Тем не менее, точно в указанное Нестеровым время он спустился в нижний салон для курящих, где в самом деле находилось не много пассажиров, уже закашлялся от табачного дыма, подошел к входному люку и стал рассматривать многочисленные на нем надписи. Как и было предписано, он достал из кармана сигарету и стал ее неловко прикуривать. В этот момент у него даже создалось ощущение, что самолет резко затормозил в воздухе.

Курить он не умел, но по сценарию надо было делать вид хотя бы, что ты затягиваешься, иначе наблюдатель, если таковой и был - а он наверняка был, потому что здесь все просматривается и прослушивается, - мог усомниться в истинных причинах такого вот здесь моисеевского торчания.

Моисеев отчаянно затянулся сигаретой. Нет, на этот раз он не закашлялся, но ему, как всякому некурящему, тотчас же стало нехорошо.

Мгновенно онемела одна половина лица и рука. И это продолжалось несколько секунд. Нестеров как раз в это время прошел в уборную.

До конца операции оставались мгновения. Но вдруг перед самым Нестеровым в уборную впорхнула какая-то блондинка, и Моисеев еле справился с собой, чтобы ее оттуда не начать вытаскивать. Правда, к счастью, у нее там было, вероятно, не много дел, и она вышла быстро. Нестеров немедленно занял ее место.

А Моисеев, повинуясь инструкции, стал открывать входной люк самолета. И сделать это было ему почему-то даже проще, чем на учении. Он уже знал, что едва только прикоснется к рукояткам, как сработает сигнализация, знал и о том, что его арестуют и продержат сколько-то недель в тюрьме. Но он верил Нестерову и знал, что в конце концов его выручат.

И на все это он был готов во имя той идеи, в которую верил и ради которой прожил шестьдесят два года, семь месяцев и двадцать один день.

Ему хотелось служить больше плачущему Рыжкову, чем падающему в обморок Бушу, и жить в стране, где рабочий день стоит доллар в пересчете на сегодняшние деньги, а не двенадцать долларов в час, как здесь.

Он повернул рукоятку люка влево.

Больше, кроме того, что он отравился сигаретой, он ничего не мог вспомнить. Он не видел, как вышел из сортира Нестеров, не видел и то, как полковник бросился в бездну, черную и страшную, ибо была ночь, а внизу его к тому же ждали не медали и ордена, а негостеприимные волны Атлантического океана.

Не видел он этого потому, что появившийся в ответ на прикосновение к двери бой метким выстрелом в ногу мгновенно парализовал Моисеева.

Моисеев потерял сознание не сразу и очень удовлетворился одним обстоятельством, а именно вовсе не тем. Что их предприятие удалось, это само собой разумелось, а тем, что за короткую секунду, пока наступила разгерметизация самолета, был удивительно проверен салон для курящих и микрочеловечество хоть ненадолго избавилось от этой удушливой гадости.

Глава 8. Остров

Во время осады "Белого дома" генерал

полковник Кобец предупредил о возможности

применения путчистами и армией психотрон

ных генераторов, способных на расстоянии уп

равлять человеческим поведением.

"Юридическая газета"

Нестеров так привык уже ко всяким неожиданностям, что совершенно не удивился бы, если бы кто-то, вылавливая его в акватории таинственного острова, описанного его другом и, судя по его книгам, являющегося собой аккумулятор безнравственности, и увидев его в черных, ночных волнах Атлантики. Едва не захлебнувшегося из-за того, что он плохо погасил купол парашюта. Вдруг закричал бы: "Здравствуйте, Николай Константинович!"

Нестеров уже побывал в лапах небезызвестного Федерика на южном побережье Франции, где в клинике применявшей психотропные препараты, узнал столько всего и про методы сбора информации, и про мутантное, генное и другое оружие, что ждал всего, чего угодно.

В одном только не сомневался полковник - в том, что его спасут, если, конечно, увидят, и спасут не потому. Что он живое существо, а хотя бы из любопытства.

Продолжая держаться на воде и обдумывая разные разности, но зная доподлинно, что в подобных случаях размышляют о семье, Нестеров стал думать о своей Анечке и детях.

Подумав о них по-хорошему и долго, и совсем оттого не замерзнув в теплой, но ночной воде, Нестеров вдруг обнаружил, что вода как будто бы чуть-чуть посветлела, а это означало, что скоро взойдет солнце.

И оно действительно взошло скоро и дало возможность Нестерову окончательно освободиться от парашюта и лишней одежды, ибо уже было видно, что расстегивать и развязывать, и, наконец, видно шкалы приборов, по которым можно было точно определить координаты своего местонахождения.

Когда они были определены, Нестеров просто поплыл по направлению к острову, зная, что это довольно далеко. Предполагаемый остров, описанный его другом и посещенный им в прошлом году, находился километрах в двадцати.

Но у Нестерова не было оснований для отчаяния. Достав реактивную акватрубку, он ухватился за ее специальные петли для рук и, вынув запал, чем превратил ее в торпеду, поплыл, надеясь, что таким образом расстояние до острова преодолеет часа за два, три, если, конечно, не подведет трубка.

Это было удивительное путешествие.

Мимо него проносились никогда не виденные им диковинные рыбы, медузы, странные морские звери.

В конце концов, он даже приспособился опускать голову под уже посветлевшую воду и там, в защитных очках, мог с удивлением наблюдать скрытую от рядового полковника милиции невероятную жизнь.

В воде светает раньше, чем на берегу, и он увидел много такого, что заставило его задуматься о мирской суете. Но развить сентенцию Нестеров не успел, он заметил волнение. Отчего плыть стало труднее, и тогда, высунув голову из воды в очередной раз, вдохнув воздуха, на всякий случай взглянул на небо и безучастно увидел снижающийся над ним вертолет. Вертолет плыл в небе почти бесшумно. А Нестеров спокойно лег на спину, заложив руки за голову, и стал ждать, что будет дальше. У вертолета было имя. Назывался он "Несуществующий мир".

Его подняли, и по его приспособлениям для плавания спасателям тотчас же стало ясно, что этот выловленный человек - не случайный пассажир, спьяну вывалившийся из теплохода.

Да Нестеров и не скрывал о себе ничего и на вопрос: "Кто вы? - ответил: "Смертник".

Он понял, что все серьезней, чем он думал, и теперь хотел испытать то, что не мог испытать при обычных обстоятельствах. А с семьей он уже попрощался.

Надо сказать, что попервоначалу ничего такого из ряда вон выходящего Нестеров в своей прогулке с Рихардом Ганном по первым объектам Пятого отделения не видел...

Камерами резервации здесь назывались длинные, метров в пятьсот каждый, подвалы, протянувшиеся ниже третьего подземного этажа широко раскинутых корпусов этого отделения.

Но когда в подвалах, тускло освещенных редкими электролампами, на бетонном полу, в невероятной тесноте он увидел ждущих своей судьбы только что доставленных в городок Центра людей - детей и взрослых, еще не рассортированных, не разобщенных, не размещенных по другим, специально для детей, для взрослых подвалов, не рассортированных по национальностям, возрасту, социальным признакам. Он понял, что или сошел с ума, или поспешил родиться...

До сортировки здесь их всех, сбитых в тесное, полуживое человеческое месиво, почти не кормили, люди задыхались в смраде собственных испражнений. Стонали, плакали, сходили с ума или молча. Уйдя в себя, переносили испытываемые ими страдания. Их привозили слишком много, в расчете на то, что живыми и после отбора годными для "экспериментов" окажутся не слишком многие. Пригодность для экспериментов определялась по многим признакам: прежде всего по естественной физической и психической выносливости, именно поэтому их держали в этих условиях по две, по три недели и больше...

Умиравшие здесь люди оставались подолгу лежать среди живых - это испытание для живых также входило в план измерения их выносливости. Затем покойников отправляли силами тех же испытуемых в здание крематория, но крематорий, не рассчитанный на такую массу сжигаемых, не справлялся с потоком мертвых, и потому большая часть мертвецов непрерывный поток электровагонеток подземным туннелем нес к морским причалам. Навстречу потоку вновь доставляемых от прибывающих теплоходов и барж, по второй колее того же туннеля...