Весь нюанс мышления в том, что оно возникает как раз там, где заканчиваются возможности восприятия.
Наше восприятие имеет свои пределы, которые не позволяют нам узнать о мире больше, чем доступно органам чувств. К примеру, благодаря непосредственному восприятию мы можем оценить твёрдость поролона и можем оценить твёрдость камня. Здесь пока ещё само восприятие, "ощупь", позволяет нам понять, что камень твёрже, чем поролон. Это знание непосредственно, оно вытекает из работы самих органов чувств, из тактильных рецепторов.
Но вот нам всё так же на ощупь требуется определить и сравнить уже твёрдость камня и железа… Здесь и происходят трудности, поскольку осязательные рецепторы достигают своего предела и сообщают о том, что оба эти предмета имеют одинаковую твёрдость. Порог восприятия достигнут, и непосредственный опыт говорит, что твёрдость обоих материалов одинакова. Но тут-то и начинается мышление, когда пороги восприятия исчерпаны.
Мы можем попробовать воздействовать первым предметом на второй и посмотреть на результат этого воздействия. Камень не сломает кусок железа. Но вот кусок железа раздробит камень.
Здесь-то мы и делаем умозаключение о том, что железо твёрже. Это уже будет именно умозаключением, основанным на практике, потому что порог чувствительности был исчерпан. И, что важно, как и говорилось выше, мы выявили относительную твёрдость железа именно в ходе его взаимодействия с камнем. Всё сокрытое в явлениях, их сущность, проявляется, становится очевидной, только в результате воздействия и взаимодействия. И никак иначе.
Никакие "ощущения" не помогут выявить того, что скрыто, а скрыто от наших глаз и прочих чувств не просто очень многое, а львиная доля сущностей всех наблюдаемых явлений.
Но возведение же своих собственных ощущений в абсолют у многих людей достигает столь высокого уровня, что даже систематизированные и многократно экспериментально проверенные данные всякой науки, приводимые против их умозрительных выводов, основанных на пресловутых "ощущениях", не приводят к сколь-нибудь успешному результату, но, как правило, даже к насмешкам и отрицанию значимости всякой науки. Структурированный опыт науки, выверенный столетиями и тысячелетиями человеческой практики и создавший всё, что нас сейчас окружает, давший нам все блага до единого, ниспровергается одними лишь персональными "ощущениями" конкретного индивида. Якобы "я-то знаю, а вот вы со всей вашей практикой впотьмах плутаете"…
Когда у человека нет технической возможности познать сущность того или иного явления, сущность подменяется мифологией. Так, в древние века греки наблюдаемые молнии (явление) считали стрелами, которые мечет разгневанный Зевс (попытка придумать сущность). И только с развитием науки мы узнали, что сущность молний – это разряды атмосферного электричества, возникающие в облаках под действиям ряда физических процессов.
Другой яркий пример отношения явления к сущности – это отряд китообразных (в который входят собственно киты, касатки, кашалоты, дельфины и морские свиньи). В древности киты считались рыбами, поскольку весь их образ жизни чисто с внешней стороны (явление) значительно совпадал с рыбьим. Даже великий систематизатор животного мира Карл Линней в своём первом издании "Системы природы" (1735-й год) отнёс китов к рыбам, только в ходе дальнейших исследований исправив свою ошибку. Внешняя сторона дела (явление) не совпадала с её внутренней сутью (сущностью). В итоге китообразные были отнесены к млекопитающим (их древними предками были хищные копытные, приспособившиеся к жизни в воде и в ходе эволюции ещё более видоизменившиеся). В отличие от рыб китообразные не имеют жабр, а обладают лёгочным дыханием, теплокровны, не имеют чешуи и вскармливают своих детёнышей молоком. Так же и специфика движений тела в водной среде совпадает скорее с движениями наземных млекопитающих (плавание китообразных осуществляется не посредством движений хвоста в горизонтальной плоскости – слева направо, как у рыб, а посредством движений в вертикальной плоскости – вниз-вверх, что соответствует движениям позвоночника бегущего четвероногого животного). Плавники китообразных в корне отличаются от плавников рыб – в их основе (под кожным покровом) по-прежнему остаётся изменившийся скелет передней конечности сухопутного млекопитающего со всеми его суставами и фалангами, тогда как плавник у рыб – это пучок прямых костных или хрящевых лучей-радиалий . Но всё это стало известно лишь в ходе исследований, позволивших отойти от непосредственных чувственных наблюдений.
Зоология предоставляет нам множество примеров того, как явление не совпадает с сущностью, когда порой за кажущейся целесообразностью и даже драматичностью каких-либо действий животного на деле не стоит не только разумная деятельность, но даже и никаких сколь-нибудь глубоких переживаний. К примеру, реакция курицы на крики цыплёнка (Bruckner, 1933)… Как только тот начинает верещать в случае какой-либо опасности, курица тут же устремляется к нему. Такую реакцию действительно можно счесть сугубо родительской и даже разглядеть здесь некие переживания матери-наседки, глубинное беспокойство за своё чадо. Но это антропоморфизм. На деле всё совсем не так. Никаких "переживаний" тут нет.
В эксперименте данное явление "материнской заботы" расчленялось на ряд условий, варьирование которых и позволило выявить его сущность. Цыплёнка привязывали за лапку к торчащему из земли стержню. Цыплёнок, лишённый возможности свободного передвижения, начинал кричать и трепетать крылышками. Курица быстро устремлялась к нему. В этот момент цыплёнка накрывали прозрачным стеклянным куполом. Курица тут же останавливалась. Она продолжала видеть, как её чадо беспомощно билось под стеклом в припадке страха, но теряла к нему всяческий интерес. Как только убрали звук, так и всякий "интерес" пропал. Именно крик и был безусловным раздражителем.
Всё это исключительно безусловные рефлексы, инстинкты. Пока птенец истерично бьётся под стеклом, мамаша спокойно ходит рядом и клюёт зёрнышки… Просто убрали ключевой раздражитель, и всё… Курица-мать реагирует не на опасность вокруг птенца, а исключительно на его крик.
Есть ли опасность в жизни птенца, нет ли её – а мать реагирует только на его крик. В этот момент у неё нет ни то что какого-то понимания ситуации, но нет даже и никаких переживаний. Всё это чистый рефлекс. Только очень сложный.
Многие птицы в период вскармливания атакуют всякий подвижный объект, находящийся вблизи гнезда, но почему они при этом не трогают собственных птенцов? Ответ всё тот же: наличие ключевого стимула, который блокирует их агрессивное поведение – это писк её чада. Один лишь писк. Когда птице в этот период преподносят макет птенца, она тут же на него нападает. Но стоит лишь включить в аудиозаписи его писк, так нападение мгновенно прекращается.
Это и есть действие ключевого раздражителя. Механический инстинкт. Птица не атакует макет, "принимая" его за реального птенца, стоит только воспроизвести в записи звук его крика.. Но если же птицу оглушить, то она заклёвывает своего ребёнка насмерть, как бы громко он ни пищал.
Таким образом, материнское поведение у многих животных – это вотчина слепого инстинкта, который заключается в реагировании на строго конкретный стимул. Никаких "материнских чувств" при этом нет и быть не может. И лишь умело поставленный эксперимент, расчленяющий явление на составляющие, позволяет познать явление во всей его глубине, его сущность, тогда как обыватель в реакциях курицы непосредственно видит "материнскую заботу" и "переживания". Так в науке и демонстрируется несовпадение явления и сущности. Явление – это то, что кажется, а сущность – то, что ещё предстоит открыть за всей этой кажимостью.
Ещё один пример отношения явления к сущности – некоторые болезни и микробы. В древности многие болезни и эпидемии объяснялись человеком в рамках религиозных воззрений и объявлялись "карой небесной", ниспосланной на людей за неподобающий образ жизни. И только с изобретением Антонио Левенгуком микроскопа, удалось установить, что причиной многих болезней являются мельчайшие организмы, невидимые обычному глазу, – микробы, бороться с распространением и влиянием которых на здоровье человека нужно совсем не молитвами и благочестивым образом жизни, а несколько иными средствами.
