Таких желтых глаз она не видела никогда… О таком Бонни не могла и подумать. Если дракон казался ей, маленькой и слабой, огромным опасным зверем, то дракон, способный менять облик – жестокосердным чародеем, что одним только словом может превратить ее в пепел. А вдруг, он и не дракон вовсе, а оборотень, что одним только укусом заставит Бонни жить с тем же недугом до конца своих полных печали и одиночества дней? Нет, на это она не подписывалась, такого уговора с Торином и его компанией не было, Гэндальф не предупредил. Дракон должен был быть драконом, должен был оставаться им всегда, а не оборачиваться нагим молодым мужчиной.

Первой и единственной мыслью, занявшей хоббитянку в тот момент, был настойчивый совет разума: «беги!», потому Бонни и пустилась прочь, как можно быстрее и дальше. Жаль только, что золото не долго шуршало под ее аккуратными маленькими ногами. Пусть и приняв другой облик, менее устрашающий, не такой сказочный, а дракон оставался лучшим охотником этих земель. Смаугу хватило двух прыжков, чтобы преградить хоббитянке путь.

Смауг не стоял на месте, смотря за тем, как его добыча юркает в безопасную норку. Всего мгновение, и зверь возник перед нею. Не успев заметить его, Бонни не смогла и остановиться. Золото под ногами оказалось слишком подвижным, стоило ей замереть, как островок холодных монет поплыл вперед, по направлению ее бега. Хоббитянка врезалась в живот Смауга, уперлась в него лицом и почувствовала, как холодна его липкая кожа. Как у земноводного: у лягушки или аксолотля из пруда за ее опустевшим теперь домом. Интересно, такая же кожа у змей?

– Думала, что успеешь удрать? – спросил он мягким шепотом, голос дракона стал чуть выше, не таким раскатистым и громким. – А зачем? Мне помнится, что в этом обличие я не так страшен.

– Я не… Я не слышала о таком, я ничего не знала, – залепетала она, пытаясь отодвинуться на почтительное расстояние.

– В эту тайну посвящены очень и очень немногие, – ответил дракон, когтистыми ладонями прижимая ее к себе. – И очень немногие выживают после того, как узнают о том, что умеют некоторые из нас. Полиморфизм присущ и другим видам… Но, похоже, не твоему.

– А как выжить? – наивно спросила хоббитянка, ослабив сопротивление, игнорируя дальнейшее его объяснение.

Вместо ответа Смауг улыбнулся, не сразу позволяя хоббитянке отшагнуть назад. Пусть получит несколько метров расстояния, в конце концов, скоро такая роскошь будет ей недоступна. В молодости это было его любимой частью охоты – игра с жертвой, выматывание, внушение ложных надежд. Незваная гостья больше не опускала взгляда, ведь если глаза ее начнут скользить вниз, наткнутся на нечто неприличное: Смауг предстал пред ней нагим.

– Отблагодарить меня достойно, – произнес дракон, все также улыбаясь.

– У меня больше нет золота, – испуганно ответила хоббитянка, стараясь снова сжать в кармане спасительное кольцо.

– Посмотри вокруг, – развел руками Смуаг, словно впервые показывая гостье свои богатства. – Золота у меня много. Больше, чем ты когда-либо видела и увидишь, хоббит. А вот кое-чего другого я был лишен уже очень давно.

– Что это? – спросила Бонни, вновь чувствуя дурноту. – Чего может быть лишен столь великий, столь прекрасный Смауг?

Он сожрет ее. Точно сожрет ее, прожевав медленно, чтобы мясо успело пропитаться болью и страхом. Жители речного города говорили Торину, что Смауг не выбирался из-под горы вот уже несколько лет, наверняка тот оголодал и больше всего на свете хочет вновь ощутить вкус живой плоти в страждущей пасти. «Но ведь во мне совсем ничего нет, только жилки да кости», – с облегчением подумала хоббитянка, вспоминая причитания недавно почившей бабушки.

– Тепло женского тела, – улыбнулся Смауг.

Казалось, что после услышанного, тепла в ней стало в два раза больше. Бонни почувствовала, как жар стыда окутывает ее лицо, ползет вниз по шее. Он шутит, верно? Дразнит ее перед неминуемой смертью, издевается, играет, как кот с полумертвой мышью. Хоббитянка сделала шаг в сторону, слишком резко, слишком дерзко для положения, в котором ее оставил Смауг. Одно ее движение не могла сравниться со скоростью его ног: дракон тут же оказался рядом, по-хозяйски положил руку на ее скрытую под одеждой талию, сжал ладонь. Острые когти прошлись по ткани, заставляя девушку выпрямить спину.

– Что? – спросила она, надеясь, что шутка кончится.

– Думаешь, я не чувствую их? – осведомился мужчина. – Гномы… Этот запах я не спутаю ни с чем. Где они? Где Торин? Трусливо спрятался за твоей юбкой?

– Я… Я тут одна, – лгала та, надеясь, что язык не подведет.

Чтобы смотреть в лицо незваной гостье, дракону приходилось наклоняться так низко, что начинала болеть спина, но выражение ее того стоило. Хоббитянка побледнела, пыталась отойти, но не могла. Мешали крепкие драконьи руки. Ее маленькое хрупкое тело пахло страхом. Сильным страхом, медленно перерастающим в ужас, сковывающий мышцы и легкие, жгущий огнем. Такого Смауг не любил, но выбора у него не было.

– Если ты отдавалась гномам… – продолжал он. – Почему я не могу взять свой кусок?

Девушка не успела ответить, оправдаться, возразить, дракон уже сжал ладонь на ее хрупкой белой шее. За длинными золотыми кудрями не было видно, сколь она тонка и изящна, и сейчас Смауг мог насладиться приятным сюрпризом. Клыки больше не украшали его челюсть, но укусы, в которые перерастали поцелуи существа, все равно приносили боль. Они оборачивались ожогами, мелкими островками боли на ее коже. Как только холодные губы ящера коснулись шеи хоббитянки, та попыталась извернуться, снова сунуть руку в карман и удрать.

– Нет, нет, – раздраженно произнес он, сцепляя ее запястья вместе. – Придется вытерпеть, это не сложно. Я все равно лучше и осторожнее любого гнома, я слишком голоден, хоббит, и прощу тебе эту связь.

Он не закрывал ей рот, Смаугу хотелось слышать крики боли, перерастающей в запретное наслаждение, ему хотелось видеть, как та унизится перед ним. Когда-то давно ему уже приходилось применять силу, чтобы получить каплю плотской любви, но случалось это не часто, и сейчас, повторяя пройденное, дракон испытывал смешанные чувства. Похоть, жажду и удовольствие.

Хоббитянка лепетала что-то себе под нос, просила его, умоляла, но Смауг уже не слышал. Взгляд его бесконечно желтых глаз скользил по ее фигуре вверх и вниз, изучая изгибы девушки. Приземистая фигурка гостьи, ее короткие ноги, ее раскрасневшееся в страхе и стыде лицо. Бонни нельзя было назвать красивой, но именовать ее «хорошенькой» – значит преуменьшить увиденное.

– Ты не похожа на эльфиек, гномок или человеческих женщин, – произносил дракон, поднимая ее за сцепленные вместе руки. – И, конечно же, на дракониц.

– Мне больно, – произнесла девушка, набрав в опустевшие легкие воздуха. – Не надо, Смауг, пожалуйста.

– Нет, это еще не боль. Попробуй думать о чем-то приятном, хоббит… Обо мне, например, – издеваясь, отвечал дракон.

Она не успела воспользоваться кольцом, пиджак пленницы полетел в сторону, упал к высокой куче золотых монет. Бонни почувствовала, как по щекам ее текут неудержимые слезы, как дракон медленно целует ее шею, стараясь быть ласковым хоть сейчас. Его звериная натура прорывалась: на нежной коже оставались следы укусов, следы когтей. Хоббитянка чувствовала, как с каждой секундой руки его сжимаются все сильнее, как горячее тело прижимается ближе к ней, ища ответа. И находило страх, отголоски сопротивления, трепыхание, словно бабочки на ветру.

Происходящие походило на сон, на стыдный сон, один из тех, что иногда снились ей в дороге. Дракон раздевал хоббитянку быстро, не жалея пуговиц ее одежды, подкармливая девичий страх. Увидев перед собой оголенное тело, Смауг вновь замер, чувствуя, как мышцы наливаются желанием. Мальчишеская с виду фигура оказалась совсем иной, если снять с нее это тряпье. Пышные бедра хоббитянки притягивали взгляд, ее плоский живот, контрастно узкая талия, все казалось Смаугу соблазнительным.

– Нет, нет, – прошептала она, чувствуя, что ладонь дракона скользит по ее бедру вверх. – Не надо.