— Вижу, манерам тебя не научили, — сказала девушка, мысленно радуясь, что голос прозвучал спокойно.

В ответ раб усмехнулся и покачал головой:

— Как-то странно кланяться той, что скоро будет пищать подо мной, умоляя не останавливаться.

Сольвейг поперхнулась воздухом и закашляла. Мужчину это позабавило, и он улыбнулся.

— Застеснялась? А мне сказали, что здесь будет гордая викнаторская воительница.

Его глаза выражали презрение, а речь была тягучей, словно он пытался петь.

«Это атанирский акцент, да и солнце еще не окрасило белую кожу этого негодяя, — подумала девушка и свесилась с кровати, — прости, мама, но твои внуки не будут такими гадкими».

Атанир захватили совсем недавно. Видимо, его солдаты еще не усвоили, кто теперь главный, и Сольвейг достала из-под кровати длинный кнут.

— Смейся, пока можешь, — бросила она и встала на ноги, — сейчас я преподам тебе урок хороших манер.

Раб расхохотался и даже запрокинул голову.

— «Преподам тебе урок». Девочка, что за показные фразы?

— Мерзкий выродок!

Она взмахнула кнутом, намереваясь ударить прямо по наглой морде, но мужчина ловко отступил и поднял руку. Кнут обмотался вокруг ладони, а он оскалился. Сольвейг не обманывалась на счет своей силы и швырнула рукоятку в раба. Она угодила прямо в нос и заставила его отвернуться. Девушка бросилась вперед и уже собиралась ударить раба, но он оказался проворнее и схватил ее за запястья.

— Ты злишься, поэтому не победишь, — пропел мужчина и сгреб в кулак волосы Сольвейг.

Он прижал ее к себе и заставил поднять голову. Одного прикосновения к стальным мышцам хватило, чтобы девушка раскаялась в своей несдержанности. Такой не выпустит, и она начала колотить его ногой, но до паха не доставала. Подбородок уткнулся в волосатую грудь, а сверху довлел насмешливый взгляд.

Сольвейг пыталась успокоиться, но кровь кипела в венах. Она боялась и подбадривала себя гортанным рыком при каждой попытке вырваться, но всё без толку. Неожиданно раб отпустил ее руку и схватил за горло. Толстые пальцы больно давили на кожу, но дыхания не затрудняли. Пока. Девушка застыла, стараясь что-нибудь придумать. Неизбежно всё сводилась к тому, что мужчина ломал ее шею, поэтому она обмякла, надеясь выждать момент и вцепиться в его глаза.

Ярость Сольвейг отступала, на ее место приходили рассудительность и страх. Отчего-то ей казалось, что мужчина не глуп и понимает, что в кандалах далеко не уйдет. За окном была пропасть, в коридоре стояла охрана — ему не сбежать, тогда зачем потребовалось дерзить ей? Неужели он хочет отомстить за свой народ?

— Ну давай, что тянуть? — сказала девушка.

— Думаешь, мне нужна твоя смерть? — Раб вскинул брови, и на высоком лбу образовались складочки.

— Что же тогда?

Он ухмыльнулся, и глаза заблестели еще ярче. Но в них погасла насмешка, уступив чему-то иному… словно голодный увидел кусок мяса.

— Моей страны больше нет. Мои земляки в рабстве, и бежать мне некуда, но умирать не хочется. Я всего лишь собираюсь сделать с тобой то же, что твое племя сделало с моим — поиметь.

— Как ты смеешь?!..

Девушка рванула назад, но застыла, когда раб положил ее ладонь между своих ног. Плотная ткань не скрывала мягкого холмика, который постепенно твердел, становился продолговатым. В первые мгновения ее охватила ярость, но где-то внутри зарождались новые ощущения. Неясные, но пленительные.

Мужчина водил ее рукой вверх-вниз и громко дышал. Сердце Сольвейг забилось быстрее, внизу живота стало тепло, и пальцы задвигались сами собой. Казалось, что она гладила камень — настолько крепким был его член, уже нахально выпирающий из штанов. В голове еще оставались мысли о неверности происходящего, ведь это ему должно ублажать ее. Девушка цеплялась за остатки гордости, но ей так нравилось касаться раба, что на борьбу не оставалось сил.

Стало жарко, когда он застонал и обнял ее. Сольвейг тут же отдернула руку, пытаясь изобразить непокорность, хотя внутри нее всё трепетало.

— Какой у тебя сладкий рот, — выдохнул раб и хищно облизнулся, — жаль, что в нем полно острых зубов.

Девушка заворожено рассматривала розовый кончик языка и не могла вырваться из плена навеянных им образов.

— Надеешься, что я встану перед тобой на колени, — она призвала всё свое высокомерие, но голос прозвучал томно.

Он ничего не сказал, лишь снова ухмыльнулся и принялся бесцеремонно лапать Сольвейг. Она опешила от такой наглости, но возразить не могла: большие горячие ладони с силой прижимались к ее спине, стискивали ягодицы, гладили бедра… слишком приятно, чтобы останавливаться. В живот упирался возбужденный член, как раз туда, где сладко дергались мышцы. Воздуха не хватало, девушка втягивала его через рот и стыдилась своей реакции — не подобает воительнице так быстро сдаваться какому-то нахалу. Но как это остановить?

Она чувствовала уязвимость рядом с этим большим телом, чувствовала беспомощность в крепких руках. И это ей нравилось так сильно, что между ног стало влажно. В порыве страсти она обняла раба, скользя пальцами по изгибам спины и прямому позвоночнику. Незаметно руки оказались на жестких ягодицах, но Сольвейг не успела ими насладиться:

— Ты уже на коленях, — хрипло сказал мужчина и опустил ладонь на ее грудь.

Он стал сжимать небольшой холмик, торопливо и чуть грубо. Девушка ловила малейшие движения и громко вздыхала, когда пальцы стискивали сосок, крутили его и слегка оттягивали. У нее не осталось ни мыслей, ни гордости, только желание пульсировало в лоне, заставляло извиваться и тереться о раба. Его горький резкий запах сперва отталкивал, но чем дольше Сольвейг вдыхала его, тем больше пьянела.

Она не возражала, когда атанирианец приподнял ее над полом, и воспользовалась моментом, чтобы огладить его плечи. Внезапно он отбросил девушку, и она упала на мягкую шкуру ктара. Опомниться не удалось: ее схватили за ноги и подтащили к краю кровати. Еще мгновение, и Сольвейг перевернули на живот, а в комнате раздался звук рвущейся ткани.

Мужчина заставил ее встать на колени и рывками стянул порванную ночную сорочку. Его волосы и соски коснулись обнаженной кожи, вызвав новые спазмы. Груди снова оказались в плену грубых ладоней, но одна из них вскоре исчезла.

Раб хрипло дышал на ухо Сальвейг. Она чувствовала, как он снимает штаны, и, кажется, бубнит что-то на своем языке. Неразборчивые звуки сменились шипением, и между ягодиц девушки лег горячий член. Она закусила губу и стала двигать бедрами, чтобы это шипение, это прерывистое дыхание за спиной не прекращались.

Какое-то время мужчина подавался ей навстречу, уже ритмично лаская грудь. Сольвейг растворилась в этих простых манипуляциях, и вдруг ее с силой толкнули. Она оказалась на четвереньках и вскрикнула, когда на ягодицы обрушилось несколько шлепков. Раб не церемонился, и кожа вспыхнула, словно ошпаренная. Но боль стремительно отступала, принося ни с чем не сравнимое облегчение.

Слушая звонкое эхо, девушка пыталась разобраться в ощущениях. Их было так много, что она терялась и не сразу догадалась, что раздвинуло мокрые складочки между ее ног. Сольвейг боязливо затаила дыхание, но от тревоги не осталось и следа, как только головка члена скользнула вперед и задела чувствительный бугорок. Вспышка удовольствия отозвалась во всем теле, но быстро погасла. За ней последовала еще одна, еще и еще…

Девушка приоткрыла рот и тихонько стонала. Она шире расставила ноги и не обратила внимания на смешок раба, который двигался издевательски медленно. Скоро его член и вовсе замер, а через мгновение Сольвейг дернулась вперед и замычала в шкуру. Внутри ее будто горел, пульсировал огонь, она хотела отстраниться, но атанирианец не позволил. Он крепко держал ее за бедра и не двигался, чем вызвал ненависть: пусть оставит свою жалость тем, кому она нужна!

Сольвейг собрала волю в кулак и попыталась расслабиться. Боль стала почти невыносимой, но она не могла показать этому рабу, как уязвима сейчас. Видимо, он и сам это понимал, оттого и медлил, но природа брала свое. Девушка поняла это по дрожащим ладоням, которые гладили ее спину.