– Хочешь, работу мне подкинуть? – спросил я, тоже поджигая сигарету.

– Да приятель у меня один есть, влип он по полной программе. Подозревают в убийстве жены, в Кресты на днях переводят. Жена таблеток наглоталась – чистый суицид – а ему нервы треплют. Адвокат нормальный нужен.

– Если в Кресты переводят, значит, обвинение вынесли, уже не суицид, – заметил я. – Следаки из Следственного не идиоты ведь лишнюю работу на себя брать.

В подпитии я плохо запоминаю имена, зато по работе соображаю, наверное, даже быстрее. Парадокс!

– Ну, припоминаешь? – спросил Стас уже сегодня.

Была пятница, вникать в рабочие вопросы до смерти не хотелось. Я смутно представлял, где я в конце недели найду для Стаса адвоката. Да еще и такого, чтоб за него не стыдно было. О том, чтобы заняться этим самому, и речи не шло.

– Стасик, я убийствами давно не занимаюсь, – неохотно ответил я в трубку. – А приятель твой сам поискать адвоката не в состоянии? Ты-то что дергаешься?

Стас помолчал:

– Он, Леха, сейчас думать и то не в состоянии. И уж тем более не станет сам никого искать. Жена погибла как-никак. Защитника, конечно, вызвали – девочку какую-то, стажерку малограмотную. Сам понимаешь, забесплатно кто ж подсуетится²? Возьмешься?

Вообще, идеей убийства путем отравления мог заразиться только человек, начитавшийся детективов. При нормальном бытовом убийстве – муж, там, приревновал, с любовником застукал, или просто водки перепил – так, он, скорее, чем-нибудь колюще-режущим воспользуется или душить ее начнет. Это еще старик-Шекспир приметил. А таблетками травить это как-то… В теории, конечно, много чего можно придумать, но на практике это чаще всего способ самоубийства.

Короче говоря, Стас пообещал, что координаты парня оставит Наде, а я обещал, что как-нибудь заеду. После разговора со Стасом я уныло смотрел на телефон и думал о том, что Марине нужно позвонить и хотя бы спросить, как она доехала. Чтобы не быть совсем уж свиньей. Автоответчик, меж тем, назойливо сообщал, что есть один непринятый вызов. Ни капли не сомневаясь, что этой ночью я совершил еще один идиотский поступок, о котором меня сейчас оповестят, я включил воспроизведение. И, едва услышал голос, у меня натуральным образом отвисла челюсть.

– Здравствуй. Узнал? Это Катя из Старогорска. Зря я, наверное, звоню, да еще так рано, просто захотелось с кем-нибудь поговорить. – Она всхлипнула, и ей богу я подумал, что она плачет. – В общем, я буду около телефона еще минут тридцать, даже сорок пять. А потом вернусь домой только к семи. Если ты не перезвонишь, я пойму, правда… Ну, не прощаюсь.

Еще не дослушав сообщение до конца, я начал набирать Катин номер, только потом заметил, что с момента ее звонка прошло уже полтора часа, так что трубку на том конце провода, конечно, никто не снял. Хотел было позвонить на мобильный, благо помнил его, оказывается, но вдруг резко передумал.

Дело в том, что наши с ней отношения совсем не те, при которых один запросто звонит другому. Да, около полугода назад у нас было что-то вроде романа, который вполне мог иметь продолжение, как мне казалось, однако, Катя ясно дала понять, что мое присутствие не только безразлично ей, но даже мешает. Так что до сегодняшнего утра между нами было все предельно ясно. И теперь она мне вот так звонит, чтобы пожаловаться на жизнь. Может, она тоже пьяная? Или номером ошиблась?

А, скорее всего, ей как обычно что-то от меня нужно.

– Дядь Леш, а меня точно отпустят? – резко прервал мои размышления о загадочной женской душе клиент.

– Красильников! Какой я тебе дядя Леша? Отпустят…

Славка Красильников был моим клиентом, точнее сыном моей клиентки – девятнадцатилетний оболтус. Первый раз он мне попался, когда ему еще шестнадцать не исполнилось, я тогда батрачил следователем в РУВД и получал зарплату от государства. Славка попался на сбыте наркотиков. Гаденыш, сам не употреблял, только продавал в своей же школе, бизнес налаживал потихоньку. Зацепили его тогда крепко, но пацан Славка неглупый, оперативникам столько информации всякой интересной слил, что те потом на месяц вперед план по задержаниям сделали. Так что отделался условным сроком. Потом ещё мамаша-Красильникова передо мной в благодарностях рассыпалась – вспоминать до сих пор противно. Когда Красильников залетел во второй раз, я уже трудился адвокатом в Тохиной конторе "Фемида-гарант", так его мамаша сразу ко мне и побежала. И вот сейчас опять столкнулись – он опять из-за наркотиков влетел, и опять с полицией дружит – если и сядет, то, вероятно, ненадолго.

– Алексей Викторович… я хочу, чтоб сейчас вот отпустили, до суда. Под расписку, или как там ещё… – делился Славка.

– Сидеть, что ли, не нравится? – я усмехнулся. – Привыкай. С твоим образом жизни когда-нибудь надолго сюда влетишь. Это всего лишь "Кресты", Славик, а после них ещё обычно на зону отправляют. Восемнадцать тебе уже есть, куда-нибудь в Ямало-Ненецкий автономный округ загремишь запросто. Наслышан, небось, про зону-то?

Мы разговаривали в допросном кабинете Следственного изолятора № 1, больше известного в народе, как Кресты. Следователь по Славкиному делу только что зачитал ему обвинение и, в принципе, никаких преград к освобождению под подписку о невыезде быть не должно. Ну, это я потом ещё один на один пообщаюсь со следователем, а пока что я выгребал из пакетов «гостинцы» от мамаши-Красильниковой: чай, блоки сигарет, консервы. Красильникова женщина бывалая, знает, что передавать.

– В общем, Славик, не сладко там. Бросал бы ты свою наркоту: ты же не глупый пацан вроде, в институте, вон, учишься.

– Ага, на юрфаке, – тяжко вздохнул Славик. – Я раньше думал, следователем пойду, а оказывается, туда с судимостью не берут. Придется адвокатом…

Допросный коридор я всегда старался миновать быстро, не оглядываясь по сторонам и ничему не удивляясь. Но тут невольно даже к месту прирос и похож стал, наверное, на девочку-практикантку, в первые столкнувшуюся с жестокостью этого мира. Мимо меня контролер вел мужчину лет тридцати-тридцати пяти, арестанта. Но выражение его лица… ей-Богу, покойники иногда живее выглядят. Задержанный шел, с трудом перетаскивая ноги, так, чтобы не потерять по дороге ботинки без шнурков. Брюки были ему чуть широковаты и без ремня норовили сползти³. Видно, что задержанный сзади поддерживает их руками, скованными наручниками. Я отошел к стене, пропуская их. А следом мимо меня проплыл Вова Лихачев – знакомый опер.

– О! Лихачев, место встречи изменить нельзя!

– Никитин?.. – Вова окинул меня взглядом и нехотя, как мне показалось, пожал мою протянутую руку. – Ну, здорово. Какими судьбами?

– С клиентом общался. Твоего, что ли, ведут? – я кивнул на задержанного. – Вы тут что, совсем озверели? Вы что с человеком сделали?

– А ты к нему в защитники набиваешься? – огрызнулся Лихачев. – Да этого еще даже в камеру заселить не успели – свеженький.

– А чего тогда он тогда такой пришибленный? Под дурью⁴?

– Под какой дурью?! Он профессор… Жену на тот свет отправил, вот и переживает, наверное, – Лихачев поздно спохватился, что сболтнул лишнее. – Ладно, побежал я.

– Бывай.

***

К семи часам вечера центром моей квартиры стал журнальный столик с телефоном.

В течение дня я несколько раз порывался позвонить Кате – останавливала только догадка, что утренний звонок был ее очередной уловкой. Но в то же время меня убивала мысль, что ей действительно плохо, и что она нуждается во мне. В какой-то момент я даже представил, что она точно так, как я сейчас, гипнотизирует телефон. Интересно, у кого нервы сдадут первыми?

В восемь я понял, что Катя звонить мне не собирается.