Когда писарь закончил читать предписание, Пурэв важно сказал:

- Если ты, ничтожный раб, не выполнишь этот приказ в десятидневный срок, то пеняй на себя.

В юрту вошла Цэнд. Она слышала последние слова Пурэва и, хитро улыбнувшись, опустилась на колени перед важным гостем.

- Сайнэр Тумэр вчера был у нас, даже оставался ночевать, очень просил при случае передать вам привет.

Когда красивая Цэнд опустилась перед Пурэвом на колени, у него в глазах вспыхнул огонек. Но, услышав, что вчера тут был Тумэр, он вздрогнул, огонек сразу потух, будто его задуло ветром. На лице тайджи застыла деланная улыбка.

- Когда этот уважаемый человек еще раз навестит вас, передайте ему мой ответный привет, - сказал Пурэв и, задумавшись, добавил: - А что касается этого предписания, то можете не беспокоиться. Ведь ваш муж служит в войсках самого богдо, так что поставки с вас взиматься не будут.

О, Пурэв надолго запомнил свою встречу с Тумэром. После нее он несколько дней не мог ни спать, ни есть. Ему все чудилось, что сильные руки Тумэра душат его, и от испуга он просыпался и вскакивал с постели. Чего он только не делал, чтобы забыть этого страшного человека. На одни молитвы ухлопал уйму денег. В последнее время встреча как-то стала забываться. И вот ему снова напомнили о ней, и снова в его сердце запал страх.

Кивнув писарю и стражнику, Пурэв вышел из юрты, сел на коня и, оглядываясь, как волк, за которым гонятся собаки, пустил коня галопом, чтобы поскорее покинуть злополучное место.

Не успел Пурэв выйти из юрты, как Улдзи громко рассмеялся. Ну и Цэнд, знает, чем обезоружить злого тайджи!

Прошло два дня. В полдень Цэнд пошла доить коров. Выйдя из юрты, она заметила на горизонте всадника. "Кто же это опять к нам жалует?" - подумала она с тревогой. Всадник направлялся к их юрте.

Улдзи, чинивший во дворе телегу, тоже увидел приближавшегося всадника. Улдзи внимательно всматривался в его лицо.

- Цэнд! А ведь это, кажется, сын едет, уж очень на него похож.

Цэнд, поставив подойник на землю, тоже стала всматриваться в подъезжающего человека. И когда всадник, пустив коня рысью, приблизился, Цэнд вдруг крикнула:

- Папа, а ведь это он!

Она бросилась навстречу мужу, но внезапно остановилась, и из ее глаз полились слезы.

- Не зря говорят, улетевшие птицы прилетают, уехавший человек возвращается, - сказал Улдзи и, утерев выступившие на глазах слезы, добавил: - Я вскипячу воды, а ты встречай его.

Когда Хояг подъехал к юрте, Цэнд взяла повод и помогла мужу слезть с коня.

- Хорошо ли живете, мои дорогие? - сказал Хояг и, обняв жену, прижал к себе.

Цэнд не могла произнести ни слова, она беззвучно плакала.

- Раз мы встретились, зачем плакать? - сказал Хояг и вытер слезы с лица жены.

В это время подошел их сын, который играл за юртой, он с удивлением смотрел на незнакомого человека, стоявшего рядом с матерью.

- Сынок, это твой папа, - сказала Цэнд.

Хояг поднял сына на руки и крепко расцеловал. Цэнд успокоилась, ее лицо уже сияло от счастья.

- Невестка, стреножь-ка коня и пусти его попастись! - крикнул из юрты Улдзи.

Хояг вошел в юрту. Улдзи поцеловал сына в щеку.

- Благополучно ли вернулся?

- Благополучно. Хорошо ли вы живете?

- Жив будешь, и из золотой чаши напьешься. Это верно говорят, - сказал Улдзи, вытирая неудержимо текущие по щекам старческие слезы.

В жизни всякое бывает счастье. Но нет, пожалуй, большего счастья, чем встретиться после долгой разлуки с любимым человеком.

Серая, невзрачная юрта Улдзи сейчас была полна счастья.

Пока пили чай, Хояг рассказал обо всем, что ему пришлось испытать с тех пор, как он был призван в армию. Он рассказал, как воевал под командованием Хатан-батора Магсаржава, и Улдзи тут же в благодарение богам встал и зажег перед статуэткой Будды лампаду.

- Говорят, что Хатан-батор сам святой?

- Может, и так. Он великий человек. Чернобрючники, как только мы бросались в атаку, сразу удирали в панике.

- Иначе и быть не могло. Кто выдержит натиск таких войск, у которых за спиной стоит сам богдо-гэгэн и которыми командует Хатан-батор! - сказал Улдзи с видом знатока.

Затем Хояг рассказал, что после ранения он целый год лечился во Внутренней Монголии и вместе с караванщиками приехал в Ургу.

- Коли пуля тебя нашла, значит, судьба такая. Хорошо, что остался жив, - сказал Улдзи.

- По совету товарища я написал прошение, чтобы меня наградили. Ведь воевал я не за страх, а за совесть. Некоторым солдатам, таким, как я, присвоили даже звание баторов. Но меня не наградили. Видно, боги отвернулись от меня, - с обидой сказал Хояг.

- Ты говоришь чепуху, сын мой. Где это видно, чтобы такие, как мы, простые люди становились баторами? К тому же нашему хошуну, говорят, вся Монголия перестала верить.

- Почему же? - спросила Цэнд.

- В свое время наш ноён Амарсана, сговорившись с бэйсом Цэнгунжавом, решил отделить Монголию от Маньчжурии. А потом, говорят, донес обо всем маньчжурскому императору. Тот его щедро вознаградил и женил на своей дочери. И стал наш ноён министром-князем у маньчжурского императора и стал жить в Пекине. Поэтому все монголы считают нас предателями.

- Это было давно, и какое нам до этого дело? А я вот знаю, как один такой же, как я, простой солдат стал батором, - ответил Хояг.

- Кто может знать, в кого перевоплотится гений-хранитель? Нам он может показаться простым человеком, а на самом деле он может быть и святым, сказал Улдзи и молитвенно сложил ладони.

- Так вот, после того как я со своим прошением ничего не добился, пришлось мне некоторое время работать в Урге поденщиком. Но мне не везло, денег платили мало. Так на коня не заработаешь. А мне очень хотелось поскорее вернуться домой. И тут я случайно встретился с одним человеком. Когда он узнал о моей незавидной участи, он дал мне своего вороного коня.

"Езжай до дому, - сказал этот человек, - а пропитание в пути достанешь. Только есть у меня к тебе одна просьба. В Сайдванском или Луу-гунском хошуне живет мой старший брат Эрдэнэ. Ежели у тебя будет время, узнай точно, где он сейчас кочует. И, конечно, передай привет своему отцу".