Адатмыра: – Сомневалась и сомневаюсь. Не того поля ягодки.
Екатерина Семёновна: – А вы все знаете, кто?
Ульяна: – Кто мы?
Екатерина Семёновна: – Вы – япониские самураи!
Вера Петровна: – Почему, Катя, мы самураи?
Екатерина Семёновна: – Потому, что мы так решили с Лёшей.
Лёша: – А мы танкисты, которые… на полянке.
Екатерина Семёновна: – Пойдём, сыночек! Выпьем ещё за наших… танкистов!
Лёша: – Пойдём! Танкистов я уважаю.
Уходят, довольные и радостные.
Вера Петровна: – Вот так я и живу, Адатмыра. Концерты почти каждый день. После всего этого, как же я оставлю моих Лёшу и Катю. Надо мне терпеть их скверные характеры и жить, помогать им. Я отдам им всё. А тут ещё и Ульяна начинает капризничать, обман какой-то затевать.
Ульяна: – Я никого не обманывала. Просто недавно разобралась в себе. Да и некогда мне замуж выходить. Сейчас работа. Пока в киоске работаю и учусь заочно в педагогическом университете. Года через три… Тогда уж можно и семьёй обзавестись.
Вера Петровна: – Я считала, что у Лёшеньки есть всё. А вот, получается, что у него ничего нет. Поэтому я отдам ему последнее.
Адатмыра: – Всё ты уже отдала, что могла, бабушка. Больше ничего не осталось. Главное, что душу на них свою положила, а вот они этого не поняли, не оценили. Такой вот… генотип у мамы и сыночка. Но повторяю, я их не сужу. Если Господь создал их такими, значит, так надо. Это испытание тебе, Петровна. Кто не изведал страдания, тот не оценит радости и счастья. Не поймёт их и даже, может быть, оттолкнёт от себя.
Появляется абсолютно пьяный Лёша. Садиться за столик, едва не опрокидывает его.
Лёша: – Там уже не интересно. Мама кому-то по мобильному телефону названивает. Ха-ха! Называет всех сволочами. Но кое-кого, правда, «мой дружочек». Её дела… психологические.
Адатмыра: – Может быть, твоя мама, Лёша, всё-таки, не профессиональный психолог, а неизлечимый психопат.
Лёша: – Вообще-то, в таком предположении что-то есть. Она, честно говоря, очень нервная, а бывает и злая.
Вера Петровна: – Ты, внучек, опять нажрался, как свинья. Когда на работу будешь устраиваться, Лёша?
Лёша: – Опять ты, бабуля, мою свободу ущемляешь! Не очень хорошо. Про работу потом! А я сейчас – фотохудожник.
Ульяна: – Без фотоаппарата.
Лёша: – Так вот, я и хочу… У меня чуть-чуть осталось. Бабуля, надо мне, всего-то, девять тысяч рублей на фотокамеру. Ту ведь, которая была, мы по случаю радостного дня, пропили. Я уже говорил. Продал по-дешёвке. Пили за мою зелёноволосую русалку!
Адатмыра: – Не стоило пить, Лёха, за всяких зеленоволосых. А если завтра встретишь даму с голубой задницей, что тогда? Сопьёшься и падёшь… смертью храбрых.
Ульяна: – А что разве такие женщины бывают?
Вера Петровна: – Ах, Уля, чего только не бывает на белом свете!
Адатмыра: – Иди, Лёха спать! Не мазоль нормальным людям глаза.
Лёша: – Я нормальный и не… пьяный. У меня просто высокая электромагнитная чувствительность.
Вера Петровна: – Дорого же мне обходится, твоя… электрическая чувствительность. Почти каждый день наэлектролизованный. Всё без толку. Машину тебе купила, так она в гараже стоит, а ведь должна ездить.
Лёша: – Я потом другую куплю, эта мне не нравится.
Ульяна: – Лешенька, тебе обязательно надо отдохнуть!
Лёша: – Замолчи ты, Уля! Надоела, блин! Я сам знаю, что мне делать (Адатмыре). А ты не возражай мне, Ада… Ада… одним словом, Мымра! Я сейчас пойду спать, чтобы через пятнадцать минут ко мне прилегла! Возражений не терплю! (Вере Петровне). Ну, как насчёт бабок, бабуля?
Вера Петровна: – Конечно, дам, Алёша. Завтра проснёшься и получишь свои девять тысяч. Да ещё немного выделю, чтобы тебе здоровье поправить. Куда же от тебя денешься?
Лёша: – Всё правильно. Я поплыл спать.
С трудом встаёт на ноги. Покачиваясь, уходит.
Адатмыра: – Представьте себе, и мне жалко вашего непутёвого и зарвавшегося человечка. Но как есть, так и есть. Какой-то балбес внушил ему, что он особенный и все ему должны и обязаны… особенно, родная бабушка.
Вера Петровна: – Вот именно. Как мне не пожалеть его и Катерину? А этот самый балбес, конечно же, я. Разбаловала их и трудолюбию не научила.
Появляется Екатерина Семёновна. Падает перед столиком с трудом встаёт. Садится в стороне от журнального столика.
Екатерина Семёновна: – Ну, что, невесты, дружочки мои, разобрались, кому из вас становиться Лёшиной супругой? Решайте, а то ведь у Лёшеньки желающих много. За ним столько тёлок гоняется.
Вера Петровна: – Иди-ка спать, психолог, язви твою мать! Безобразно выглядишь.
Екатерина Семёновна: – Чего ты тут мне указываешь, мамаша? Задолбала уже всех своим старческим маразмом.
Адатмыра: – Иди, пьянь, спать, пока в глаз не получила!
Екатерина Семёновна: – Поговори мне ещё, болотная ящерица! (встаёт на ноги и тут же падает, с трудом поднимается). Завтра я с тобой разберусь! Впрочем, ладно, живи, сволочь. Я Лёшу огорчать не хочу. Он – мой сын! Самый лучший в мире!
Вера Петровна: – После моей смерти, он тебя выпотрошит, а потом, куда-нибуль, на свалку отвезёт. С тобой он церемониться не станет. Ведь Лёша знает, что он тебе – по барабану.
Екатерина Семёновна: – Да? Ну и пусть! Завтра разберёмся. А ты, маманя, всё равно, скоро подохнешь!
Вера Петровна (с грустью): – Иди уж! Конечно, подохну. Успокойся.
Екатерина Семёновна уходит, едва волоча ноги.
Ульяна: – Я такого от Екатерины Семёновны не ожидала.
Вера Петровна: – Хватит врать, Ульяна! А то ты никогда таких пакостных слов от неё не слышала. Хоть бы один раз ты за меня заступилась.
Ульяна: – Как же я могу это сделать, Вера Петровна. Я ведь даже не знаю, как себя здесь вести.
Адатмыра: – Ульяна права. Сегодня она за тебя, Петровна, заступится, а завтра ты же её и обвинишь. Ты ведь в рабстве полном у своей дочери и внука.
Вера Петровна: – Наверное, так и есть. А что я могу поделать?
Ульяна (поднимается с места): – Уже поздно. Пойду домой.
Адатмыра (тоже встаёт на ноги): – Подожди, Ульяна! Пойдём вместе.
Вера Петровна: – Вы обе меня оставляете. Одну. Если не считать их, моих дорогих родственников, то я совсем одна.
Ульяна: – Я утром забегу, узнать, что и как.
Адатмыра: – Я тоже приду, Петровна. Так что, спи, и не думай ни о чём плохом.
Вера Петровна: – А ты-то где ночевать будешь, Адатмыра? Опять на болоте? Оставайся со мной. Я себе на раскладушке постелю. Есть тут у меня два одеяла в шкафу. Правда, рваненькие. Но какая разница? Мы с тобой люди привычные.
Адатмыра: – Не переживай, Вера Петровна. У меня – всюду дом. Нигде не пропаду.
Вера Петровна: – Наверное, у тебя там, на болоте, хорошо, спокойно.
Адатмыра: – Да. Но иногда ночные птицы кричат и другие голоса слышатся. Но они никому не мешают.
Ульяна: – Я, наверное, с ума бы сошла, если бы оказалась ночью на болоте. Вы, Адатмыра, можете переночевать у меня. Мои мама и папа ничего не скажут. Я всё им объясню.
Адатмыра: – Ты ничего им не сможешь объяснить, Ульяна. Происходящего понять невозможно. Мне не нужно крыши над головой и лежанки под боком. Я ведь не человек.
Ульяна: – Странно и страшно. Но интересно.
Вера Петровна: – Лучше ничего не знать, не видеть, не слышать.
Адатмыра: – Это невозможно. Никому не дано отгородится от всего, что вокруг. Во всех мирах и обителях так.
Вера Петровна: – Хорошо бы сойти с ума. Тогда с тебя все взятки гладки. Ходишь себе улыбаешься, и никому, и ничего не должен. Рада бы я лишиться рассудка, да никак не получается.
