Он подается вперед, уперев локти в колени. Смотрит прямо на меня, так напряженно, что глаза чуть не слезятся.

– Однако убили американского парнишку, а его смерть записали на видео, показав потом миру. Вас уличили – а вы по-прежнему не желаете сознаваться, ведь письменного приказа с вашей подписью и печатью нет… Так вот, Конгресс от своих надзорных функций не откажется. Пока я у должности, я не позволю ни одному президенту творить что вздумается и заключать сделки с террористами, которые своих обязательств все равно не выполнят. До тех пор, пока…

– Достаточно, Лестер.

– …пока я в должности спикера палаты представителей, эта страна…

– Довольно! – Вскакиваю на ноги. Лестер, ошарашенный, тоже встает.

– Говорите прямо, – велю я. – Камер здесь нет. Не притворяйтесь, будто сами верите в то, что несете. Будто верите, что я просыпаюсь по утрам в одной постели с террористами и шепчу им слова нежности. Мы с вами оба знаем: я прямо сейчас велел бы пристрелить эту гниду, послужи это на благо страны наилучшим образом. Отдаю вам должное, Лестер, вы классный манипулятор. Но не везде стоит нести пургу: мол, я пытаюсь мириться с «Сынами джихада». Входя в Овальный кабинет, извольте оставлять притворство за порогом.

Лестер пораженно моргает. Как рыба, вытащенная на берег. Отвык уже, что на него повышают голос. Однако молчит, знает: я прав.

– Я, как могу, потворствую вам, Лестер. Чем дольше я держу рот на замке, тем ярче разгорается ваше пламя. Вы прилюдно вышибаете из меня пацифистскую дурь, а я сижу и лепечу: «Спасибо, сэр, можно еще?» И уж конечно, вы давно сообразили: раз я не следую своим политическим инстинктам и до сих пор не сказал ни слова, значит, на то есть чертовски серьезная причина. Значит, на кон поставлено нечто жизненно важное.

Некоторое время Лестер смотрит на меня. Затем, потупившись, прячет руки в карманы и перекатывается с носков на пятки.

– Тогда откройтесь, – говорит он. – Не разведке, не Банде восьмерых. Мне. Если все и впрямь так важно, то расскажите.

Лестер Роудс – в числе самых последних людей, кому я стал бы сообщать детали происходящего.

– Нельзя, Лестер. Нельзя. Я прошу довериться мне.

Было время, когда спикеру палаты представителей хватило бы этих слов, но то время давно прошло.

– На это я пойти не могу, господин президент.

Интересный подбор слов: не просто «не пойду», а «не могу пойти». На Лестера чудовищно давит собственный кокус[12], особенно огнеглотатели: эти реагируют на каждое слово в социальных сетях и на радио, и подливают масло в огонь. Они создали в умах масс карикатуру на меня, и уже не важно, есть ли в ней хоть толика правды.

– Вспомните кибератаку в Торонто, – говорю. – «Сыны джихада» не взяли на себя ответственность. Подумайте: где бы ни совершили теракт, они всегда берут на себя ответственность и предупреждают страны Запада: мол, не лезьте в наш уголок мира, в Центральную и Юго-Восточную Европу. Чтобы мы не вливали туда деньги, не засылали войска. А сейчас – иначе. Почему, Лестер?

– Может, сами скажете?

Я жестом приглашаю его сесть и опускаюсь в кресло.

– Не для посторонних ушей…

– Понимаю, сэр.

– На самом деле мы не знаем почему. Однако есть мысль: Торонто – лишь проба сил. Доказательство того, что у террористов есть ресурсы. Возможно, так они отработали задаток за предстоящую серьезную работу.

Откидываюсь на спинку кресла, давая Лестеру время осознать услышанное. У него глупый вид – подросток, которому надо что-то уяснить, но уяснить он ничего не может, а признаваться не хочет.

– Так почему не убить его? Зачем спасать от покушения в Алжире?

Я пристально смотрю на спикера.

– Не для посторонних ушей, – подтверждает Лестер.

Кину ему косточку.

– Мы не спасали Сулимана Чиндорука, – говорю. – Мы пытались его схватить.

Лестер разводит руками.

– А зачем мешали ополченцам?

– Они не собирались его ловить. Они пытались его убить. Хотели обстрелять его дом из ручных гранатометов.

– И?.. – Лестер пожимает плечами. – Пленный террорист, мертвый террорист… какая разница?

– В данном случае огромная. Сулиман Чиндорук нужен живым.

Лестер опускает взгляд на руки, крутит обручальное кольцо на пальце. Он обратился в слух и не говорит ни слова.

– Из разведданных мы узнали, что ополченцы выследили Сулимана, не больше. Оставалось сесть им на плечи, попытаться сорвать покушение и схватить объект. Атаку-то мы сорвали, однако сам он под шумок улизнул. И да, в бою погиб американец. То, что мы пытались сохранить в тайне, всего за несколько часов разошлось по социальным сетям.

Лестер обдумывает услышанное, прищурившись и кивая.

– Вряд ли Сулиман работает в одиночку, – продолжаю я. – Полагаю, он – исполнитель, а в Торонто просто разогревался. Это была проба сил.

– А мы – основное блюдо, – шепчет Лестер.

– Верно.

– Кибератака… крупнее, чем в Торонто.

– Настолько крупная, что инцидент в Торонто покажется мелким сбоем.

– Господи…

– Сулиман Чиндорук нужен мне живым, потому что он, вероятно, единственный, кто знает, как предотвратить трагедию. А еще он может указать на заказчика и сообщников, если таковые имеются. Просто никто не должен знать то, о чем знаю или думаю я. Мне предстоит дело, чрезвычайно трудное для Соединенных Штатов Америки – сработать незаметно для противника.

До спикера как будто начинает доходить. Он откидывается на спинку дивана с таким видом, словно на руках у него все карты.

– Хотите сказать, что слушание помешает вам исполнить задуманное?

– Несомненно.

– Тогда зачем вы вообще согласились давать показания?

– Чтобы выиграть время. В начале недели вы хотели заслушать руководителей аппарата национальной безопасности, и я предложил взамен себя – лишь бы оттянуть неминуемое.

– А теперь вам нужно еще больше времени.

– Да.

– И мне теперь нужно пойти к своему кокусу и сказать, что мы даем вам отсрочку?

– Да.

– Вот только нельзя говорить почему. Нельзя передать того, что вы рассказали мне. Придется объявить, что я решил вам «довериться».

– Вы – их лидер, Лестер, вот и ведите их. Скажите, что перенос слушания – в интересах нации.

Опустив голову, он потирает ладони. Разогревается, готовясь произнести речь, которую, наверное, раз десять репетировал перед зеркалом.

– Господин президент, – начинает Лестер, – я понимаю, что вам это слушание совсем не нужно, но, так же как у вас есть обязанности, свои обязанности есть у нас. Надзирая над исполнительной властью, мы обуздываем ее. Меня выбрали на этот пост, чтобы я обеспечивал нашу работу. Я не могу вернуться к кокусу и просто скомандовать отбой.

Никакие мои слова не помогут. У Лестера есть план, и он ему следует. Если б в голове у этого человека хоть когда-нибудь зародилась бескорыстная мысль, то, выражаясь языком моей мамы, она умерла бы от одиночества.

Однако я попыток не брошу.

– Если все пройдет как надо, – говорю, – если мы предотвратим теракт, вы встанете рядом со мной. Я на весь мир заявлю, что во имя благополучия страны спикер отринул межпартийные разногласия. В Вашингтоне вы станете для всех примером. Пожизненным спикером.

Лестер кивает, откашливается. Начинает притопывать.

– Но если… – Закончить у него не получается.

– Если все пойдет не так? Возьму вину на себя. Целиком и полностью.

– Я все равно попаду под раздачу, – говорит Лестер. – За то, что отменил слушание, не объяснив причин ни своим людям, ни общественности. Не в вашей власти, чтобы я вышел сухим из воды…

– Лестер, это ваша работа. Знали вы об этом или нет, хотели вы того или нет. Вы правы: гарантий я вам дать не могу. Гарантий нет вообще. Но я – главнокомандующий, и, глядя вам в глаза, говорю: безопасность страны под угрозой и мне нужна ваша помощь. Вы согласны?

Размышляет он недолго. Стиснув челюсти, опускает взгляд на руки.