И вот сейчас, в самолете, готовясь к прыжку, Илие невольно ощупал на груди пакеты и документы, найденные у пытавшегося выйти из окружения настоящего Брэтеску.

— А прыгать все-таки придется! — крикнул он на ухо Бежану.

— А? — ответил тот сквозь гул моторов и стал развязывать шапку. Но Брэтеску дал понять, что этого делать не следует.

Когда из кабины выглянул радист, сердце у Брэтеску учащенно забилось. Затем все случилось необычайно быстро. Черная дыра двери. Ледяной ветер. Немая пустота. Рывок парашюта — и ощущение, словно что-то тяжелое, страшное позади… Потом хруст ледяного наста, пушистый снег и одиночество. Каким страшным оно показалось в это мгновение! Кругом никого, только легкая поземка напоминает, что это милая твердая земля. Брэтеску просигналил зеленым светом и вскоре увидел редкие красные вспышки: к нему подходили другие парашютисты. Собравшись, все двинулись, ступая след в след, в сторону предполагаемой дороги на Зимовники. Добравшись до накатанной в снегу дороги, отряд остановился. Закурили.

— Сейчас бы какую-нибудь машину прихватить, — мечтательно произнес Иван Чабан и сладко затянулся папиросой.

— А что, дон капитан, идея! — отозвался Строян.

— Ба, вот и они, легки на помине. Глянь сколько! Выбирай — не хочу! — усмехнулся с досадой Иван Чабан.

Мимо с гулом и рокотом катили машины, обдавая сидящих у обочины тучами снежной пыли и дизельного перегара. Колонна исчезла в темноте.

— Дон капитан, дон капитан, вон еще одна идет! — крикнул кто-то.

Машина завизжала тормозами перед стоящим на дороге румынским офицером.

— Ну чего под колеса лезешь, жить надоело?! — высунувшись в дверцу, прокричал шофер и тут же увидел перед носом стволы двух автоматов — «шмайсеров». С другой стороны солдаты мигом выволокли сладко дремавшего помощника. Быстрота и успех первой операции окрылили всех.

— Ну, теперь со своим транспортом нам километры не страшны, а то бы пехом по степи, как при царе Косаре, — взвалив рацию на спину, произнес Иван Чабан и направился к Бежану, который уже проверял содержимое кузова.

— Э-э, да тут, братцы, харчей на батальон хватит! — торжествующе крикнул Бежан.

Строян деловито обошел машину, ударил ногой по скатам и, как заправский шофер, уселся за руль. Наутро остановились перед скопищем солдат, повозок, сгрудившихся около наскоро оборудованного полустанка невдалеке от станции Зимовники, на которую, видимо, время от времени еще прибывали товарные поезда.

Капитан Брэтеску, взяв с собой для представительности огромного мрачного Кицу, стал пробираться к перрону. Высокий, с иссиня-черной бородой, особенно оттеняющей его костистое белое лицо, в добротном полушубке, отороченном черной мерлушкой, в немецких кожаных летных сапогах, Брэтеску производил впечатление щеголеватого фронтового офицера из штаба какого-нибудь крупного соединения. Румынские солдаты расступались перед ним с почтительным страхом, немецкие же — с мрачным ожесточением. Вскоре Брэтеску оказался лицом к лицу с румынским молоденьким лейтенантом, который уверял немецкого фельдфебеля, что вагоны предназначены для перевозки обмороженных румынских солдат.

— Я ничего не знаю. Комендант станции, майор Фукс, приказал мне погрузить немецких раненых солдат… И хватит болтать, иначе…

— Что иначе, господин фельдфебель? — отчеканивая каждое слово, по-немецки произнес Брэтеску. — Что иначе, я вас спрашиваю?! — Толпа румынских солдат угрожающе загудела. Не поворачиваясь, Брэтеску величественным жестом командира, привыкшего повелевать, сделал знак молчать. — Потрудитесь разговаривать в более приличном тоне со старшим по званию. — Фельдфебель презрительно смерил взором с ног до головы лейтенанта и, не говоря ни слова, хотел было уйти. Его остановил зычный бас Брэтеску: — Фельдфебель! Я не кончил говорить с вами! — И тут он увидел, как, прокладывая дорогу локтями, к нему движется какой-то маленький, толстенький майор.

— Что здесь происходит?! Почему не освобождают вагоны, фельдфебель?!

— Да вот тут какой-то капитан влез не в свое дело и людей мутит.

Брэтеску щелкнул каблуками и, приложив пальцы к козырьку, представился:

— Офицер связи при штабе танковой группы шестой армии, капитан Брэтеску. — Толпа загудела и стала сжиматься вокруг офицеров. — Я имею честь говорить с комендантом станции майором Фуксом?

— Да!

— В таком случае вы мне позволите продолжить этот разговор где-нибудь в более спокойном месте?

Шарообразный майор, готовый было вспылить и оборвать румынского офицера, был покорен изысканной почтительностью Брэтеску. Буркнув что-то вроде «пойдемте», он решительно двинулся сквозь толпу. В небольшом, выкрашенном в белый цвет бараке майор встал за стол и принял картинную позу грозного начальства: «Я вас слушаю!» Брэтеску огляделся. В углу, не проявляя никакого интереса к вошедшему, стоял офицер в шинели и мрачно глядел в окно, под которым бушевало море солдатских голов.

— Господин майор, румынских солдат высаживать из вагонов нельзя. — И, предупреждая возможное возражение поднятием ладони, Брэтеску продолжал: — Это опасно, господин майор.

— По-моему, господин капитан прав, — внезапно вмешался в разговор стоящий в полумраке офицер. Глаза Фукса виновато замигали.

— С кем имею честь говорить? — повернувшись, произнес Брэтеску.

— Капитан Крупке… Вы, капитан, пойдете и успокоите румын, а вы, Фукс, наведете порядок среди наших. Пообещайте что хотите, но этих людей надо развести в разные стороны. Иначе для усмирения мне придется поднимать по тревоге наших танкистов. Вы меня поняли, Фукс? — Затем подчеркнуто вежливо добавил: — Если вас не затруднит, господин капитан, то после всего этого нам необходимо было бы совместно обсудить наше положение. Заходите вечером, поужинаем у нас в офицерской столовой.

Узнав о принятом решении оставить обмороженных в вагонах, румынские солдаты удовлетворенно перешептывались и с почтением поглядывали на неведомо откуда свалившегося защитника. Что же касается лейтенанта, то тот просто не сводил с него восторженного взгляда.

— Лейтенант, вон там стоит моя машина, получите немного продовольствия, — произнес он нарочито громко. Потом совсем тихо: — Мой друг, надо отвести наших в сторону от станции, ну хотя бы вон в тот лесок. Не ровен час, нагрянут самолеты большевиков…

— Что вы, господин капитан, наша станция не значится на карте и замаскирована превосходно, даже шпалы с рельсами выкрашены в белое. — Но, увидя на лице Брэтеску тень неудовольствия, осекся: — Слушаюсь, господин капитан!

Вскоре после того как Брэтеску сдал пакеты в экспедицию штаба тыла, его вызвали в комендатуру. Там он получил разрешение разместиться вблизи рощи, на окраине села, в старом полуразвалившемся сарае. Дежурный офицер при этом предупредил, что нарушение правил воздушной маскировки карается расстрелом, запрещается хождение по селу из сектора в сектор, а выход за пределы населенного пункта другими путями, кроме КПП, закрыт секретами. Когда об этом узнали все, Иван Чабан даже присвистнул от досады.

— Вот тебе бабушка и юрьев день! Выходит, без визы нам теперь ни туды и ни сюды.

— Друзья, — обращаясь к группе, начал Брэтеску, — положение наше не из легких, но, как любил говорить генерал Лукач в Испании, безвыходных положений не бывает. Решайте, как нам быть с этим нашпигованным танками селом! Все молчали, понимая, что бомбы посыплются не только на немецкие танки, но и на их головы… Немного помявшись, Штефан встал, одернул на себе шинель и, приняв стойку «смирно», спокойно заявил:

— Дон капитан, я так думаю, уж коли мы не испугались с самолета вниз головой прыгать да на такое опасное дело пошли, то одной опасностью меньше, одной больше — ничего не изменишь. Надо вызывать советскую авиацию. А там кому на роду что написано. Уцелеем — хорошо, не уцелеем — что ж, значит, так тому и быть… Но хоть не зря погибнем: ишь, сколько немчуры и их танков в ад отправится. — Все молча закивали в знак согласия.

— Вот и отлично, — улыбаясь, закончил Брэтеску. — Иван, разворачивай рацию, передай все, что нужно, только подчеркни, чтоб рощу не трогали: там, мол, обмороженные и раненые румынские солдаты. Так и передай — обмороженные и раненые. А я пойду в гости к капитану Крупке на званый ужин, надо позондировать почву.