Моего будущего дедушку Мишу прабабушка пристроила прислугой в дом священника. Батюшка произвёл на неё впечатление человека доброго и справедливого. Как и что мог делать в доме служителя христианской веры шестилетний еврейский мальчик, могло бы остаться тайной. Но дедушка сам рассказывал о своём детстве.

Поп познакомился с ребёнком и спросил:

– Считать умеешь?

– Да, – ответил мальчик.

– А до скольких?

– Считать можно до бесконечности. Всегда к последнему числу можно прибавить единицу.

– Кто тебя этому научил? – удивился батюшка.

– Никто. Я сам догадался.

Поп не стал заставлять мальчика пасти гусей, как изначально предполагалось, а отдал в церковно-приходскую школу. Записал Михаилом Филипповичем Левиным.

Фамилии Леви и Коэн, а также производные от них распространены среди евреев, как Иванов и Сидоров среди русских. И «коэн», и «леви» в переводе значат «жрец»: «коэн» – статусом повыше, «леви» – пониже. Звания превратились в фамилии, точно так же, как у многих народов имена личные отцов.

Раввин – это не чин священника. Раввин – это учитель, наставник, как гуру у индусов.

На Украине, в Белоруссии, России фамилии Коэн и Леви претерпели разные видоизменения. Коэны превратились в Коганов, Кагановичей, Каганских. Из Леви получились Левины, Левинские, Левитаны, Левицкие и Левинштейны, как фамилия моих предков.

Дедушка был способным учеником. Предметы как точные, так и гуманитарные давались ему с лёгкостью. У него обнаружились незаурядные способности к русскому языку и литературе. Книги, которые находились в школьной библиотеке, он всасывал в себя, как губка воду, и приходилось поставлять ему дополнительные из частных собраний почтенных жителей города.

Подросток увлекался поэзией и мог на память читать целые главы из «Евгения Онегина» и «Золотого петушка». «Золотого петушка» дедушка почему-то особенно полюбил.

Его способности к языкам поражали учителей. Прочитав страницу незнакомого текста, на немецком, на латыни, или на древнееврейском, он запоминал все новые слова.

Вначале мать моего дедушки наведывалась часто, вместе с малышом, который следовал за ней, как утёнок за уткой. Она привозила гостинцы, новости, семейные сплетни: кто у кого родился, кто на ком женился. На праздники она забирала его домой вместе с другими детьми.

Обычные визиты кончались тем, что, зацеловав своё чадо и задушив его объятьями, эта крупная и энергичная женщина пускалась дальше.

Вдруг визиты резко прекратились. В один момент – без предупреждений. Мой дедушка сначала думал, что она заболела и не может добраться; отлёживается дома, приходит себя. Время шло, она не появлялась. Пришлось признать страшную истину.

Смерть тогда была делом обычным. Дети сталкивались с ней малолетства. Кончина сорокалетней женщины не была событием из ряда вон выходящим. Скорее наоборот.

Матери он больше не ждал. Он не знал, куда исчез малыш. Надеялся, что кто-то из сестёр взял его к себе в дом. Так оно и было. Малыша забрала старшая сестра, только он быстро исчах и умер.

Мой дед прожил у батюшки до тринадцати лет. Ему прочили большое будущее. Особенно учитель химии, настаивающий на том, чтобы парню дали стипендию для учёбы в университете.

Батюшка тайно надеялся, что Михаил станет проповедником. Поп оказался человеком честным и порядочным. Он знал, что тринадцатилетие у евреев – важная дата. С этого дня мальчик становится совершеннолетним, что обязывает его исполнять все заповеди религии и, самое главное, нести ответственность перед Всевышним за свои поступки.

В день рождения мальчик ведёт своё первое в жизни богослужение в синагоге со всеми ритуалами, сопровождающими этот обряд. Он должен публично прочитать главы из Торы и других частей Ветхого Завета.

Молитва – это коллективное дело. Существуют определённые каноны, по которым ведутся те или иные обряды с песнопениями и чтением религиозных сочинений. Это и есть богослужение. Конечно, каждый может помолиться наедине и наедине соблюдать заповеди, религией предписанные. Но в иудаизме особенно важна коллективная молитва. Самая простая, «миньян», значит «десять молящихся одновременно». Такая молитва обладает большей силой, чем молитва человека, молящегося в одиночку.

Батюшка обратился в еврейскую общину. Если бы община не прониклась к судьбе юноши и от него отказалась, то он бы крестил его и растил, как своего сына.

Иногда мы с дедушкой проходили мимо усадьбы священника, которого давно не было в живых. В усадьбе размещалось лесничество, ограждённое высоким забором, за которым утопал в зелени старинный каменный дом. Усадьба с мая по октябрь издавала особый пьянящий аромат мяты, а зимой – хвои.

Дед всегда повторял, что здесь жил батюшка, который его воспитал. Он рассказывал о нём, но я не слушала. Я смотрела, чуть прищурив глаза, в глубину сада через щели в штакетнике и видела, как маленький, похожий на гнома человечек, одетый во всё чёрное, с чёрной шапочкой на голове, перебегал от куста к кусту, прятался за стволами деревьев и вдруг появлялся совсем близко, протягивая мне веточку жасмина или еловую лапу с шишкой в зависимости от времени года. Но только я хотела окликнуть его, он исчезал, растворяясь в кустах сирени или в зелени ельника.

Батюшке не повезло. Община не отказалась. Община пришла в ужас, что еврейский ребёнок живёт у попа, ходит в церковно-приходскую школу, учит там Библию да и молится на чужом языке чужому богу. Это было нестерпимо.

Один из самых богатых членов общины, Бен-Цион Бродский, взял его к себе в дом на правах подмастерья. Бродский был фабрикантом. Он владел трёхэтажной фабрикой по производству мужской одежды. На фабрике шили брюки из грубого хлопка и фуфайки.

Пареньку справили бар-мицву и стали учить ремеслу – крою и шитью. Фамилию Левин вернули в прежнее состояние, и он снова стал Левинштейном.

Выражаясь современным языком, Михаила учили дизайну и производству мужской одежды. Из него создавали кутюрье. Вскоре, несмотря на юный возраст, он мог выполнить самостоятельно костюм на заказ, который сидел так на заказчике, словно его шили в Кракове или даже в Париже.

У Бродского были две дочери и сын. Дедушка влюбился в старшую – Клару. Влюбился он сразу, с первого взгляда, когда в тринадцать лет попал в дом Бродских. Кларе было одиннадцать.

Он не мог ни о чём думать, только о ней. Он искал любого предлога оказаться поблизости. Она в нем вызывала какое-то странное чувство – желание защитить её от всех жизненных невзгод, как бы исполнить свыше предписанную ему миссию – заботиться об этой девочке.

Через год-полтора дедушке начали выплачивать мизерное жалование. Паренёк откладывал копейку к копейке. Наконец он пошёл покупать кольцо.

Обручальное кольцо – атрибут еврейского бракосочетания, как и фата. Жених должен одеть кольцо на указательный палец правой руки невесты и повторить за раввином: «Этим кольцом ты благословляешься мне в жёны по закону Моисея и Авраама. Аминь!» Свидетели потом три раза повторяют: «Аминь! Аминь! Аминь!»

Лицо невесты во время самого обряда должно быть закрыто от взора чужих мужчин, в частности раввина, которому предписанием религии запрещается смотреть на чужих женщин. Но до обряда жених должен заглянуть под фату – а вдруг ему другую девушку подсунули. Кольцо, без камней и филигранной работы, как можно проще, потом носят на безымянном пальце левой руки.