испортилось еще больше. Ему захотелось вернуться к себе в контору и повидаться с Бет, но он пообещал Полли и Софи сводить их сегодня вечером в «Брауниз». Так что если он сначала поедет в Клифтон, то не успеет вернуться домой вовремя.

Он обреченно присоединился к веренице автомобилей. Да, выходные дни покажутся ему невыносимо длинными, если придется держать в себе признание Сюзанны. Анна никогда не проявляла особого интереса к его делам, а с тех пор как бросила пить, начала ревновать Стивена к его клиентам, в особенности к Сюзанне, очевидно ощутив, что он питает к ней симпатию.

Еще сильнее Анна ревновала его к Бет. Она догадалась, что они со Стивеном стали близкими друзьями, и почувствовала себя в опасности, поэтому теперь он предпочитал вообще не упоминать о Бет. Получается, что в этот уикенд он не сможет съездить к ней и поговорить, даже телефонный звонок исключался. Анне не понадобится какая-то особая причина, чтобы снова запить. Она уже почти забыла о всех неприглядных последствиях своего пьянства, и сейчас ей, похоже, стало не хватать того удовольствия, которое оно ей доставляло, поэтому она опять стала язвительной и мрачной.

Но голова Стивена была слишком занята Сюзанной, ее откровенным и таким неожиданным признанием, чтобы мучиться чувством вины еще и перед Анной. У нее-то как раз было все: благополучное и счастливое детство, карьера, которую она выбрала сама, веселье, свобода самовыражения, плюс двое красивых и здоровых детей, да еще муж, который любил ее и заботился о ней. Это было намного больше того, что имела Сюзанна.

Стивен вспомнил о том, что рассказала Сюзанна Рою о Бет, и подумал, не следует ли ему хотя бы позвонить ей, чтобы предупредить, на тот случай, если Рой все-таки решит связаться с ней в выходные. Но было нечто неправильное в том, чтобы доверять такие вещи телефону, даже просто упоминать о признании Сюзанны. Обе новости почти наверняка приведут Бет в отчаяние.

Впрочем, в отчаянии пребывали все, так или иначе связанные с расследованием: он сам, Бет, Рой, не говоря уже о Сюзанне. Нельзя также забывать о семьях жертв и о нынешних владельцах «Гнездовья», которым предстояло узнать, что в их саду скрывается могила. Но беспокоиться сейчас об этом было бессмысленно.

Ему стало интересно, о чем думает сию минуту Сюзанна. Он не очень-то поверил заключению врачей о том, что стало причиной ее обморока. Он решил, что, скорее, это произошло из панического страха перед тем, что ей еще предстоит рассказать.

* * *

Сюзанна лежала на кровати в больничном крыле, и в голове ее теснились противоречивые мысли. Ей казалось, что она очутилась в ситуации, весьма похожей на то, как если бы во время отлива она вскарабкалась на высокую скалу. Отлив сменился приливом, и она оказалась отрезанной от мира, глядя на темную бурлящую воду под собой и зная, что вскоре вода поднимется, чтобы поглотить ее.

В убийстве Лайама признаться было нетрудно, поскольку она знала, что не хотела убивать его. Но вскоре она обнаружила, что знать самой — одно дело, а рассказать об этом постороннему, да еще в первый раз — совсем другое. Она взглянула на себя со стороны, как посторонний человек, и ужаснулась содеянному.

Сюзанна не могла понять, как ей удалось сохранить спокойствие потом и почему ее не терзало чувство вины или угрызения совести. Если бы Аннабель не умерла, что бы она отвечала на ее вопросы об отце? Она не помнила, чтобы хотя бы задумывалась об этом.

Наверное, она просто никогда и ни о чем не задумывалась всерьез. Она не дала себе труда остановиться и подумать, чем обернется для нее уход за матерью. Естественно, она не подумала и о том, какие последствия будет иметь для нее роман с Лайамом. Возможно, в обоих случаях оправданием служили ее наивность и то, что она слушалась голоса сердца, а не разума. Но вот чего она никак не могла понять, так это того, как Ройбену удалось обмануть ее, ведь во многих отношениях он был вторым Мартином, таким же хитрым, жестоким и стремящимся любой ценой к наживе.

Разумеется, все это она поняла только потом. То, как он рассуждал о чувствах, религии и психологии, делало его полной противоположностью Мартину. Ну и потом следовало учесть также его необычный внешний вид, манеру смотреть собеседнику прямо в глаза, словно тот был для него самым желанным в мире.

Тем не менее, сейчас, вспоминая о том, как Ройбен незатейливо отвел ее в спальню и разделся, она поняла, что ей следовало прислушаться к колокольчикам, которые тревожно звенели у нее в голове. В ее тогдашнем состоянии это было почти что изнасилование. Тот факт, что он сказал, будто любит ее, ни в коем случае не должен был означать, что он имеет право безраздельно владеть ею.

Хотя, надо признаться, она в это поверила. Она позволила ему вылепить из себя ту женщину, которая полностью соответствовала его представлениям. Ему не понравилось то, как она одевалась, и Сюзанна начала носить длинные платья в стиле хиппи. Он не позволял ей коротко стричь волосы или делать макияж. Она вынуждена была полюбить музыку «Нового века» и читать фэнтэзи Дэвида Эддингса вместо книг Кэтрин Куксон. Она не осмеливалась признаться в том, что одобряет Маргарет Тэтчер, ей пришлось стать бескомпромиссной левачкой.

Она настолько оказалась в его власти, что почти призналась ему в том, что верит, будто Бог забрал у нее Аннабель потому, что она убила Лайама. Это случилось вскоре после того, как она оказалась в Хилл-хаусе.

Закрыв глаза, она вновь очутилась в том теплом, солнечном дне начала октября. Ройбен пригласил ее прогуляться к месту, которое он называл своим тайным прибежищем и которое, по его словам, он ни с кем не делил. Они прошли через одно поле, потом через другое, обогнули поросший лесом холм, перелезли через забор и оказались на едва заметной тропинке, которая вела наверх, в заросли.

Деревья и кусты там росли так густо, земля была так усеяна камнями, так крута и по ней было так трудно идти, что ей не хотелось подниматься. В тени деревьев было прохладно, а ветки и сучки норовили вцепиться в одежду или в волосы. Но Ройбен твердил, что все эти неудобства с лихвой окупятся, как только они окажутся на месте.

И оно действительно стоило тех трудов, которые они затратили, потому что, продравшись сквозь последнюю линию густого кустарника, они оказались в небольшой долине, по форме напоминающей подкову, окруженную высокими деревьями, кроны которых почти смыкались у них над головой. Вход в долину располагался у скального массива, слишком крутого, чтобы на него можно было взобраться. Послеполуденное солнце бросало лучи на сочную, покрытую мхом траву. Ройбен повел ее дальше, через скалы, и вот перед ними далеко внизу открылись Хилл-хаус, деревушка за ним и простор до самого моря.

— Вот твое новое королевство, — произнес он, целуя ее. — А ты — моя королева.

Он взял с собой одеяло и бутылку вина и сказал, что они должны заняться здесь любовью, и это станет их брачной церемонией. Здесь было тихо и торжественно, как в церкви, ни один звук не долетал сюда, если не считать пения птиц, косые лучи солнца пробивались сквозь листву, которая только-только начала менять цвет. Сюзанна вспомнила, как, лежа на покрывале, подумала, что оказалась в храме.

В тот день Ройбен проявил себя великолепным любовником, нежным, ласковым и щедрым. В своем длинном красно-коричневом платье из мятого вельвета, которое Ройбен купил ей в магазине подержанной одежды, Сюзанна ощущала себя королевой Гиневрой, которую соблазнял сэр Ланселот.