А солнце палило и палило, обжигая.

Джаред проснулся с чугунной головой, и сонно заморгал, оглядываясь.

Когда он понял, где находится, то сердце словно вновь разорвалось на кусочки – воспоминания накрыли снежной лавиной, похоронив под собой.

Глаза защипало, и все вокруг стало размытым.

В память врезались пылающие страстью и желанием медовые глаза Ричарда; его срывающийся голос; прикосновение его сильных рук, сжимающие запястья Джея.

Тихий всхлип вырвался из его груди, и он вновь рухнул на кровать, не услышав и не почувствовав, как кто-то присел рядом. Он очнулся только когда почувствовал легкое прикосновение к своим волосам – Закари успокаивающе поглаживал его по голове.

- Тш, малыш. Тебе надо поспать. Выпей. Не бойся, это успокоительное, – мужчина протянул пареньку стакан со светло-зеленой жидкостью.

Когда тот полностью осушил его – Куинто забрал его из рук Джея, и наклонился к самому уху.

- Мне надо на студию. Прости, вафельки будут вечером. Отдыхай, хорошо?

Падалеки тут же напрягся, и хотел было подняться, да вот руки уже не держали.

- Ричард…

- Не бойся, – Закари понимающе улыбнулся. – Я ничего не скажу. Отдыхай.

С этими словами он поцеловал в лоб слабеющего с каждой секундой парня, и вышел, прикрыв за собой дверь.

Последнее, что услышал Джаред, прежде чем провалить в беспокойный сон был крик Куинто: «ЧТО ЗА ЧЕРТ?!».

- У КОГО ДОСТУП К ФАЙЛАМ?! – вопил не своим голосом Алекс, прижав побледневшего Валдиса к стене.

Хрупкий, худой Алекс, хоть и был выше Насоша, но уступал в мышечной массе накаченному басисту. Но сейчас же, казалось, что тот гнев и ярость, овладевшие директором, придали тому сверхъестественную силу.

- Я…Я… Я не знаю, Ал! – залепетал тот, схватил директора за запястье, пытаясь оторвать того от себя. – Только у группы и звукорежиссеров студии!!!

- Тогда ответь мне! КТО ЭТО СДЕЛАЛ!!! – зарычал Блэк, вжимая басиста в стену.

Карие, ясные глаза директора почернели, ноздри раздулись. Он весь бился в мелкой, едва заметной дрожи, от переполняемого гнева.

Дверь в студию распахнулась, и в помещение влетел Люцифер и Михаил. Барабанщик тут же впился требовательным взглядом в директора, в то время, как Михаил беззвучно открывал рот, силясь по-привычке что-то сказать, как обычно он делал, находясь в глубоком потрясении.

- АЛЕКС!!! ОБЪЯСНИ МНЕ – КАКОГО ЧЕРТА?! ЧТО ЗА ХУЙНЯ ТАКАЯ?

Миша с Кастиэлем сидели на диванчике, вжавшись в него, желая слиться с тем воедино. Они не так бурно среагировали на новость, разлетевшуюся по Интернету, и успевшую поразить группу. Близнецы предпочли тихо умереть от отчаянья, чем орать друг на друга, что делали Ангелы в данный момент.

- Я НЕ ЗНАЮ, БЛЯТЬ!!! ЭТО ФОКУС, ПРОСТО ФОКУС!!! – орал Алекс на Люцифера, отпустив Валдиса, который тут же ретировался на диван, к близнецам.

- Ебать… – в студию ввалился побледневший Зак.

- ЯВИЛСЯ!!! – ринулся на тур-мэнеджера директор, вцепившись в его плечо. – МОЖЕТ ТЫ ОБЪЯСНИШЬ МНЕ!!! КАКОГО ЧЕРТА ПРОИСХОДИТ, ЗАКАРИ?!

Звук пощечины прозвучал очень звонко.

- Успокойся, – Куинто прикрыл глаза и потер виски.

Алекс продолжал тяжело дышать, но было видно, что он постепенно приходит в себя.

- Бля… Бляяяяя… – завыл наконец директор, рухнув в объятия подоспевшего Валдиса. – Три… Три песни из пяти…

Басист прижал трясущегося директора к себе, успокаивающе поглаживая его по спине.

Никто не заметил Ричарда, тенью проскользнувшего на студию, тихо упавшего на стул, опустив голову.

В помещении повисла тишина, полная звенящего напряжения.

- Кстати… – подал голос Кастиэль. – А где Джаред? У него телефон же должен разрываться уже от прессы…

От имени возлюбленного Спейт дернулся, словно его ударили электрошокером.

- Эмс… – Закари почесал нос. – Джей как бы не придет… Он собирается увольняться.

Удар в челюсть уронил Куинто на пол.

Агата Кристи – Эпилог. Но у нас-то все только начинаееетсяяяя, начинаетсяяяя-ААА! напевает

АХТУНГ. Вопрос: стоит ли делать главы а-ля интервью, как было пару раз уже?

====== Я проснулся с утра, я очнулся с утра, но, наверно, всю жизнь, я прожил во вчера(с) ======

Весь мир был в кармане ещё вчера,

Сейчас — одиночество и отчаяние.

Кто-нибудь, кто-нибудь, спасите меня.

Что же ты смотришь, мой Бог, выручай меня!*

Когда Джаред проснулся, то часы показывали бездвадцати пять вечера. Лежать уже не было ни желания, ни сил. Парень струдом подавил в себе желание расплакаться, когда понял, что все произошедшее не сон, а суровая реальность.

Веревочка на шее, когда-то подаренная Ричем, сейчас как никогда натирала и жгла нежную кожу.

Он колебался несколько секунд, прежде чем разрезать её по середине, из-за достаточно крепкого узла. Когда-то Джареду казалось, что этот узел не развяжется, так же как и их любовь.

Но… Видимо, не всем мечтам суждено осуществляться. Быть может, он не достоин счастья? Много кто может пострадать от его любви. Так пусть же лучше его счастье будет разрезано на две половинки, которым не суждено вновь быть единым целым.

Казалось, что в груди зияет огромная дыра. Когда отнимают что-то действительно значимое, ты теряешь часть себя, когда же ты добровольно отказываешь от самого дорогого, то появляется тянущая, длительная боль, оставляющая после себя черную, непроглядную пустоту; бледные глаза и порывистый холод, ураганом гуляющий в твоей душе.

Когда действительно любишь, приходится чем-то жертвовать ради счастья любимого человека, и иногда эта жертва – ты.

Джаред думал, глядя в окно, что если он помирится со Спейтом, то лучше от этого никому не будет. Та вспышка, та ссора, она словно зажгла что-то. Она как сильнейший поток воды, прорвала плотину истины.

Ричард был прав. Он фанат.

Но разве фанаты не имеют права на любовь? Они не могут любить и быть любимы? Да, их чувства может и отличаются от других, но порой их любовь и вера в разы искренни нефанатской.

И Джаред именно такой. Он полюбил того, кто смог вытащить его из пучины той серой, не черной, а именно серой пустоты, начав красить его жизнь в более светлые цвета. Первый цветной штрих был заложен в их первою встречу, и довершил картину яркий, широкий мазок, когда они впервые поцеловались, признавшись друг другу.

Но те слова, которые Ричард выплюнул в лицо парня, были подобно черной краске, неаккуратно упавшей открытой баночкой на цветное, прекрасное полотно жизни Джареда.

Ну почему самые близкие люди причиняют столько боли? Почему одни уходят и не возвращаются, а других ты прогоняешь из своей жизни, чтобы знать, что можешь вернуться, но не возвращаешься?

Джаред должен покончить с этим. Найти в себе силы жить вновь преданным, вновь уязвленным. Смиряться опять с ноющей болью и пугающей чернотой внутри. Жить с осознанием того, что сам решительно раскрасил свою картину в черный цвет.

Он медленно вышел из комнаты, и вдохнул тут вечный аромат ванили, царившей в доме Куинто.

Некоторые вещи никогда не меняются.

Даже Альфред, семенивший вниз по лестнице, по белой, мраморной лестнице, покрытой темно-синим ковром.

Дом Закари всегда был обставлен дорого и со вкусом, не броско, не смотря на сногсшибательную цену одних только бежевых салфеток, которыми были накрыты низенькие стеклянные столики.

Спускаться вниз не хотелось, как и есть.

Парень взглянул на себя в зеркало.

Призрак. Он похож на сломленного вновь умершего долбанного призрака.

После душа, который так и не смыл всё отчаянье парня, Джаред вновь плюхнулся на кровать в комнате, которую выделил ему хозяин дома, и нашел свой телефон под подушкой выключенным.

Палец завис над кнопкой включения. Но так и не решился нажать на неё.

Джаред знал, что найдет там несколько сообщений от своего парня.