– Ну все? – спросил Петельников и нетерпеливо встал.
Торба молча протянул куцую бумагу. Инспектор прочел и задумчиво глянул на него. Торба уставился в пол.
– Тебе что? – спросил Петельников. – Ни говорить, ни писать неохота?
– Мне это дело ни к чему, – буркнул Торба, водя глазами по полу.
– Нам к чему, – резко сказал инспектор. – Если вызвали, то надо отвечать, ясно?
– Отвечаю ведь.
Петельников еще раз посмотрел объяснение – куцый текст этого нелюдима лег на бумагу, как птичьи следы на снег. Одно утешение: если возбудят дело, то следователь допросит и запишет подробно.
– Кроме белой челки ничего и не помнишь? – еще раз спросил инспектор, рассматривая красное пухлое лицо парня, завалившиеся внутрь глазки, волосы до плеч и несвежую сорочку.
Торба подумал, не отрываясь от пола:
– Такая… ногастая.
– Ногастая, значит?
– Ага… И грудастая.
– Ну что ж, неплохо. Покажи-ка мне, где вы сидели?
Петельников достал лист бумаги и быстро набросал план ресторана – он все их знал по долгу службы. Торба ткнул к входу, в уголок. Инспектор поставил красным карандашом жирный крест и спросил:
– Ну о чем вы хоть говорили-то?
– Об чем? – задумался Торба, натужно вспоминая тот вечер в ресторане.
– Давай-давай, вспоминай.
– Ни об чем, – вспомнил Торба.
– Да не может этого быть, юный ты неандерталец, – ласково сказал Петельников, посмотрел на его лицо и подумал: вполне может быть.
– Мы ж только познакомились…
– Ну и молчали?
– Сказала, звать Клава. Налили. Поехали. Закусили, значит.
– Ну а дальше?
– Налили еще. Поехали. Закусили, как положено…
Петельников вздохнул и прошелся по кабинету. У него хватило нервов слушать этого парня, но не хватало терпения – оно кончилось. Важна каждая мелочь, каждая деталь лица, каждое ее слово ценно, как в рукописи классика… Таких свидетелей давненько не встречалось. И Петельникову захотелось съездить его по шее, потому что в наше время за серость надо бить.
– Может, ты ей стихи читал?! – гаркнул инспектор, и парень от неожиданности вздрогнул.
– Зачем… стихи?
– Надо! – орал Петельников. – Положено женщинам стихи читать!
– Не читал.
– Чего ж так?!
– Какие… стихи?
– Ну хотя бы прочел сонет «Шумел камыш, деревья гнулись…»
Парень оживился и понимающе усмехнулся.
– Подозреваю, что у тебя есть гитара, а? – спросил инспектор.
– Есть, – подтвердил Торба.
– И магнитофон, а? И телевизор, а?
– Ага, – согласился парень.
– Выбрось ты их, голубчик, не позорь наш просвещенный век. Не позорь ты наше всеобщее образование. И читай, для начала по капле на чайную ложку, то есть книжку в год. А потом по книжке в месяц. Иди милый. Еще вызову.
Торба моментально вскочил и пошел из кабинета не простившись. Это был второй потерпевший, у которого пропало сто двадцать три рубля.
Петельников чувствовал, что его любопытство до хорошего не доведет – добровольно вешать на себя сомнительное дело, по которому нет свидетелей, а оба потерпевших ничего не помнят и никого не смогут опознать. Верный добротный «глухарь»; будет висеть с годик, и будешь ходить больше к начальству оправдываться, чем вести оперативную работу. А ведь этих ребят просто было убедить, что с ними ничего не случилось. Да и сам Петельников не уверен – случилось ли что с ними…
Он усмехнулся. Если бояться «глухарей», то не стоит работать в уголовном розыске. А если не быть любопытным, то кем же быть – службистом?
Рябинин разобрал сейф и сложил в одну пачку разрозненные листки со смешными выписками. Он еще улыбался, когда, стукнув на всякий случай в дверь, в кабинет шагнул Вадим Петельников.
– Вспомнил анекдот, Сергей Георгиевич? – спросил инспектор и тоже улыбнулся, погребая руку следователя в своей широкой ладони.
– Зачем ты сразу раскрываешься? – печально вздохнул Рябинин.
Петельников сел на стул и расстегнул пиджак, полыхнув длинным серебристо-оранжевым галстуком с толстенным модным узлом. Инспектор осторожно молчал, зная, что вопросом он нарвется на шпильку, как на неожиданную занозу в перилах.
– Как это раскрываюсь? – все-таки спросил Петельников, чтобы узнать, какова она, эта шпилька.
– Человек улыбается. А почему человек может улыбаться? Анекдот вспомнил, водки выпил, женщину увидел… Типичный ход мыслей работника уголовного розыска.
– У нас не прокуратура, Сергей Георгиевич, улыбаться некогда.
– Да?! – удивился Рябинин. – А я не доверяю людям, которые не улыбаются.
– Да?! – теперь удивился Петельников. – Я вчера часа два беседовал с одним завмагом. Он мне всю дорогу улыбался. Рот открыл, губы растянуты – и сидит, как незастегнутый портфель. А почему? Недостача у него крупная.
– Завмаг не улыбался, а ухмылялся. А ты у меня улыбнешься, – следователь протянул листки.
Смех охватил инспектора сразу – он вообще легко поддавался веселью.
Рябинин никогда не смог бы объяснить, что в этом не очень интеллигентном смехе инспектора особенного. Не смог бы объяснить, как он в этом смехе видит широту, силу и ясность души. А может быть, он просто хорошо знал Петельникова по оперативной работе.
Рябинин поморщился – так сладко думать о человеке нельзя, да еще в его присутствии, да еще зная наперечет его недостатки.
– Могу пополнить коллекцию, – перестал смеяться инспектор. – Вчера получил заявление. Как там… Ага… «Прошу соседа по моей жалобе не привлекать, так как вчера он попросил у меня прощения и три рубля».
Рябинин усмехнулся, действительно записал и спросил:
– А ты что такой нарядный?
– По этому поводу и пришел.
– Спросить, пойдет ли тебе жабо? Кстати, разрешается работникам уголовного розыска носить жабо?
– Хоть корсет, лишь бы «глухарей» не было.
Петельников не улыбался. Рябинин видел, что он уже думал о том, ради чего пришел.
– Давай, Вадим, выкладывай. У тебя, я вижу, какая-то детективная история.
– Сам знаешь, Сергей Георгиевич, что у нас детективных историй не бывает.
– Это верно, – вздохнул Рябинин. – Сколько работаю, и ни одной детективной истории. Что такое уголовное преступление? Сложная жизненная ситуация, которая неправильно разрешается с нарушением уголовного Кодекса. Впрочем, иногда и несложная.
– А писатели эту ситуацию придумывают.
– Пожалуй, дело даже не в придумке, – медленно сказал Рябинин. – А в том, что они эту ситуацию ради занимательности безбожно усложняют, чего не бывает в жизни. Жизнь, как и природа, выбирает самые краткие и экономичные пути. Например, труп. Ведь чаще всего он лежит на месте убийства. А в детективах он в лифтах, чемоданах, посылках…
– Даже в сейфах, – вставил Петельников.
– Даже в холодильнике, я читал. Кстати, у меня есть английский детективчик.
– Ну?! – оживился инспектор, смахнув на миг заботы.
– Можешь не просить, завтра принесу. Слушай, а почему мы любим детективы? Казалось, нам на работе уголовщины хватает…
– Потому что закручено.
– Это верно, – согласился Рябинин и тут же добавил: – Потому что детективы никакого отношения к уголовным делам не имеют. Это просто оригинальный жанр литературы.
– Попадается и неоригинальный. А почему бы тебе, Сергей Георгиевич, не написать детективную повесть? – вдруг весело спросил Петельников и не то чтобы хитро посмотрел, а как-то слишком серьезно для такого легковесного вопроса.
Рябинин замолчал, словно забыл, о чем они говорили. Ему стало слегка неприятно, будто он что-то тщательно спрятал, а оно, это спрятанное, оказалось торчащим на виду. Вот так шел он как-то по безлюдной улице, думал очень плохо об одном человеке, не собирался никого встретить, но повернул за угол, столкнулся с тем самым человеком нос к носу. Рябинин не успел изменить выражения лица и до сих пор убежден, что тот увидел его мысли. Здесь было проще – Петельников заметил, что он готовит материал впрок, как хозяйка осенью консервы.
