Протоиерей Александр Мень

Редакционная коллегия:

Роза Адамянц, Наталия Вторушина Наталия Григоренко, Павел Мень

Микеланджело. Сотворение Адама. Около 1115 г.

Наверное, не всем из вас знакомо слово «шестоднев». Между тем, это странное, я бы сказал, древнее понятие, которое появилось полторы тысячи лет тому назад. Оно условно обозначает сказание первой книги Библии, Ветхозаветной Книги Бытия о сотворении мира. Разумеется, теперь уже вы все понимаете, что слышали о шести днях творения.

Вы могли видеть, как эти дни воплощены на знаменитых фресках и иконах или хотя бы на репродукциях. О шести днях творения напоминает плафон Сикстинской капеллы, где Микеланджело изображает Творца мощным старцем, который проносится над мирозданием, отделяя тьму от света, создавая сушу, живые существа и звезды.

Вы также, наверное, не раз читали и слышали насмешливые, иронические и скептические замечания по поводу столь короткого, можно сказать, процесса создания Вселенной, всего лишь за одну рабочую неделю. Конечно, многим из вас, почти всем, приходилось слышать, что это сказание – Гексамерон, Шестоднев – находится в полном противоречии с известными нам данными науки.

Вокруг Шестоднева уже давно велись идейные сражения, неоднократно этот рассказ подвергался всевозможным атакам с различных сторон. И вот сегодня мы рассмотрим это фундаментальное сказание Библии с точки зрения истории культуры, с точки зрения того, какую роль оно играло и в чем заключается его смысл.

Итак, наука. В течение многих столетий она обращалась к этой тайне так, как она изложена в Библии. Ранняя наука Средневековья пыталась найти в этом рассказе какие-то точные данные о процессе геогенеза, то есть происхождения Земли, о процессе космогенеза – происхождения Космоса.

Вначале эти попытки были робкими, потому что естествознание того времени делало первые шаги. Например, Василий Великий, известный христианский богослов, отец Церкви IV века, соединил схему этого сказания с данными, которые он почерпнул в естествознании тогдашнего мира, то есть в книгах Плиния Старшего, в книгах Аристотеля, Теофраста и других естествоиспытателей греко-римского мира. Но постепенно, к эпохе Возрождения, становится все более ясно, что данные естествознания в этом сказании не отражены.

В чем же дело? Значит, либо не право естествознание, либо не прав тот, кто писал строки Шестоднева, либо… и тут самый важный вопрос повисал в воздухе. Надо сказать: вот это упрощенное «либо-либо» популярно в сознании и теперь. Я хотел бы вам показать, что вопрос вовсе не решается таким образом. Сравнение здесь должно идти не по линии науки.

Тот древний священный автор, который начертал эти первые строки Библии, отнюдь не собирался дать людям что-то вроде пособия по космологии или палеонтологии. Он был учителем жизни, учителем веры, носителем определенного мировоззрения. Причем, надо сказать, что для него это было нечто совершенно особенное, и сейчас я вам об этом расскажу.

Мы должны сравнивать этот рассказ не с наукой нашего XX века или XIX века, не с системами Коперника или Птолемея или с современной космологией, развивающейся в свете теории относительности и понятия об эволюции звездных систем, а с древними учениями о мироздании. Все эти учения исходят из того, что человек наблюдал всегда.

Он наблюдал смену зимы и лета, восход и заход солнца – человек видел устойчивость во всем. И поэтому для него представление о природе было неотделимо от представления о высшей предельной Реальности. Иными словами, природа и Божественное были для язычников чем-то единым, они не отличались друг от друга, и поэтому происходящие в природе процессы были для язычника Божественными.

Природа и ее явления рождались из недр вечного Божественного Начала, рождались, как из лона некой Матери-Природы, в которой слито и духовное, и физическое. Иногда это принимало форму такого воинственного мифа: борьба между светом и тьмой, между хаосом и порядком.

В древней Вавилонии на стороне хаоса выступает гигантское чудовище Молох, Дракон.

Бог Солнца и весеннего света, вавилонский бог Мардук побеждает это чудовище, опутывая его сетью, разрывая исполинское тело на части и из них создавая себе и другим богам жилище, и это жилище образует Вселенную. И в этой Вселенной появляется человек, созданный из глины и крови Божества для того, чтобы кормить богов и работать на них. Человек появляется лишь как часть этой картины, исполняя служебную роль в космической борьбе.

В других моделях космогенеза Вселенная рождается из недр Первобожества, Первоокеана, как рождается дитя из чрева матери или как (принимая старинную индийскую метафору) вытекает паутина из паука. То есть созданная Природа и Высшее Начало – единосущны, они представляют собой нечто по существу единое. Вселенная не творится, она рождается…

В индийских сказаниях, в различных мифах древних египтян мы всюду встречаем борьбу между светом и мраком, между хаосом и порядком и рождение в Вечном Бытии, в Вечном Божественном Океане острова Жизни. Он рождается для того, чтобы никогда не измениться, рождается совершенным, но потом когда-то все это должно быть истреблено. Как кончается лето, как кончается день закатными лучами солнца, как кончается жизнь растения, жизнь животного, жизнь человека, так должна закончиться и Вселенная, и должен начаться новый цикл. И так, в беспредельности времени и пространства, вращается все, не имея ни цели, ни смысла. Таково основное мирочувствие язычества.

Я уже говорил вам, что это мирочувствие подсказано сопереживанием с природой, глубокой связью человека с природными циклами. Да, все неизменно, как неизменны фазы Луны и приливы океана, и все, в конце концов, кончается, чтобы уступить место повторению этих циклов.

В различных мировоззрениях мы находим либо огромные периоды в сотни тысяч, миллионы лет – кальпы, юги[1] в индийской мифологии, либо Великий Год, который мы находим в вавилонских представлениях. Так, в греческих представлениях Великий Год – это неизменное огромное колесо времени, которое вращается таким образом, чтобы все вернулось на свои места.

В прошлом веке именно это устрашающее видение захватило Фридриха Ницше, великого мыслителя и великого безумца: ему казалось, что здесь истина, потому что все повторяется в этом бессмысленно вращающемся мире. И в самом деле, реальность окружающей человека природы была такова – она была циклична, в сущности, она была статична. Человек никогда не наблюдал развития из низшего к высшему в большом масштабе, он видел только кружение как бы на месте.

И вот на этом фоне библейское учение о мироздании появляется как совершенно иное, глубоко отличное, принципиально отличное от языческого миросозерцания. И если языческие космогонии создавались в рамках великих цивилизаций Китая, Индии, Древней Греции, Вавилона, Египта, Ирана, то библейское мировоззрение, библейское восприятие мира создавалось в ничтожной, маленькой цивилизации, которую едва можно было рассмотреть на карте древнего мира. В истории внешней цивилизации она играла, казалось бы, весьма незначительную роль и не могла похвастаться достижениями, какими гордился античный и классический восточный мир.

Мы не знаем, кто написал на древнееврейском языке первые строки Библии, которые звучат как великая и вечная поэма.

«В начале сотворил Бог небо и землю»[2]. Заметьте, здесь нет ни предвечной бездны, ни предшествующей Божеству материи. Нет ничего: нет борьбы богов, чудовищ, титанов – только один Творец, который творит Своим Словом.