Николай Курочкин

Иллюзии Майи

1

И ведь сто, нет, тысячу лет ей говорили, что добром это не кончится, не может кончиться! Что вовсе не девичье, и уж тем более не женское (с девичьими делами теперь, в эпоху чемпионов мира по женскому самбо и мото-ризированных рокерш, стало окончательно неясно, какие дела девичьи, а какие - нет. А, впрочем, ведь и с женскими то же самое! Хоккеистки, гонщицы...). Да, кстати, а как будет слово, обозначающее "борца женского пола", звучать? Кандратьев утверждал, что "Борька". Майя аж дверями хлопать начинала, как это слышала. В раннем детстве, когда еще в райцентре жили, кабан у них был, Борька. А этот насмешник ее кабаньим именем окрестил! Вообще он псих, этот Кандратьев! Был, как все люди, Кондратьев. Потом решил выпендриться, уплатил там сколько положено - и на пятый курс пришел уже с буквой "а" в фамилии. Теперь он, конечно, на земле единственный. Это у него бзик такой, быть единственным, первым, непохожим. Он ее в прошлом году просто замучил: "А я у тебя первый? А какой? Ну, по счету? А в это место тебя до меня целовал кто-нибудь? А в это? А сюда?" И попробуй объясни ему, что все всех во все места целуют, и найти нецелованное мужчиной место на теле двадцатидвухлетней женщины, наверное, так же сложно, как в Москве сыскать место внутри Садового кольца, куда не ступала нога человека. Ну да, она его любит. И тех, кто был до него, тоже любила. А как же? Без любви это безнравственно. Конечно, любила. Ну, ошибалась. Все было немножко не совсем то. И с ним еще не до конца ясно, он вполне то, или тоже не совсем то. И ей, конечно, хочется, чтобы он оказался вполне подходящим, ей давно пора замуж и деточек рожать. Она же здоровая, темпераментная баба. В зеркало по ширине бедер не вмещается! Но ошибиться и потом всю жизнь мучиться? Нет! Двадцатый век. Ошибки женщины в наше время почти все поправимы... А Кандратьев ей серьезно нравился. И как хозяин, и в постели, и всяко. Вот только... Вот только это стремление выпендриться, подчеркнуть свою особость. Он не объяснял, зачем это, только говорил тихо, но неопределенно: "Так надо!". И Майя, которой так хотелось подыскать оправдание, извинение или хотя бы уж объяснение каждому шагу своего избранника, для себя придумала такое: он, наверное, пришелец и ждет своих, корабль связи там, что-нибудь в этом роде. А чтобы не затруднять поиск, делает так, чтобы в любой толпе не затеряться. Что? Глупо и маловероятно! Ну да, конечно. Зато ведь как интересно! Такому можно все простить, правда? Он же старается, он хочет как лучше. Но он чужой тут, он не знает, как этого добиться, чтобы всем было хорошо. И попадает впросак то и дело. Нет, она должна, понимаете, просто обязана быть с ним рядом. Ничего более. Просто жить с ним рядом, каждый день, просто приучать его своим примером к тому, чего людям надо. Не надо ничего неестественного. Просто жить. Это сознание, что она, может, для того и на свет родилась, чтобы пришельцу сделать мир людей не чужим, ее отчасти даже окрыляло. Понимаете, она, выходит, не просто так живет, как все, а с высокой целью. Ее предназначение таково! А у вас, да-да, вот у вас лично, есть предназначение? Вот почему лично вы живете уже столько лет подряд? Просто потому, что родились? Э! Вот она так не смогла бы. Ей непременно надо, чтобы все в ее жизни (она вовсе не настаивает, чтобы все, чтобы вот вы жили так же. Речь только о ней самой!) было осмыслено, от мелочей до главного. И Кандратьев, который был не первым, а четвертым мужчиной в ее жизни, мог стать последним. И единственным (видите ли, женщины так устроены: для них последний всегда единственный). Потому что он тоже, кажется, искал смысл жизни и каждого шага, или имел их. Майя это чувствовала! И это была ее первая иллюзия.

2

Она вышла замуж за Кандратьева (причём выяснилось, что у него на всей земле ни единого родственника не имеется. Внебрачный ребенок женщины, сестер и братьев не имеющей. Но Майя, вроде бы примирившаяся с этим, понимала, что у пришельца иначе и быть не может. Это подтверждение! Она не выдумывала глупые фантазии, это в самом деле так! Бедненький! Один среди совсем чужих, непонятных людей! Как ему тоскливо делается, наверное!) и родила ему нормального малыша, три восемьсот весом. И страшно гордилась тем, что мальчик с виду абсолютно обыкновенный. Ну ни в чем не проявляется инопланетная кровь! Она пересчитывала крохотные пальчики младенца, приглядывалась к вовсе микроскопическим ноготкам, радовалась, когда он хорошо сосал грудь и, не капризничая, пил много молока... Все как у людей! Втайне она не сомневалась, что заурядная женщина могла не понять всей ответственности и родить человечка с отклонениями, в отце незаметными... Да, не всякая так целенаправленно боролась бы за обычность своего ребенка! При этом внешне они жили как все живут! Муж, кажется, так ни разу и не имел случая узнать, что жена его за человека не считает. Она очень старалась, держала себя в руках, чтобы он и не заподозрил, что жена все-все про него знает... Мальчик рос. Ползал, лепетал... Майя вела подробный дневник, запоминала каждый новый навык человечка, каждую мелочь в облике и в поведении. (Что? Удивляетесь, где она время брала? Э, милые мои! Вы просто не женщины, если такое спрашиваете. Она хотела вести дневник, понимаете? А если женщина действительно чего-то хочет, время найдет. Целые месторождения этого дефицитнейшего продукта скрыты в быту, под наносами повседневности. Скажем, писала, одновременно варя кашу и стирая ползунки). Молодая мама не сомневалась, что ее первенец, когда вырастет, потрясет мир. Может, проявит качества великого экстрасенса. Или еще что-нибудь. Ее одно беспокоило. Она прочитала все, что смогла отыскать, про гибридизацию, и усвоила, что детей у гибридов, как правило, не бывает. То есть её мальчику грозит бесплодие. Ну, так уж пакостно мир устроен, тут уж ничего не поделаешь! Она терпеливо ждала, понимая, что особые свойства ее мальчика проявятся непременно, но не немедленно. Она даже не торопила этот момент. Пусть мальчик пока как мальчик. На самом-то деле... На самом-то деле он только кажется таким. Это была ее вторая иллюзия, насчет мальца...

3

Кандратьев был грамотным, толковым инженером. Но летун был ужасный! Были полосы, когда он менял место работы по два раза в год! Представляете? Не грузчик-алкаш, а непьющий инженер! Он не оправдывался, просто глухо бормотал, глядя в угол: - Ну что поделаешь, Маечка, ну так я устроен. Наверное, от бродяги происхожу. Невмоготу на одном месте делается... - Да я же тебя вовсе не обвиняю!-всплескивала руками Майя, в душе, конечно, все-все понимавшая: ему же надо жизнь людей изучать как можно шире, вот и мечется. А про бродяг... Конечно, бродяги. Оседлые люди в космос не летают. Она ему прощала летунство, понимая, что ему, как инопланетянину, нельзя без этого. А подружки сочувствуют - пусть. Они же ничего не знают, они думают, что он просто человек, только непутевый. А это ж вовсе не так! Это была ее третья иллюзия. Насчет трудовой дисциплины...

4

Прошли годы. Мальчик ничем не блистал, во всем средненький. Майя растолстела и почти распрощалась со своими не подтвердившимися иллюзиями. Но мужу так и не созналась. Ни единая душа на свете не знала об ее иллюзиях и их крахе? Или все же знали? Вроде б ни разу не проговорилась никому. И все же... Семья есть семья... Когда пошла мода на экстрасенсов, ее мужчины отказывались говорить на эту тему. Снисходительно посмеивались и отмалчивались. Они вообще были малоразговорчивыми оба... Итак, все ее иллюзии потерпели крах. Когда она поняла это... Это была ее четвертая иллюзия.

5

Было это, как вы уже догадались, в городе Т., именуемом тамошними туземцами "Сибирские Афины". Гуляли Майя с мужем и сыном за городом, место есть такое: "Потаповы лужки" называется, И тут садится на вытоптанные лужки летающая тарелка типа "ЛТ-47А-ка48). Примитив, но безотказная зато штука. Их с производства сняли давно, но многие еще долетывают перед списанием последние парсеки. Облезлая тарелка, скрипит вся. Майка как ее увидела, сердце у нее забилось: "Вот оно! Все же есть на самом деле!". Она своих мужчин за руки хватать, а те от нее отворачиваются. Она силком сына поворотила, а тот плачет. Она за мужа - и у того глаза на мокром месте! Представляете! Такой момент, а они ревут! Хотя вообще-то вовсе не из плакс оба. Она им: "Да вы что, с ума сошли?" А муж ей, утирая сопли и шмыгая носом, говорит: - Прости, Маечка, милая, но это за нами. Тебя мы очень бы хотели взять оба, но никак нельзя. Прощай. Мы вернемся, любимая! Муж обнял Майку, тут у него спина лопнула, и пиджак, и брюки, и кожа, и выполз, как стрекоза из личинки, настоящий инопланетянин. Трехметровый, зелененький, трехглазый. Махнул рукой и заскакал к тарелке. Сын тоже лопнул, стряхнул с себя человека и за отцом. Майя стоит, ревет. Тарелка приняла двоих, задраилась и улетела. А Майя собрала шелуху родных, прижимает к себе (это же все, что у нее осталось от них! Самих их нету, так хоть запах родной!), бредет и вспоминает прощальные слова... И это ее последняя (какая по счету? Пятая, кажется) иллюзия. Что дождется своих. Потому что на самом деле им земных лет шестьдесят четыре в один конец, да там отчет писать... Ей бы сто девяносто три года было при их возвращении. По стольку русские женщины вообще не живут! Но она ждет и верит. Она всю жизнь иллюзиями жила, ей поэтому не так трудно ждать и совсем нетрудно верить. Вам ее жалко? А мне, кажется, завидно...