– Интересно.

От пытливого взгляда главного Чилдерсина Неверфелл все больше становилось не по себе.

– И… есть еще кое-что. Не знаю, воспоминание это или нет.

Неверфелл, запинаясь, рассказала Чилдерсину о дивном лесе, полном тягучего света, который привиделся ей, когда она съела ломтик Стертона. Затем, замолчав, покусала губу и подняла глаза на винодела:

– Мастер Чилдерсин, я хотела спросить. Можно ли определить, что именно Вино заставило тебя о чем-то забыть? Есть какой-то способ это узнать?

– Да, Неверфелл. Есть отличительные признаки. – Максим Чилдерсин аккуратно сложил салфетку. – Но эта тема заслуживает отдельной беседы. После завтрака жду тебя в своем кабинете.

– Посмотри на эти картины, Неверфелл. – Максим Чилдерсин устроился в кресле, обитом дорогим дамастом, и, сложив худые руки на груди, внимательно поглядел на нее. – Расскажи, что чувствуешь, когда смотришь на них. Пробуждают ли они твои воспоминания?

Неверфелл медленно обошла комнату, стены которой были увешаны многочисленными картинами. Ее пальцы легко скользили по завиткам и изгибам позолоченных рам. На половине картин в мельчайших подробностях были изображены налитые соком кисти винограда. Разумеется, в Каверне Неверфелл не доводилось пробовать свежий виноград, но она часто видела его на рисунках, так что узнала без труда. Остальные картины были пейзажами. Над линией горизонта – то почти идеально ровной, то причудливо изломанной – пламенели десятки нарисованных небес. Кое-где Неверфелл заметила бледный, слегка лохматый шар солнца. Никогда еще она не видела разом столько надземных пейзажей.

– Что это за места? – спросила Неверфелл, глядя на ближайшую картину.

– Мои владения, – ответил Чилдерсин. – Надземные виноградники в Шато-Белламер, Вронкоти и десятке других стран.

– А это? – Неверфелл указала на картину, изображавшую нетронутые желтые холмы, укрытые густо-серой пеленой облаков.

– Поместье в Тадараке, – отозвался Чилдерсин. Покинув кресло, он встал рядом с Неверфелл. – Тебе знакомо это место?

– Нет, но у меня такое чувство, будто я знаю, что это. – Поколебавшись, Неверфелл ткнула пальцем в странные галочки на рисованном небе. Неуловимое знание причиняло ей боль. Неверфелл зябко поежилась и подняла глаза на Чилдерсина. – А вы знаете?

– Понятия не имею. – Чилдерсин улыбнулся; отразившаяся на лице Неверфелл озадаченность его позабавила. – Я никогда не видел неба и никогда не покидал Каверну. Почему, ты думаешь, я нанял лучших художников, чтобы они нарисовали мои виноградники?

Он махнул на изящно обрамленную картину, где с лозы свисали тяжелые гроздья золотисто-медового винограда. Казалось, протяни руку – и теплые ягоды сами лягут в ладонь, до того настоящими они выглядели. От поблескивавшей на листьях росы словно веяло прохладой.

– Я как будто могу забраться внутрь и съесть их, – подумала вслух Неверфелл.

– Пожалуйста, не надо, – рассмеялся Чилдерсин и вздохнул, не скрывая охватившей его тоски. – Там, наверху, виноделы бродят по своим виноградникам, проверяя упругость ягод, вдыхают запах зреющих на солнце плодов. А мне приходится иметь дело с рисунками, подробными отчетами, картами, образцами почвы, изюмом и отсылать назад тысячи детальных инструкций.

– Но вы же такой могущественный! Если хотите там побывать, разве вы не можете что-нибудь сделать?

– Никому не разрешено покидать Каверну. В особенности это касается мастеров. И на то есть причины. Если чужаки из надземного мира прознают, как мы создаем свои деликатесы, если выведают наши тайны, мы лишимся власти, и караваны верблюдов перестанут пересекать пустыню, чтобы привезти нам провизию. – Чилдерсин покачал головой и одарил Неверфелл короткой улыбкой, об истинном значении которой она могла только догадываться. – И даже если бы я мог оставить Каверну, я бы никогда этого не сделал. Слишком опасно. Придворные игры не прерываются ни на миг, и цена за пропущенный ход непомерно высока. Покинув Каверну, я вернусь к руинам: моя семья будет убита, в доме поселятся чужие люди, а винные погреба отойдут моим противникам. И что тогда? Я останусь ни с чем, и другие виноделы приберут к рукам мои виноградники и далекие замки. Для меня увидеть поместье в Тадараке значит потерять его… и все остальное.

– Но какой смысл владеть этими землями, если вы никогда их не увидите? – вырвалось у Неверфелл. Она моргнула, и на мгновение ей показалось, что черная галка в нарисованном небе задрожала, меняя очертания.

– Какой смысл смотреть на них, если они мне не принадлежат? – возразил в ответ Чилдерсин.

Неверфелл едва слышала его, завороженная образами недосягаемого мира.

– Мастер Чилдерсин, а вы можете вернуть мне память? Вино ведь может пробудить воспоминания?

– Не буду отрицать. Но правда ли ты этого хочешь? – Неверфелл открыла рот, чтобы сказать «да», но Чилдерсин предупреждающе вскинул руку. – Не торопись с ответом. Ведь опасность таит в себе не только Настоящее Вино, хотя оно способно убить неискушенных. Если твои ранние воспоминания действительно стерли, то кто-то пошел ради этого на большой риск – и немалые траты. Подобная роскошь доступна лишь придворным, а значит, здесь замешаны люди, облеченные властью. Сейчас ты не представляешь для них угрозы, поскольку ничего не помнишь. Но как только начнешь вспоминать, все изменится. Ты не способна скрывать свои мысли: даже когда молчишь, все написано у тебя на лице. И если ты вспомнишь, кто украл твои воспоминания, утаить это знание не сможешь.

– Но кто-то уже пытался убить меня! – Неверфелл сбивчиво рассказала о том, как едва не утонула, когда сидела в клетке. – Возможно, это было сделано по приказу человека, который стер мою память. От меня они уже хотят избавиться. Так, может, лучше мне узнать, кто это?

– Не обязательно. – Чилдерсин в задумчивости соединил кончики пальцев. – Тебе стоит поразмыслить над тем, что порой забвение – благо. Подозреваю, в твоем прошлом скрыто немало такого, о чем ты не захочешь узнать.

Неверфелл ничего не ответила. Горло сдавило. Внезапно она снова увидела, как Зуэль захлопывает складное зеркало.

– Ты дрожишь, – заметил Чилдерсин.

– Да. – Неверфелл обхватила себя руками, но это не помогло. – И не знаю почему.

– Я знаю. Сказать тебе, проблеск чего я заметил на твоем лице только что? Ярости. Точно такое выражение – буквально на долю секунды! – я видел у тебя сегодня утром, когда ты наполняла водой чашу для фруктов. Ты дрожишь, потому что тебя переполняет злость.

– Это не так! – воскликнула Неверфелл. – Я не злюсь! Я же не злюсь?

– Хм. Но кто-то точно злится. – Чилдерсин снова задумался. Его следующий вопрос застал Неверфелл врасплох. – Скажи, Неверфелл, ты когда-нибудь делала что-то, сама не зная зачем?

– Да я постоянно так делаю! Но это потому… что я слегка не в себе.

– Боюсь, мне придется с тобой не согласиться. Твои воспоминания, может быть, и заперты, но не уничтожены. И прежняя Неверфелл заточена где-то в глубине твоего сознания. Она все помнит – и время от времени подталкивает тебя в нужном ей направлении. Я уже видел подобное. И подозреваю, что эта Неверфелл сходит с ума от ярости. Возможно, она злится на что-то, что помнит только она. Или злится, что ее заперли. Не исключено, что она злится на тебя.

Неверфелл прижала руки к груди, проверяя, не толкнется ли под пальцами сердце той, другой Неверфелл. Сказанное Чилдерсином испугало ее. Она почувствовала себя яйцом, скорлупа которого могла треснуть в любой момент, выпуская скованную забвением сущность. Она прожила семь лет, ничего не зная о своем прошлом. Может, следует и дальше жить без этого знания?

– Нет! – вырвалось у Неверфелл. – Я так больше не могу! Я словно бегаю по кругу, и в голове у меня дырка, и мысли постоянно то выпадают оттуда, то залетают внутрь. Если не выясню, кто я, то так и останусь Неверфелл, которая слегка не в себе, которую никто не воспринимает всерьез. Моя жизнь будет лишена всякого смысла. Я должна узнать, мастер Чилдерсин. Я хочу узнать!