Нет! Ничего счастливее тех лет в Южном Казахстане не было в жизни Галины Петровны. Очень жарко было летом, это верно, но к жаре они быстро привыкли, а родившиеся в том климате дети её и вовсе не замечали. Когда близ города построили озеро (они так и говорили: построили), стало можно купаться и даже ходить на крошечных яхтах. Одними из первых в городе они завели было бакинский кондиционер, но от него вся семья тут же зашмыгала носами, а Светка даже подхватила воспаленье лёгких. Кондиционер пришлось продать.

Зато сколько же было фруктов, овощей - и всё так дёшево! Виноград по шесть копеек килограмм покупали ящиками и ели, ели до отвала - и сушили на изюм, и варили чудесное варенье. Арбуз или дыню можно было купить на базаре в любое время суток. Сегедины часто заходили туда уже затемно, возвращаясь с прогулки. Приезжие узбеки варили плов в огромных казанах и пекли лепёшки в конических печах-тондырах. Завидев покупателя, они охотно поднимались с ковриков-курпачей, предлагали выбрать арбуз или дыню: Любой на рез! А если попросишь продавца выбрать самому, то уж выберет так, что и вырезать не надо. Дома нарежешь арбуз на скибки, выставишь на открытое окно - и в любую жару он мгновенно охлаждается до ломоты в зубах. Никогда больше не пришлось Галине Петровне поесть таких сладких арбузов и дынь, хоть на её родной Украине они тоже были неплохи. Только следи, чтобы ранний арбуз не был слишком красным. Ядовито-красный - значит, выращенный на селитре.

А за арбузом или за дыней - снова разговоры допоздна. Дети уже уложены, из окна тянет горячими ароматами ночи - а они со Степаном досиживают на кухне, нехотя дорезают арбуз, беседуют. Почему-то именно долгие разговоры с мужем чаще всего вспоминаются Галине Петровне из тех лет. Ведь находили, о чём говорить, и всё казалось важным.

Был такой случай. Однажды всей семьёй шли они мимо строительства. Деревянный забор, колючая проволока, на вышках томятся солдатики в панамках: весь город был построен заключёнными. Степан взглянул на эту колючую проволоку и сказал:

- Где я ни живу, Галка, везде тюрьма рядом. Караганда - сплошь зэчий город; в Ленинграде напротив Крестов квартиру снимал; здесь каждый день мимо зоны хожу. Неровён час, и сам загремлю за решётку!

Сказал в шутку, и Галина рассердилась на него тоже в шутку: мол, замолчи, дурак, язык-то без костей! А через много лет вышло, что напророчил тогда себе Степан. Себе и ей.

Как подумаешь да вспомнишь: часто в жизни у них так выходило, что с виду просто, а на деле с умыслом. Только чей тот умысел?

Взять, например, того же Алданова. Всю жизнь он Степана преследует, как злой гений. В Горном институте они на одном курсе учились, но Алданов старше был годами. Стёпка такую историю рассказывал: пьянствовали все вместе в общежитии, и накрыла их за этим делом какая-то комиссия. Кто-то убежал, кто-то не успел - а Алданов давай всех выдавать, чтобы самому остаться в сторонке. Дело-то к диплому шло, а Алданов на дочке министра женат ещё не был. Назвал и Сегедина, друга своего. Степан накануне защиты едва из института не вылетел. Уж после такого случая можно было разобраться, что за тип этот Алданов - но Степан всё ходил будто в шорах и продолжал с Алдановым, который быстро вверх пошёл, дружбу водить как ни в чём ни бывало. Алданов и предложил Степану перебираться на Дальний Восток. Сам в Москве обосновался, а друга услал туда, где Макар телят не пас. У Стёпки глаза горели: Представляешь, Галка - из старших мастеров сразу в директора фабрики. Это же совсем другой уровень! Уровень...

Что с того уровня? Уехали из Казахстана - в Казахстане и оставили своё счастье. С самого начала не лежало у Галины сердце ехать - но куда иголка, туда и нитка, а Стёпка на своей работе всегда был помешанный.

И этот же Алданов потом Степана в тюрьму упёк, а после освобождения как встретил в Москве - так и поторопился опять упрятать на Лопатку. Лопатка! Век бы Галине Петровне этого слова не слышать. Сказала бы она хоть в этот раз: не езди, открой глаза! Да прошла та пора, когда она говорила, а он слушал.

Одно то было неладно с самого их приезда на Дальний Восток, что перестали они жить семейным домом. Степану удалось получить квартиру во Владивостоке сначала две комнаты, потом, когда маму Галины из Днепропетровска выписали, и все четыре. Без мужа ни к чему были Галине эти комнаты. За Степаном она готова была ехать хоть в Сопковое, хоть на саму ту Лопатку - да он всегда мастер был уговаривать. Уговорил и тут. И детям, дескать, хорошие школы нужны будут, и врачей там нет, и вообще что за жизнь в глуши. А зачем были детям эти школы, если всё равно без отца они чёрт-те кем выросли?

И уж не случалось у них прежних задушевных разговоров, даже когда Степан наезжал во Владивосток. Вместо разговоров, стоило им остаться вдвоём, он сразу начинал лапать и тащил в постель. Он в те годы стал совсем бешеный на это дело, будто чего надышался у себя на Лопатке. Готов был в любое время и без передышки, как не бывало у них даже в первые месяцы. Озверел ты на своём острове, - говорила ему Галина, а он только смеялся и снова лез. Даже лицом стал тогда Степан походить на дикого кабана.

Но и та пора не была худшей. Галина снова стала работать. Степан приезжал всё-таки нередко, и дети его приезду радовались пуще, чем Новому году. Галина знала, что у мужа случаются на стороне другие бабы, но и с этим как-то мирилась. Зверю зверское и требуется.

Хотя нет. Самую первую любовницу Степана она ему ни простить, ни забыть не могла. Была у него секретарша на Лопатке, звали Изабеллой. Это ж надо русской бабе и с таким имечком! Видела её Галина раз или два. Ростом, когда на каблуках, выше самого Степана, задница широченная, волосища белые до плеч.

Всё знала, но слова не сказала Степану. Ночами спать не могла, всё представляла, как он тискает свою корову. Больше всего её злило, что сама-то она не в пример лучше. Уж у неё, у Галины, в те времена фигура была - мужики на улицах оглядывались. И лицом хороша, и одеться умела как никакая другая. Чего ему, кабану похотливому, дома не хватало?

Уже недалека была Галина от того, чтобы приехать на Лопатку и пристрелить их там обоих - или похватать детей и уйти с ними куда глаза глядят. Но тут случился брат Степана, Фёдор. Приехав из Барнаула, остановился на первое время у неё: осмотрюсь, мол, да работу приищу. Надоело, мол, в ментах ходить, охота за баранку подержаться.

В первый вечер, как водится, она его и жарким угостила, и поллитровочку выставила. Выпила и сама, благо дети не могли видеть - как раз были у родителей Степана на каникулах. Фёдор слушать хорошо умел... Она ему в сердцах рассказала и про Степана, и про Изабеллу, и про злые свои переживания. И сама же уложила его с собой спать. Впрочем, поспать им в ту ночь не удалось.

Ровно три раза приняла она Фёдора - и на сердце каждый раз вроде бы легчало. Потом выставила его за дверь: иди в общежитие, останешься тут жить - что люди подумают? Он как раз успел в автопредприятие устроиться. Потом ещё пару раз подкатывался, но она с ним строгий тон взяла, чтоб и думать забыл. Он понял и отстал, но за те три ночи Галина навсегда осталась ему благодарна. Степан потом приезжал, носом вертел, глазами рыскал, но так ни до чего и не доискался.

Секретарша вскоре после того померла, да померла нехорошо - проломили ей голову. Ходили слухи, что Степан замешан, но Галина его ни о чём не расспрашивала, а он, понятное дело, не рассказывал. Признаться, Галина тогда помолилась Богу с признательностью: послал собаке собачью смерть. Может, за ту злорадную молитву и привелось ей потом столько горя хлебнуть: Бог-то выско, да видит далёко. Но уж ни на Лопатку, ни в Сопковое Галина Петровна с той поры ни ногой. И детей не пускала.

А там и вовсе колесом пошло. Степан хлопотал, чтобы и её, и детей в Москву перевезти: пора думать о том, чтобы Серёгу и Светку учить дальше, а лучше Московского университета во всей стране не найдёшь. Алданов, кажется, ему с квартирой помогал. Опять этот Алданов! Галине Петровне к тому времени было уже всё равно, но не верила она в этот переезд. Сердце чуяло: не бывать. Так и вышло.