Элементы единства. Но тот же порядок с противодействовавшими ему условиями создавал или вызывал к действию ряд связей, сцеплявших части Русской земли в одно если не политическое, то бытовое земское целое. Это второй ряд следствий очередного порядка. Перечислим эти связи.
Князья. I. Первою из этих бытовых связей являются главные виновники политического раздробления Руси, сами князья, точнее говоря, то впечатление, какое производили они на Русскую землю своими владельческими отношениями. Очередной порядок владения, захватывая прямо или косвенно все части Русской земли, устанавливал между ними невольное общение, всюду пробуждал известные одинаковые думы, помыслы, вносил или затрагивал одинаковые чувства и заботы. Несмотря на повсеместный упадок княжеского авторитета, с князем в каждой области связаны были многие существенные местные интересы. Областные миры тяготились княжескими спорами, были равнодушны к княжеским счетам о старшинстве; но они не могли оставаться равнодушны к последствиям этих споров, которые иногда тяжело отзывались на областном населении. Таким образом, благодаря передвижению князей из волости в волость все части земли невольно и незаметно для себя и князей смыкались в одну цепь, отдельные звенья которой были тесно связаны друг с другом. Смена князя в одной волости чувствительно отзывалась на положении других, даже отдаленных. Сядет в Киеве великий князь из Мономаховичей – он пошлет править Новгородом своего сына. Тот придет со своими боярами, своею дружиною, которая займет все важные правительственные должности в области. С этими боярами князь станет, выражаясь языком древнерусских памятников, «суды судить, ряды рядить, всякие грамоты записывать». Но сгонит великого князя с киевского стола родич из Чернигова или с Волыни, и сын согнанного должен будет уйти из Новгорода вместе со своей дружиной. На место ушедшего явится новый князь, обыкновенно враждебный предшествовавшему. Для новгородцев возникал важный вопрос, знает ли новый князь порядки новгородские, местную старину-пошлину, даже захочет ли знать ее. Пожалуй, из вражды к предшественнику станет он суды судить и ряды рядить не по-старому, старые грамоты пересуживать. Таким образом, княжеский круговорот втягивал в себя местную жизнь, местные интересы областей, не давая им слишком обособляться. Области эти поневоле вовлекались в общую сутолоку жизни, какую производили князья. Они еще далеко не были проникнуты одним национальным духом, сознанием общих интересов, общей земской думой, но, по крайней мере, приучались все более думать друг о друге, внимательно следить за тем, что происходило в соседних или отдаленных областях. Так благодаря очередному порядку княжеского владения создавалось общее настроение, в котором первоначально отчетливо сказывалось, может быть, только чувство общих затруднений, но которое со временем должно было переработаться в сознание взаимных связей между всеми частями Русской земли.
Их дружины. II. Одинаковое с князьями общеземское значение имели и их дружины. Чем больше размножался княжеский род и чем сильнее разгоралась борьба со степью, тем больше увеличивался численно служилый дружинный класс. У нас нет достаточно сведений о количестве дружины у отдельных князей. Можно только заметить, что старшие и богатые младшие князья имели довольно многочисленные дворы. Святополк, великий князь киевский, хвалился, что у него до 700 одних отроков, т. е. младших придворных слуг. В Галиче, богатом княжестве XII–XIII вв., во время одной усобицы (1208 г.) перебито было 500 одних бояр; но много их еще разбежалось. Старшие и богатые младшие князья выводили в поле по две и по три тысячи человек дружины. О многочисленности этого класса можно судить еще и по тому, что каждый взрослый князь имел особую, хотя иногда и небольшую, дружину, а во второй половине XII в. таких князей действовало несколько десятков, если не целая сотня. Дружина по-прежнему имела смешанный племенной состав. В Х-XI вв., как мы знаем, в ней преобладали еще пришлые варяги. В XII в. в ее состав входят и другие сторонние элементы: рядом с туземцами и обрусевшими потомками варягов видим в ней людей из инородцев восточных и западных, которые окружали Русь: торков, берендеев, половцев, хозар, даже евреев, угров, ляхов, литву и чудь. Очередной порядок княжеского владения, заставляя князей постоянно передвигаться с места на место, делал столь же подвижною и княжескую дружину. Когда князь по очереди переходил с худшего стола на лучший, его боярам и слугам выгодно было следовать за ним, покидая прежнюю волость. Когда князь вопреки очереди покидал лучший стол для худшего вследствие усобицы, дружине его выгоднее было покинуть князя и остаться в прежней волости. Единство княжеского рода позволяло дружиннику переходить от князя к князю, а единство земли – из области в область, ни в том, ни в другом случае не делаясь изменником. Так очередной порядок княжеского владения приучал дружину менять волости, как их меняли князья, менять и князей, как они меняли волости. Притом благодаря этой подвижности старшие дружинники, княжи мужи, бояре, занимавшие высшие правительственные должности, не могли занимать их долгое время в одних и тех же волостях и чрез это приобретать прочное местное политическое значение в известной области, тем не менее могли превращать свои должности в наследственные, как это было на феодальном Западе и в соседней Польше. Сосчитали всех упоминаемых в летописи дружинников со смерти Ярослава до 1228 г. и насчитали до 150 имен. Из всего этого количества нашли не более шести случаев, когда дружинник по смерти князя-отца, которому он служил, оставался на службе у его сына, и не более шести же случаев, когда дружинник при княжеской смене оставался в прежней волости; только в двух случаях на важной должности тысяцкого, военного начальника главного областного города, являлись преемственно члены одного и того же боярского рода. Главным образом благодаря этой подвижности у бояр туго развивалась и самая крепкая привязь к месту – землевладение. В XI и XII вв. находим указания на земли бояр и младших дружинников. Но легко заметить, что боярское землевладение развивалось слабо, не составляло главного экономического интереса для служилых людей. Дружинники предпочитали другие источники дохода, продолжали принимать деятельное участие в торговых оборотах и получали от своих князей денежное жалованье. Мы даже знаем наиболее обычный размер этого жалованья. Летописец XIII в., вспоминая, как живали в старину, замечает, что прежде бояре не говорили князю: «Мало мне, князь, 200 гривен». Эти 200 гривен кун (не менее 50 фунтов серебра), очевидно, были в XII в. наиболее обычным окладом боярского жалованья. Значит, большинство бояр, не приобретая в областях прочного правительственного положения, не имело и влиятельного местного значения экономического. Так служилый человек не привязывался крепко ни к месту службы, ни к лицу или семье князя, которому служил. Не привязанный крепко ни к какому князю, ни к какому княжеству, боярин привыкал сознавать себя слугою всего княжеского рода, «передним мужем» всей Русской земли. У него не могли установиться ни прочные местные интересы в той или другой области, ни прочные династические связи с той или другой княжеской линией. Вместе с другим высшим классом общества, духовенством, и, может быть, еще в большей степени, чем это сословие, многочисленный дружинный класс был подвижным носителем мысли о нераздельности Русской земли, о земском единстве.
Киев. III. Очередной порядок княжеского владения поддерживал и усиливал общеземское значение политического средоточия Руси, города Киева. Киев был центральным узлом княжеских отношений: туда направлялся княжеский круговорот, оттуда он нормировался. Удобства жизни в Киеве, фамильные предания, честь старшинства, названного отчества, церковное значение этого города делали его заветной мечтой для каждого князя. Молодой княжич, кружась по отдаленным областям, не спускал с него глаз, спал и видел его. Превосходное поэтическое выражение этой тоски по Киеву, одолевавшей молодого князя, находим в Слове о полку Игореве. В 1068 г. киевляне восстали на великого князя Изяслава и прогнали его, а на великокняжеский стол возвели посаженного старшими князьями в тюрьму Всеслава полоцкого. Только семь месяцев посидел Всеслав на киевском столе, лишь дотронулся копьем до него и должен был бежать в Полоцк. Но он уже всю жизнь не мог забыть Киева. Бывало, рано утром зазвонят к заутрени у св. Софии в Полоцке, а князю все еще слышится знакомый звон у св. Софии киевской. Доля этих княжеских чувств к Киеву сообщалась и населению русских областей, даже самых отдаленных. Оно также все более и все чаще приучалось думать о Киеве, где сидел старший князь Русской земли, откуда выходили все добрые княжеские походы в степь на поганых, где жил высший пастырь русской церкви, митрополит всея Руси, и сосредоточивались наиболее чтимые святыни Русской земли. Выражение этого народного отношения к Киеву мы встречаем в известном духовном стихе о Голубиной книге. Отвечая на вопрос, какой город всем городам мать, он иногда, забывая про Иерусалим, поет: «А Киев град всем городам мати».
