– Вы не совсем правы, хотя и в своем праве, кхе-кхе. – На Ринку опять дунуло пылью. – Вы герцогиня, а значит, согласно уложению от две тысячи триста пятого года… кхе! Кхе!

От пыли у Ринки все сильнее щекотало в носу и так захотелось чихнуть, что она даже не обратила внимания на «герцогиню». А еще хотелось заткнуть уши и не слышать книжных споров – до ужаса напоминающих ученый совет на защите папиной диссертации. Ринка с бабулей тогда ходили с ним вместе и подслушивали под дверью, потому что нельзя было оставить папу одного «на растерзание старым маразматикам».

Ринка почти добралась до заветного шкафа. Кто же ей сказал, что именно тут – ключ? Не важно! Осталось всего ничего, только протянуть руку…

Остро-серебристые нити распутались, сложившись в красивый узор, напоминающий одновременно чешую и крылья, вспыхнули, и дверцы шкафа раскрылись сами. Внутри лежал всего один фолиант. Большущий, обтянутый перламутрово-зеленоватой кожей, похожей на змеиную, с массивными золотыми застежками, украшенными немыслимых размеров камнями. Даже в библиотечной пыли они сияли, словно новогодняя гирлянда. И притягивали, манили, обещали…

В носу нестерпимо засвербело, словно в лицо попал кошачий хвост. Даже на языке почувствовался вкус шерсти. Ринка потерла нос, но это не помогло, свербело все сильнее и сильнее…

– Апчхи!

– Будьте здоровы, – отозвалось сразу несколько голосов…

– Молчать, – оборвал их другой голос. Низкий, глубокий, бархатный. Как будто бы знакомый, но кто это?

Книги мгновенно притихли и притворились обычными, не волшебными. А Ринка внезапно осознала, что стоит босиком, в одной только шелковой сорочке. Длинной, по щиколотку, но сверху – на тонюсеньких бретельках и едва прикрывающей грудь. По спине щекотно пробежали мурашки, пальцы на ногах поджались. А вот свербеть в носу перестало, как будто пыль исчезла.

С трудом отведя взгляд от перламутрово-зеленой обложки, Ринка начала оборачиваться – медленно, ужасно медленно, словно фолиант не отпускал ее. Даже сделала еще один крохотный шажок вперед, к шкафу.

Серебристые нити вновь зашевелились, натянулись, и Ринке показалось, что они превратились в сеть, – и все равно была не в силах устоять на месте. Даже о том, что кто-то пришел в библиотеку и она хотела обернуться, почти забыла…

Горячие сухие ладони легли на глаза, и тот же самый голос приказал:

– Место!

И непреодолимое желание взять в руки фолиант исчезло, а из шкафа послышался разочарованный не то рык, не то вздох.

Одновременно с этим Ринку обдало колкой прохладой, словно порывом ветра с нее сорвало теплый и ласковый кокон. Но ведь сорочка осталась на ней, а больше ничего и не было? Как странно!

– Ты очень неосторожна, – шепнули позади Ринки, и на смену прохладе пришло тепло мужского тела и горько-терпкий, знакомый и обещающий что-то хорошее запах. Но она все равно невольно вздрогнула, не столько от неожиданности, сколько от обостренного ощущения чужого тепла и собственной почти наготы. – Все хорошо, – сказали ей, едва касаясь дыханием и губами уха, но так и не убрав ладоней с глаз.

Она бы поверила, если бы могла понять – кто это? Почему она согласна, что незнакомец имеет право обнимать ее, и почему кажется правильным прижаться к нему спиной и склонить голову, подставляя шею под поцелуи?

И пока она гадала, тело сделало все само – и прижалось, и подставило шею. А незнакомец тут же провел по ней губами, рождая внутри Ринки волну предвкушения и заставляя сердце биться быстрее. А еще почему-то образовалась слабость в коленях и безумно захотелось схватиться за надежную мужскую руку… или плечи… или что-то еще… И понять наконец…

– Кто ты? Я хочу видеть!

Мужчина вместо ответа потерся об нее бедрами, и Ринка тихонько вскрикнула, таким ярким и неожиданным было удовольствие. Просто оттого, что она почувствовала его возбуждение.

– Ч-ш, ты увидишь меня чуть позже. Пока нельзя.

– Чуш-ш-шь! – прошелестело где-то рядом и вокруг, и Ринки как будто коснулась паутина. – Мош-ш-ш-но! Все мош-ш-ш-но! Он л-ш-ш-ш-ет!

Мужчина позади Ринки на миг оторвался от ее плеча и тихонько рыкнул – как большой зверь, совершенно нечеловеческим звуком. Паутина исчезла, а Ринке внезапно стало весело, словно внутри забурлили пузырьки от шампанского.

– А почему нельзя? Ты превратишься в тыкву?

На миг мужчина опешил:

– Почему в тыкву?

– Потому что в детстве надо сказки читать, – тут же ворчливо отозвались с книжной полки, – а не забивать голову всякими глу…

– Р-разговор-рчики! – снова рыкнул мужчина, и ворчливый голос осекся, зато кто-то неподалеку тихо-тихо захихикал. – А ты, получается, читала сказки?

– Ага.

Ринка смущенно повела обнаженными плечами; она знала, что их окружают всего лишь говорящие книги, но все равно… подглядывают же! Она никогда не занималась этим… ну… она даже целоваться на публике стеснялась. А тут сразу целая библиотека, а она почти голая, а мужчина не на шутку возбужден, и чем это все закончится… ой… она очень-очень хорошо представляла себе чем. И от этих картинок смущалась еще больше.

Нет, пожалуй, больше всего она смущалась оттого, что не знала – кто этот мужчина, но все равно позволяла ему… и сама хотела гораздо большего… ой-ой. Кто-то здесь нехорошая девочка…

– Ты принц или чудовище? – постаралась она перевести тему, просто чтобы было не так стыдно.

– Разумеется, чудовище. – О ее затылок и шею потерлась горячая щека, а лопатки пощекотали шелковистые волосы. – Страшное…

– Но симпатичное, – хихикнула Ринка. – Щекотно!

– Очень стр-рашное! – не то рыкнули, не то засмеялись позади и прикусили Ринку за холку, и тут же зализали укус, и спустились губами вниз, между лопаток…

Она задохнулась и выгнулась, чтобы не разрывать контакт с горячим мужским телом, но у нее не вышло. Он отстранился, оставив лишь ладони на глазах.

С трудом подавив разочарованный стон, Ринка замерла. Нет, она не боялась, что он уйдет и оставит ее одну. Она понимала, что все, что она хочет, – будет. Но… не была уверена. И от этой неопределенности и внезапно сладкой зависимости – от его желания, от его воли – ощущения невероятно обострились. И, кажется, она ему доверяла. Не зная ни его имени, ни внешности, ничего!..

Хотя нет!

Перед глазами внезапно всплыла картинка (из фильма?): светлый зал, публика в костюмах девятнадцатого века, и в центре кадра черноволосый аристократ – элегантный, харизматичный, опасный и безумно привлекательный. Он зол, как тысяча чертей, дамы и кавалеры отшатываются от него, и сейчас что-то будет…

– Людвиг. Тебя зовут Людвиг.

Мгновение удивленного молчания, потом тихий-тихий смех и такой же тихий приказ. Нет, просьба:

– Закрой глаза. Сама.

– А… – Ринка хотела спросить зачем, но не стала. Просто согласилась: – Ладно.

Теплые ладони скользнули по ее скулам и зарылись в волосы. Вытащили шпильку, растрепали освобожденные пряди. Погладили плечи.

Безумно хотелось податься им навстречу, как кошка подставляется под гладящую ее руку, но каким-то седьмым чувством Ринка чуяла – он ждет, что она будет стоять неподвижно. Позволит собой любоваться.

Может быть, она слышала это в его неровном, ускоренном дыхании. Или в сумасшедшем биении собственного сердца.

– Ты очень красива, – словно нехотя, словно на чужом и сложном языке, шепнул Людвиг. И взял ее за руку. – Идем со мной.

Ринка пошла с ним, не открывая глаз и не обращая внимания на недовольный шелест позади:

– Вернис-сь!

Но она даже не попыталась обернуться. Только улыбнулась и чуть сильнее сжала мужскую ладонь. Она знала – неизвестно откуда, но это не имело значения, – что Людвигу нравится ее доверие и послушание. А самое странное, что ей самой нравилось доверять и слушаться. Новое, непривычное ощущение…

Она почти вспомнила, почему на самом деле доверять и слушаться нельзя, но тут по лицу снова мазнули волосы… или шерсть… или паутина… неприятные воспоминания исчезли, оставив лишь любопытство, доверие – и предвкушение. А через мгновение сильные мужские руки потянули ее к себе, и она оказалась прижатой к твердой груди. И не только груди, о да… Под Ринкиной щекой оказалось плечо, обтянутое чем-то шелковистым вроде батиста, а ее руки словно сами собой обняли Людвига за шею.