— Но я хочу знать, — доносится издалека настойчивый голос. — Кто был Императором? Что было за морем? И почему Аслан уже не лев?

Спайм-изображение достаточно четкое, чтобы отследить пространственно-временной след и историю каждого синтбиотического фрагмента и мертвого наноспутника в этом космическом Саргассовом море. Вот только «Перхонен» здесь тоже нет, хотя корабль Миели должен был находиться где-то поблизости. Я шепотом произношу проклятья.

— Ты сказал плохое слово!

Где-то далеко-далеко Матчек дергает меня за рукав.

Я разочарован. Вся доступная информация носит следы искажений, даже те данные, которые содержат исключающие возможность подделки опознавательные знаки сенсоров зоку. Этому нет разумных объяснений, если только искажения не вносятся умышленно. Мне остается только гадать, не слишком ли поздно предпринимать поиски.

Черт побери, где же она?

Я тру глаза и отправляю разведчиков проверить избранные сети на Магистрали, чтобы узнать, не заметил ли это явление кто-то еще. Потом позволяю полученным кват-образам таять в пелене фоновых помех. Внезапно накатывает приступ острой тоски по разумным гоголам «Перхонен». Но но самому кораблю я тоскую намного сильнее.

— Зачем им понадобилось в самом конце смотреть ему в лицо?

В подобной ситуации необходимо точно знать, что ответить.

— Послушай, Матчек, я очень-очень занят. Мне надо работать.

— Я могу тебе помочь. Я умею работать.

— Боюсь, тебе будет скучно, — осторожно возражаю я. — Это занятие для взрослых.

Мои слова не производят должного впечатления.

— Мама тоже всегда так говорила, но однажды я пошел с ней на работу, и получилось очень весело. Я обрушил рынок квантовых ценных бумаг.

— У меня не такая интересная работа, как у твоей мамы.

Не успев договорить, я осознаю свою ошибку.

— Я тебе не верю. Я хочу попробовать!

Он тянется к моему камню зоку. Я поднимаю руку, верчу его в пальцах, и камень исчезает.

— Матчек, чужие вещи нельзя брать без разрешения. Помнишь, что я тебе говорил? Помнишь, почему мы здесь?

Он опускает взгляд.

— Мы спасаем Миели, — бормочет он.

— Правильно. Красивую леди с крыльями, которая тебя навещала. Поэтому я к тебе вернулся. Мне нужна была твоя помощь. И поэтому мы оказались на борту «Шкафа». Я ведь позволил тебе выбрать название для корабля, верно?

Он кивает.

— А от кого мы спасаем Миели?

— От всех, — отвечает Матчек.

Позаботься о ней. Ради меня. Обещай. Так говорила «Перхонен».

После атаки Охотника Соборности корабль пытался спасти Миели, выбросив ее в космос. В тот момент, насколько я понимаю, это было неплохой идеей.

Проблема в том, что Миели уже два десятка лет служит Соборности, и в ее голове живет гогол Основателя. В Системе слишком много желающих заполучить эту информацию, тем более сейчас. К примеру, разведка зоку, которую они называют Большой Игрой. Они неплохие ребята, но когда найдут Миели, очистят ее разум, как апельсин. Пеллегрини, василевы, сянь-ку или чены и вовсе не склонны проявлять какую-либо деликатность. Не говоря уже о компании наемников на Земле, куда Миели проникла.

Мы должны ее отыскать, пока ее не нашел кто-то другой. И прошло уже несколько базовых суток.

Даже если я узнаю, где она, добраться туда будет нелегко. Наш прекрасный корабль, наш «Шкаф», — это всего лишь клубок карбоновых нанотрубок внутри капсулы из интеллектуальной материи размером с косточку вишни, который движется по Магистрали к Сатурну вдоль Пояса благодаря солнечным парусам не больше воздушного змея. Корабль вырвался из пули Вана, снаряда весом три тысячи тонн. Для того чтобы оторваться от погибающей Земли, потребовался ядерный заряд в сто пятьдесят килотонн. Осколки защитной оболочки до сих нор парят вокруг нас, составляя трехмерную головоломку из стали и бора — и легких клочков использованного тормозного геля, который тянется за кораблем, словно лента туалетной бумаги, брошенной из окна автомобиля. Для высокоскоростной погони по всей Системе я выбрал бы другое судно.

А если я отыщу Миели и она узнает о судьбе «Перхонен», прольется много крови. По большей части моей.

Я легонько сжимаю плечи Матчека.

— Все правильно. От всех.

— Я тоже хочу помочь Миели.

— Знаю. Но сейчас ты можешь помочь только тем, что будешь сидеть тихо и читать книжки. Ты можешь это сделать?

Он хмурится.

— Принцесса обещала, что нас ждут приключения. Она ничего не говорила о том, что тебе все время придется работать.

— Что ж, Принцесса не знает всего.

— Я понимаю. Вот поэтому я и хотел с тобой поговорить. Я думал, ты мой друг.

У меня в груди внезапно возникает пустота.

Не хотелось бы в этом признаваться, но я взял его с собой исключительно из эгоистичных побуждений: его аль-Джанна был единственным местом на Земле, которое Драконам Чена запрещено трогать.

И есть еще одно обстоятельство: не так давно я был готов похитить его душу.

— Конечно, я твой друг, Матчек. Что же тебя так расстроило в этой книге?

Он подпрыгивает на одной ноге, потом на другой, и снова обращает на меня свой чистый взгляд.

— Это место похоже на Нарнию? — спрашивает он. — И на самом деле мы оба мертвы?

Я удивленно таращу глаза.

— Почему ты так говоришь?

— Если подумать, то так и получается. Я помню, как вошел в белую комнату мистера Перенны. Я как будто был болен. Там была кровать, а потом я оказался на пляже, и опять хорошо себя чувствовал. Я никогда не думал об этом, пока был там. Я просто играл. Папа и мама сказали, что я могу остаться и поиграть подольше. Они обещали вернуться, но так и не пришли. Я как будто спал, а Миели появилась и разбудила меня.

Так, может, в реальном мире я умер, а пляж — это Нарния, и ты — мышь Рипичип?

Матчеку было четыре года, когда копию его разума спрятали в аль-Джанна. И его последнее воспоминание относится к посещению загрузочной страховой компании вместе с родителями; все остальное — это только бесконечный день на берегу. Сейчас он считает, что один из его вымышленных друзей, которого он называл Принц-цветок, вернулся и взял его с собой в путешествие. Я не могу заставить себя сказать ему, что его родители умерли несколько веков назад, а мир, в котором он жил, пожирают Драконы, созданные его же взрослой сущностью.

— Матчек...

Я на мгновение задумываюсь, прикидывая различные варианты. Я мог бы вернуть его гогола на несколько дней назад, заставить забыть все обо мне и Последней Битве. Я мог бы воссоздать пляж, и мальчик играл бы там еще целую вечность.

Я глубоко вздыхаю. На этот раз Миели оказалась права. Есть черта, которую невозможно переступить. Я не посмею превратить Матчека в управляемого гогола, каким был сам. И я не собираюсь строить для мальчика тюрьму.

Я беру маленькую ладошку Матчека в свою руку и легонько сжимаю ее, подыскивая подходящие слова.

— Ты не умер, Матчек. Смерть — это совсем другое, я-то знаю. Но реальность может быть различной. Твои родители ведь не верили в нас? В меня, в Принцессу, Солдата и Кракена?

Мне трудно спокойно произносить эти имена. Вымышленные друзья Матчека — или их далекие потомки, Аун, вызывают у меня сильное беспокойство. Они считают меня одним из них и спасли от дикого кода в атмосфере Земли, но «Перхонен» не спасли.

Матчек качает головой.

— Это из-за того, что мы живем в невидимом для них мире. Но это не Нарния. Как только мы отыщем Миели, обещаю вернуть тебя в реальный мир. Но сначала мне необходима твоя помощь. Договорились?

— Ладно.

Он шмыгает носом, а я с трудом сдерживаю вздох облегчения.

Затем он снова заглядывает мне в глаза.

— Принц?

— Да?

— Я всегда забываю истории, увиденные во сне. Дети всегда забывают Нарнию. Я буду тебя помнить, когда вернусь?

— Конечно. Ты будешь меня помнить.

Слово эхом отзывается в моей голове. Помнить. С безумной улыбкой я подхватываю Матчека и крепко обнимаю его.