Он устал. Смертельно устал от бесконечных походов, от крови, в которой он едва не захлебывался все эти годы. Устал от той неуверенности, из-за которой сердце предательски сжималось в груди и билось громче, чаще, отчетливее. Устал от страха, что не сумеет дойти до конца. Устал от отравляющего солнца, несущего за собой только разрушение и новые жертвы. Он устал хоронить друзей, устал терять людей. Устал от угнетающих мыслей, поглощающих его сознание…
Все эти годы его сжигало изнутри, каждый день испепеляя в нем крупицы человечности, едва не превращая в бездушную, словно созданную для убийств, куклу. Разрушая привычный мир, вонзая острые прутья, война клеймила его тело, желая пробраться глубже, затронуть последний светлый островок души. Но за все эти годы она так и не смогла достать то сокровенное, что держало его все это время, давало силы бороться и в конце концов сломить стальные оковы. Его воспоминания, надежды и мечты – единственное, что было рядом, воодушевляя, ободряя его в самые отчаянные и безвыходные дни этой войны.
Этой чертовой войны…
Длившейся восемь долгих лет непрекращающейся битвы за ресурсы, разделившей Галактику на две части. Поставив по одну сторону баррикад людей, по другую – альф, омег и бет. И, подобно Галактике, он сам распался на две половинки – одну он похоронил вместе с погибшими друзьями, а вторую оставил еще шесть лет назад в самом надежном месте.
Сейчас, стоя на земле – не на трясущемся под ногами звездолете, а на настоящей земле - вдыхая полной грудью сладкий летний воздух, Миша постепенно свыкался с мыслью, что эта борьба за территорию наконец подошла к концу.
Он дома…
Одинадцать лет назад.
Лето постепенно вступало в свои права – ночи перестали быть прохладными, наполнившись теплым ветром, несущим с собой лишь намеки на грядущий зной. Когда тьма окутывала землю, в глубине чернеющего неба поднималась бледная луна, верная спутница вечных романтиков. Однако днем земля накалялась под не знающим пощады аномальным солнцем, отторгая брошенные в некогда плодородную почву семена. Вообще, Дженсену нравилась жара, он любил контраст холодной воды в океане и теплого песка, любил тяжелый, душный ветер. Любил, когда можно было подставить лицо под поцелуи поднимающегося ввысь солнца. Но так было раньше. Сейчас же днем на улицу нельзя было выходить надолго: настолько обжигающе-горячим являлся воздух. Но несмотря ни на что, Дженсен любил лето. Яркое, полное жизни и новых открытий – оно было идеальным временем года для молодого омеги. Работы было мало, и все свободное время можно было посвятить своему альфе, ведь так приятно было отвлекать серьезного, более взрослого партнера от важных дел.
Это лето должно было стать особенным для них. Их личное лето, время, предназначенное лишь им двоим. Время, когда их отношения приобрели свою определенность, свое начало, и они могли разделить на двоих весь скопившийся в их груди мерцающий свет.
— Обещают, что в следующем месяце дождя не будет, — задумчиво протянул Миша, прижимая к себе пышущего жаром Дженсена. — Опять…
Омега лишь что-то безразлично промычал, кладя голову альфе на плечо, устремляя взгляд на черное, усыпанное яркими бриллиантами звезд, полотно. Небо и любящие объятия интересовали его куда больше, нежели Мишины мрачные прогнозы на будущее.
Конечно, Дженсен догадывался, что грядут серьезные перемены, и каждый день только сильнее убеждал его в этом знании. Во всех новостях, во всех действиях их правительства сквозила обеспокоенность о так и не наступившем месяце дождей. Революции, как мимолетные вспышки, возникали на окраинах и тут же угасали. И в последнее время мало кто осмеливался обвинять государство в бездействии. Все понимали, что не просто так вновь начинают работать закрытые много лет назад полигоны; не ради мифических «конференций» лучшие ученые, инженеры, врачи покидают свои места. Дженсен не любил политику, беспечно взваливая все проблемы на плечи своего альфы. Только он все равно понимал, что однажды придется повзрослеть. Если месяц дождей так и не наступит, то его альфу, офицера, лучшего тактика, незаменимого для правительства, могут привлечь к решению проблемы. И если не останется никакого выхода, кроме военного захвата другой планеты…
— Джен? — по хрупким плечам омеги мягко заскользили теплые ладони, разминая напряженные мышцы. — Тебя что-то тревожит?
Ласково коснувшись губами щеки Дженсена, Миша повернул его к себе лицом, утопая в блеске ярко-зеленых глаз в темноте.
— Да… — Дженсен тяжело сглотнул. — Почему ты самый лучший?
…то Дженсен может потерять Мишу.
Миша замер, глядя на высокие дома, по форме напоминающие гигантские яйца, на что-то, похожее на деревья – высокие, тонкие и словно сделанные из железа, на причудливые водоемы, которые окружали здесь каждое двухэтажное «яйцо». Он был здесь лишь несколько раз за эти годы и ему еще не выпадала возможность спокойно, не преследуя вражеские отряды, оценить красоту этого места. Эта планета была не такой уж маленькой, в сравнении с той, родной, она лишь немного уступала ей в размерах. Тут было только три больших материка, да парочка островов, на которых можно было жить.
И еще тут была вода. Много воды вокруг, рядом. Ледники, моря и множество рек, прудов, подземных родников… Может, Мише просто казалось, что океан этой планеты больше и шире после той жуткой засухи у них дома, но зато он точно знал, что их ресурсы не закончатся в ближайшие десять тысяч лет. Привыкнуть к новой планете будет сложно, но здесь есть то, что поможет ему почувствовать себя наконец освободившимся от офицерского груза и согреет его душу.
Вдохнув полные легкие странных непривычных запахов метала, воды, природы, впитав их в себя, Миша, немного нервничая, поправил офицерскую форму. Пора снова стать тем, кем он был до того, как его забрали на эти долгие восемь лет; научиться заново любить, говорить что-то помимо приказа не отступать. Пора вспомнить, что значит не быть одиноким.
В который раз за этот день вбив в наручные часы уже заученные координаты дома, Миша чертыхнулся, как только те противно запищали. Он стоял в нескольких метрах от нужного двухэтажного светло-серого «яйца», окруженного темной, металлического цвета изгородью из вьющихся причудливых кустарников этой планеты. В отличии от других, массивных, мрачных домов, в этот хотелось войти. Миша почти чувствовал аромат свежей выпечки, который наверняка витает на кухне… Даже спустя столько лет, воспоминания об их таком домашнем коттедже за городом были ярки и живы в его памяти.
Желание снова почувствовать, вспомнить домашний уют затопило Мишу и, облизнув обвертевшиеся губы, он шагнул на мостик, ведущий к дому.
Девять лет назад.
Придерживая под руку на глазах рассыпающуюся мать, Дженсен с безразличием смотрел, как развивается по ветру прах отца. Яркое палящие солнце светило прямо в глаза, пробиваясь даже сквозь темное стекло очков, раздражая сетчатку глаз, давно не видевших естественного света – видимо, долгое нахождение в подземном бункере оставляло свой отпечаток.
Только кроме этой боли он ничего не чувствовал. Лишь дискомфорт от солнца и, быть может, немного – усталость.
Ричард Эклз, потерявший из-за этой чертовой засухи двоих детей, оседал серым пеплом на омертвевшую землю. Туда, где только три года назад возвышался тенистый величественный сад – гордость семейства Эклз. То, что могло кормить их круглый год и спасало от летнего зноя.
Как только последняя крупица потерялась в глубине широких разломин, Лора Эклз, с непонятно откуда взявшейся у едва живой женщины силой, оттолкнула от себя руку Дженсена, сверкнув помутневшими зелеными глазами. Она огляделась вокруг, будто ища поддержки у приглашенных на похороны гостей, только рядом никого не было. Большая часть друзей и родственников семейства давно была похоронена. Те же, кто остался жив, спасался от аномального зноя в доме, пока это еще помогало.
— Надеюсь, ты сдохнешь вместе со своим проклятым альфой раньше меня, — прошипела она, и покачиваясь пошла в сторону полуразрушенного деревянного домика.
