Ее собеседница выглядела немного скромнее, но тоже не бедно. Серый строгий костюм, идеально сидевший по фигуре, лаковые туфли, полное отсутствие макияжа и волосы с проседью затянутые в идеально гладкий пучок. Голос у нее был приятный и даже ласковый, взгляд мягкий, хотя она и казалась женщиной довольно строгой и уверенной в себе.
– Да и мужа она выбрала совсем не по возрасту! – раздражаясь ответила Шапокляк-Фрекен Бок, – или ты думаешь такого будущего я хотела для своей дочери?! Старика годящегося ей в отцы и одинокую молодость с ребенком на руках?!
Подумать только, это теща моего дяди! Мать той бедной девушки, которая сейчас принимала соболезнования с самым потухшим взглядом, который я когда-либо видела.
– Ну-ну не кипятись, зато ее одинокая молодость очень хорошо обеспечена, а ты как мудрая мать поможешь ей управиться с наследством и сыном. А потом, как Бог даст, может быть, она и выйдет замуж через год-другой. А здесь присутствует еще кто-то из родственников? Я плохо знакома с вашей семьей? – приятная женщина явно хотела перевести тему, чтобы Шапокляк перестала возмущаться моим дядей так громко.
– Пришла. Племянница.
– Племянница, значит, у него все-таки есть родня?
– Родня была. Только, что толку, если все разгильдяи и бездельники. Его сестра – мать этой племянницы алкоголичка. Спилась. Про остальных не знаю. Боюсь, что и племянница, как ее там зовут, не помню, не далека от примера матушки, навряд ли из таких семей выходят порядочные люди.
Мне захотелось выйти из своего укрытия и высказать ей в лицо все, что я думаю про таких вот умудренных опытом особ, которых больше всего заботит общественное мнение. Да, моя мама не была образцом для подражания. Да, женский алкоголизм – это проблема, но это не значит, что он передается по наследству и что я стану такой же. Я, между прочим, до недавнего времени работала в страховой компании, очень престижной и известной и еще могу оплачивать себе жилье и покупать строгие платья, в которых можно прийти на деловой прием. Но собственно, больше мне особо гордиться и не чем, но человек то я порядочный.
Женщины ушли дальше и продолжили свой разговор, наверное, так и обсуждали меня и мою семью, а я осталась стоять в кабинете, рядом с нетленной классикой Толстого и Достоевского и чувствовала себя маленькой девочкой, которая вся чем-то перемазалась и которую никогда не будут воспринимать как серьезного и взрослого человека.
Вдруг мой покой был нарушен – в кабинет буквально ворвался молодой человек, говорящий по телефону. Видимо, ему нужно было место, где можно обсудить что-то серьезное без лишних ушей и глаз и он думал, что он его нашел. Он не заметил меня и прошел от двери к окну внимательно слушая, что ему говорят. Потом он немного нервно и нарочито замедленно начал объяснять человеку на том конце, что нужно делать:
– Послушай! Сей-час ты вой-дешь ту-да и ска-жешь, чтоо сделка от-ме-ня-ет-ся. Отменяется! Понятно! У нас нет главного партнера! Он умер! Так им и передай! Да! Скажи им, что я свяжусь с ними после того, как все утрясется.
Он положил трубку, повернулся и увидел меня. Я стояла немного испуганная таким резким и грубым тоном, снова стала свидетельницей чужого разговора, хоть он мне и никак не был интересен. Лоб молодого человека немного напрягся и густые красивые брови сдвинулись ближе друг к другу.
– Вы все время здесь были? – его голос был уже не такой резкий, как во время телефонного разговора.
– Да… – испуганно ответила я, – но я не хотела…
– Нет-нет, извините – его брови расслабились и красивые зеленые глаза смотрели уже не так строго, – это я виноват, что невольно втянул вас в этот разговор, да еще и так грубо сказал, что партнер умер… Вам, наверное, и так плохо. Это же ваш отец?
– Отец? Кто? О! Нет, что вы! Это мой дядя. Мне, конечно грустно, но не так, чтобы совсем плохо. Мы практически не общались и я…. – во мне затараторила та маленькая, чумазая девчонка, которую вот-вот отругают.
– Ну, тогда мне легче, но вы все равно извините. Здесь такая напряженная обстановка, а на работе еще хуже, дела не останавливает никакая смерть, – он подошел ко мне ближе и протянул руку – Марк, партнер вашего дяди.
– Алиса, – я протянула руку в ответ и ощутила приятное мягкое прикосновение его ладони. Он улыбался красивой улыбкой. Ну, что за молодец у меня дядя, какой отбор окружения, вы только посмотрите. Я незаметно бросила взгляд на правый безымянный палец Марка – не женат, отлично, вдруг эти похороны не пройдут для меня впустую.
Мы улыбались друг другу, не зная, что сказать, как всех позвали в зал, чтобы начать процессию. Людей стало заметно больше. Многие гости приехали на своих машинах, а тех, кто пришел пешком, как я, например, подсаживали к тем, что с транспортом. Я очень надеялась, что меня возьмет с собой Марк, но он постоянно говорил по телефону, а потом сел в джип и уехал один. Возможно, его не будет на кладбище. Мне досталось место у одной престарелой пары, как выяснилось потом, это были мои очень дальние родственники, настолько дальние, что я ни разу о них не слышала.
Всю дорогу до кладбища они расспрашивали меня о маме, потом обо мне.
Есть у меня такое определение «ложная забота». Я сама его придумала и отношу к тем случаям, когда малознакомые люди начинают выспрашивать о моей жизни, например, вышла ли я замуж, почему до сих пор не родила детей, почему работаю там-то, а не там-то. Они задают очень личные вопросы, которые касаются только меня. Расспрашивают о личных планах, которые я кропотливо выстраиваю перед сном, а потом, узнав все, бьют по самому больному, пытаясь подстроить тебя под шаблон своей жизни.
Они говорят тебе: не нашла мужа до двадцати пяти – уже будет сложнее; чем ближе ты к тридцати, тем тяжелее рожать, с этим могут быть проблемы; в таком возрасте у девушки должна быть приличная работа и т.д. И таких ложнозаботливых людей очень много и все они хотят ткнуть побольнее, как будто если ты не родила к двадцати пяти троих детей, как например эта старая леди, и не выглядишь к пятидесяти как потертая калоша, то ты очень сильно нарушаешь все жизненные законы и их привычный уклад. И самое ужасное, что таким людям важно просто дать совет, они думают, что делают это для твоего же блага, но не осознают, что их забота никому не нужна.
На кладбище я приехала злая, мне так надоела нотация этих родственников, что хотелось похоронить их рядом с дядюшкой. Погода стояла скверная, дождь лил, не переставая, вокруг были лужи и грязь. Вороны летали над крестами и памятниками и громко каркали. Наша нескромная процессия медленно шла между могилами, то и дело, останавливаясь, когда кто-нибудь не мог преодолеть лужу. Я старалась держать подальше от своих дальних родственников и очень сильно хотела увидеть Марка.
Дядю похоронили быстро. Анна рыдала в голос. Шапокляк-Фрекен Бок даже не подошла, чтобы успокоить свою дочь. Никто не подошел, но решила подойти я. Пусть все думают про нее, что хотят, а мне жаль видеть девушку в таком прекрасном возрасте оставшуюся одну. Я решила ее поддержать. Она подняла на меня свои огромные глаза, полные слез и увидев, что никому кроме меня нет до нее дела разрыдалась еще сильнее.
После кладбища мы поехали в ресторан на поминальный обед. Поминальные обеды – это то, что я ненавижу больше всего на свете. Это еще страннее, чем сами похороны. Тебе нужно есть, но при этом все вокруг рыдают и говорят трогательные слова и кусок в горло не лезет.
Я выбрала место подальше от своей престарелой пары и оказалась рядом с какими-то мужчинами в костюмах. Они практически не разговаривали и не жаждали познакомиться со мной, поэтому я уже надеялась спокойно и плотно отобедать.
В середине трапезы начала говорить тост молодая девушка, кажется это моя двоюродная сестра, мы с ней не виделись с самого детства, когда папа ушел от мамы и она начала спиваться. Уже тогда я стала плохой компанией для родни. Лицо у сестры было заплаканным и говорить ей было очень тяжело. Но, тем не менее, все мы услышали следующее:
