– Но я не хочу! Это… это даже… Дикость-то  какая! Слов у меня больше нет! Просто нет слов!

– А ежели слов нет, сядь и помолчи! Целее будешь. И чегось ты такая худая, кого ж ты родить-то нам сможешь? Надо бы тебя откормить, девка, чтобы кровь с молоком, чтобы глаз мужу радовала. Сейчас заведу квашню…

Леда столбом стояла посреди избы и только возмущенно переводила взгляд то на мужика с липовой ногой, то на зловредную бабку. Может, все это местные шуточки? Сват Наум, да на кого же ты меня оставил, негодный!

– Ты глазищами-то на меня не зыркай, и не таких обламывала. Велено тебе прижать к лавке задок, так и поступи. Раз сама здесь пока никто.

Тут Леду обуял самый настоящий страх. Просто заповедник каких-то жутких существ: невидимки всемогущие, когтистые руки из мутной реки, коты чудовищных размеров, а теперь еще и медведя-оборотня в мужья прочат… От кого же заступы искать, кому в ножки поклониться с мольбой о помощи. Но в одном бабуля права, надо бы сесть и поговорить спокойно. Так девушка и поступила. Присела за край стола, и даже покосилась тайком на одноногого «жениха».

А тот уставился на нее, нисколечко не таясь, уверенно сложив на щербатую столешницу большие руки. Волосы взъерошенные, до самых плеч, лицом оброс, видно, давненько не брился, а глаза выразительные – темные будто, в обрамлении длиннющих ресниц, глядят испытующе, со скрытой звериной страстью.

– Красивая ты. Любить тебя буду. Беречь.

У Леды от этих простых слов мороз по спине пробежал. «Проснуться бы сейчас самое время, да видно это не сон… Ой, мамочки, что же будет со мной дальше!»

– Простите, но я так не могу. Я вас совсем даже не знаю. И вы меня тоже, кстати. Я вам могу не подойти.  «По размеру хотя бы. Никогда мне не нравились такие большие мужчины. Я их просто опасаюсь. Да, если он меня схватит, я от страха тотчас на месте умру, а это было бы обидно. Мне же надо домой. Должен же быть какой-то способ вернуться».

– А вот я сейчас и проверю, подходишь или нет… На-ко, держи!

Через весь стол полетел в сторону Леды какой-то маленький предмет, завертелся прямо напротив девушки. Надо же, фигурки двух крохотных медвежат, вырезанные из дерева. Грубая работа, резьба неуклюжая, но, кажется, дорого было мужчине это нехитрое украшение.

– Нравятся тебе? В подарок возьмешь?

– Простите, но я не могу.

– Значит, не поглянулось…

Со двора донесся какой-то глухой звук, будто кто-то в ворота стукнул.

– Кого еще нелегкая принесла?

Старуха нехотя поднялась с лавки, сбросила с колен клубки ниток и те сами собой закатились в угол, сами запрыгнули в берестяное лукошко, что притаилось в углу.

– Пойду, гляну, что за гости пожаловали. А ты покамест невестушку повесели, а то пригорюнилась, будто на тризне. Аж с лица спала… Что подарок твой в руки взять не захотела, то вовсе не дурной знак. И об наказе отцовском забудь, иначе век бобылем проходишь. Сама к нам пришла, девка, значит, быть ей за тобой. Так я решила и не перечь!

Леда уныло проводила старуху взглядом и оценила обстановку. За оконцем вроде бы рассветало, не пора ли распрощаться с хозяевами да деру дать. Может, этот Медведь на липовой ноге и не догонит, а бабуля вроде с помелом не дружит. Должно получится… Закрутились мысли, как белки в колесе, да прервал их разбег тихий мужской голос:

– Сбежать надумала? Обожди малость, как мать уснет, сам к людям выведу.

Леда прижала к груди ладошки, умоляюще поглядела на «жениха»:

– Вы сейчас правду сказали? Вы меня отпустите, честно?

– Сказал же, провожу ко Гнездовью, зачем мне жена, для которой я упыря хуже. Вижу, не люб тебе, так и не стану неволить. Силой никого не возьму, слез твоих мне не надо.

– Спасибо… А бабушка  уйти разрешит?

– Это вряд ли. Да только ей-то не скажем, а на Змеиной земле она власть потеряет. Ругаться будет, пожалуй, но у меня шкура крепкая, мне не впервой брань терпеть. Дождаться надо только, чтобы уснула после полудня крепко, тогда и пойдем.

– Если вы меня отведете к людям, я вам буду так благодарна, Михей… А как вас по батюшке? Отчество ваше какое?

– Отцом мне был Хозяин Лесной, а мать он в лесу подстерег и своей сделал. А как она меня родила, так света  белого не взвидела, да и сбежала к родне в деревню. Отец вернуть ее захотел, днем пошел за ней сдуру, а народ собрался, да его на рогатку и поднял. Так и стал я один. Другую Матушку здесь нашел. Так и живу. Не то зверь, не то человек. Никто мне не рад.

– Грустная ваша история, - от души посочувствовала Леда, - я очень хочу, чтобы нашлась для вас подходящая девушка, я бы и сама с радостью с вами дружила, но вот чтобы женой… простите, но мне надо срочно вернуться, мне не до любовных приключений. Как вы думаете, бабушка про Лунную Деву сказала верно? И как мне до тех мест дойти –долететь?

– Это тебе Змея надо просить, только он в долину Роси летает. Другим не добраться.

– Что ж, стало быть, придется к нему идти на поклон. Скажите, а он хоть добрый? Он меня точно послушает? Он хоть немножечко... человек?

– Человек-то человек, да вот только…

А что «только» Медведь и не досказал, вернулась со двора бабуля, цепко держа в своих сморщенных руках едва шевелящийся кулечек.

– Со Звенигорья явились… Внучок помирает, душу рвет старикам, перепечь просят.

– Это что значит? – шепотом спросила Леда, подвигаясь ближе к своему лохматому собеседнику. После недавнего разговора наедине, она вдруг прониклась к Медведю симпатией и доверием. Не похож он на брехуна, да и зачем ему зря ее обнадеживать.

Не глядя на девушку, мужик сгреб со стола деревянные фигурки медвежат, нацепил на дратву и снова обернул толстую нить вокруг широкого запястья.

– Видно и впрямь малец едва дышит, раз люди сюда явились. К нам редко заглядывают, мало кто дорогу знает. Мать добрая сегодня, глядишь, и поможет.

Теперь Леда сидела рядом с несостоявшимся женихом и во все глаза следила за тем, как Старуха готовилась к странному обряду. Подкинула полено в печь, да дунула так, что зола вон полетела, тотчас вспыхнул огонь, жадно накинувшись на сухую плоть дерева.

Между тем, Бабка вынула из кадушки тесто и небрежно шлепнула в сельницу, а после развернула из тряпок до сей поры молчащего младенца. Тут-то он и запищал тоненько, да так жалобно, что у Леды сердце зашлось.

– Михей, а она его не обидит? Она хоть умеет с детьми-то…

Мужчина не отвечал, улыбаясь в густые усы:

– Глядеть боязно, так иди на двор. Сердце заячье!

– Нет, я останусь, мне интересно.

Старуха что-то глухо бубнила себе под нос, потом ухватила маленького и сунула в ту же сельницу, густо обмазывая его свежей квашней. А потом вытащила среди ухватов лопату на длиннющем черенке и уложила на нее малыша. Леда вздрогнула, когда поняла, наконец, истинные намерения старухи.

– Михей, да что она собирается делать? Так же нельзя. Она же его сожжет заживо. Ты что сидишь?

Девушка уже сама хотела кинуться к ополоумевшей бабке, вырвать у нее из рук малыша, да Медведь руку на плечо положил, словно пригвоздил к месту и рыкнул не так злобно, сколь внушительно:

– Сиди! К живу так выдюжит, если нужен здесь на что… Пусть Князь Огняный решит.

Как завороженная, с остановившимся взором смотрела Леда на то, как медленно бабка протягивает к полыхающему нутру печи лопату с ребеночком. Как на пару мгновений исчезает широкий край той лопаты в раскаленном чреве, а после раздается пронзительный детский вопль. Не в силах смотреть более, Леда зажмурилась.

– Буде, буде… прошло уж все, гляди-ка, жив малец, ну и голосище! Да открой глаза-то, уже можно!

Тогда Леда отняла от лица ладони, слезы утерла и теперь себе не веря, смотрела, как ловко Старуха отдирает от кожи младенчика присохшее тесто.

– Славно пропекся, жить долго будет. Продолжит род.

Еще с полчаса старуха колдовала над маленьким, перекидывая его со спины на животик, разминала каждую складочку на ножках, теребила спинку, и он все больше молчал, только покряхтывая в цепких руках, а потом как пустил вверх тугую струю. Михей засмеялся довольно, а Старуха притворно ворчала, кривя впалый рот в улыбке, обертывала малыша в чистые тряпочки. У Леды сразу же потеплело на душе, а от хлебного запаха, что плыл по избе, аппетит проснулся.