Мы вошли. Хозяин налил мне дымящегося горохового супа, наложил картофельного пюре с котлетой, придвинул стакан с красным вином.

– Ах, да! – хлопнул себя по лбу немец и попробовал еду из моих тарелок, и сделал глоток из граненого стакана. – Ешьте, не беспокойтесь.

Пока я торопливо глотал, завскладом сложил мне в рюкзак хлеб, тушенку, нож, ложку, бутыль с вином и штопор.

– Почему вы предаете своих? – спросил я с набитым ртом.

– А почему вы меня не пристрелили как крысу? Мы ведь для вас животные.

Я смутился и покраснел.

– А, ну понятно! – кивнул сам себе мой собеседник. – Вы видели наших генетических солдат. Согласен, это ужасно. Из хороших офицеров сотворить такое! Но, с другой стороны, за верность заговорщикам их ждал расстрел. Оно: то на то и выходит.

– Они убиты. – сказал я.

– Это вы их? – удивился немец.

– Смеетесь? – изумился я. – Ваши в них стреляли-стреляли, огнем жгли-жгли, прежде, чем те упали. Одному человеку невозможно им противостоять.

– Особенно мне жаль Карла. – повесил голову мужчина.

– Так это и были ваши дети?

– Увы… – вздохнул немец. – Как это случилось?

– Они вырвались на свободу и напоролись на гарнизон. По сути, они отвлекли охранников на себя и дали мне шанс. Я им обязан.

– Я готовил им побег, – немец смахнул скупую слезу, – но Гестапо – это всевидящий глаз, не дремлющий ни днем, ни ночью! Наши изуверы поймали меня. Они завершили мою работу, но поставили на входе ту мясорубку, сквозь которую может проскочить лишь человек, не прошедший генетических трансформаций. Мои дети давно не люди, у них расширен гипофиз, но уменьшились лобовые доли мозга. Поверьте мне, я знаю это точно, потому что с едой и аппаратурой они подпускали к себе только меня. Просто чувствовали, что я их не предам. Только сказать они ничего уже не могли. Как собаки…

– Простите, вы сказали: трое? – я отодвинул пустые тарелки.

– Да. – мотнул головой собеседник.

– Но я видел лишь двоих. Возможно, кто-то из них еще жив.

– Вы же понимаете, что это ненадолго. – вздохнул немец.

Мы поднялись.

Хозяин сделал шаг к шкафу, открыл его. Там висели эсесовские костюмы.

– Все, что осталось от сыновей? – понимающе кивнул я.

Немец утвердительно вздохнул:

– Возьмите себе один из ремней. Когда-то я тайком носил эти пряжки в костел, чтобы их там заговорили на удачу. Видимо, не услышал меня бог. Или пастор перепутал псалмы. Гитлер почитает Вотана и смеется над Христом. Вдруг католические молитвы помогут вам, а, господин шпион? Вы верите в бога?

Что я мог сказать отчаявшемуся отцу?

Когда меня перебрасывали из красной России в буржуазную Польшу, я должен был петь интернационал и помнить, что большевики – атеисты, убийцы всех богов и экспроприаторы всего, что попадалось им на глаза. Мы должны презирать богов. Мы сами себя избрали мессиями, несущими не мир, но меч.

Однако, в глубине души, я, как и весь мой народ, снявший кресты, продолжал чувствовать нечто светлое, разлитое над родиной. Собственно, коммунизм и фашизм одинаково ненавидят религию. Мы ведь даже были союзниками, когда разрывали многострадальную Польшу на куски. Это потом Германия первой успела предать Советский Союз…

– Да, партайгеноссе[5], я верю в бога.

Локация: оставь надежду

Когда за мной захлопнулась дверь подсобки, я вдруг ощутил себя бесконечно одиноким, брошенным всеми, преданным и забытым. Отчаяние отца, потерявшего всех сыновей, казалось мне амебой черного облака, которое переползло и на меня.

Я встряхнул головой. Я здесь затем, чтобы узнать о тайнах нового секретного немецкого оружия. Я должен донести и до британцев, и до русских, и до всех мыслящих людей, что ученых этого замка нужно остановить. По ту сторону Германии люди не понимают, что здесь творится.

Рядовые немцы, будь то солдаты или бюргеры – просто не в состоянии противостоять той волне черной магии, что накрыла эту страну.

Похоже, колдуны и ученые в эсесовской форме все-таки смогли создать принципиально новое излучение на особой частоте радиоволн, которые, как ультрафиолет, мы не ощущаем, но их воздействие на мозг идет постоянно. И эпицентр облучения находится здесь, в замке. Может, потому враги ведут себя странно, противоестественно, порой, даже глупо?

Я проверил автомат, нащупал запасные боекомплекты, заткнутые за офицерский ремень, перекрестился, и побежал вперед по открывшемуся коридору.

Первый поворот, второй, третий. Ни одного нациста с автоматом, ни единого безмозглого оборотня, ни случайно потерянного магического амулета или брошенной в спешке высушенной куриной лапки – ничего.

Я вдруг поймал себя на странной, безумной мысли, что мне становится скучно.

Что, вообще, происходит? О каком развлечении может идти речь, если вопрос стоит о жизни? И, все-таки, я испытывал странную смесь разочарования и досады, будто за истребление фашистов в этих лабиринтах мне дадут орден или даже звезды упадут на погоны.

А еще я отчетливо понимал, что это не мои мысли. Мне казалось, что я нахожусь где-то совсем близко от облучателя и мне транслируют чужие мысли, заставляя бегать туда-сюда, сновать по коридорам, точно я – подопытная крыса.

На следующем повороте я поскользнулся и со всего размаха шмякнулся на спину. Сбрякал не только автомат, но даже зубы. Я с ужасом понял, что обнаружил себя. Сейчас захлопают железные двери и нацисты с тупым криком: «Кто?» кинутся ко мне со всех сторон.

Но этого не произошло. Видимо, усиленные патрули находились этажом выше, а подземелья были пусты. «Зачищены» – странное слово всплыло в моей памяти. Раньше я им не пользовался.

Я поднялся на ноги и осмотрел место падения. Кто-то забыл здесь стопку газет и журналов «Адлер». Я неудачно наступил и при падении разорвал связывающую их бечевку.

Сразу вспомнился заведующий складом, потерявший сыновей, он ведь читал периодику. Поди, именно он здесь все это и хранил: подальше от глаз начальства.

Однако, от предметов, находящихся не на своих местах усиливалось странное ощущение, что мной манипулируют, что подкидывают вещи, что все встречи в этом замке не случайны.

Конечно, этого не могло быть. Просто я давно нахожусь в замкнутых пространствах, где глаз всюду натыкается на стены. Наверное, на подсознательном уровне, я ощущаю себя узником, совершающим побег, вот мозг и не выдерживает напряжения, создавая иллюзию невидимых помощников.

И, все же, не стоит пренебрегать предупреждениями внутреннего голоса. Интуиция это или признаки начинающегося сумасшествия – не важно, но если это поможет вырваться, то нужно воспользоваться любой подсказкой.

Я поднял из рассыпавшейся кипы первую газету и пробежался глазами по строчкам.

Одна из статей была обведена красными чернилами. Более того, на полях стояла пометка:

«NB герру Хирту на заметку. Мир признал наш опыт».

Я недоверчиво принялся за чтение:

«20 февраля 1943 года к западу от Мехико в штате Мичоакан прямо на кукурузном поле возле деревни Парикутин, произошло первое извержение новорожденного вулкана.

Крестьянин Дионисио Пулидо на своём кукурузном поле заметил дырочку размером 7 сантиметров, из которой клубами валил дым.

Вскоре подземный гул усилился, а у края отверстия образовалась трещина глубиной около 50 сантиметров. Одновременно сильно задрожала земля и затряслись растущие неподалеку деревья.

На следующий день, вернувшись на своё поле, Дионисио обнаружил там 10-метровый конус из пепла и шлака , в глубине которого все время происходили взрывы.

К полудню он достиг высоты 50 метров. Неделю спустя вулкан возвышался над полем уже на 150 метров. Взрывы были слышны на расстоянии до 350 километров. Пепел и камни летели в небо на целый километр в высоту.

С 24 февраля вулкан начала исследовать комиссия Геологического института Мексиканского университета .