Даже история, которая порой кажется простой и незамысловатой, по сути своей сложна и неоднозначна. Не бывает примитивной судьбы и жизни. Каждая наполнена таким содержанием и внутренним смыслом, что просто диву даёшься. Иногда добрые дела и поступки с суете повседневной мы не считаем героическими. А напрасно.

Из прибывшего пассажирского поезда сообщением «Хабаровск – Советская Гавань» на перрон железнодорожного вокзала Комсомольска-на-Амуре вышел совсем молодой, пятнадцатилетний паренёк. Среднего роста, светловолосый, синеглазый, худощавый… Таких как он, пожалуй, многие тысячи в России. Обычная славянская внешность.

На нём были белые кроссовки, тёмно-зелёный джинсовый костюм, белая футболка, на голове – легкая летняя серая кепка, в руках – небольшой чемоданчик. Одет почти по сезону для Комсомольска. В предвечернее время, в сентябре, здесь ещё очень тепло. Поэтому Игорю Окунёву оставалось только сесть в автобус, трамвай или в такси, и прибыть по адресу, где проживала его двоюродная бабушка, родная тётка его отца Александра Тимофеевна Куличова.

Игорь и не думал, что пожилая родственница сможет встретить его на вокзале. Ведь уже не тот возраст, за шестьдесят лет. Впрочем, у некоторых в это время только и начинается жизнь. Не однозначны люди пенсионного возраста. У всех и всё по-разному.

Александра Тимофеевна жила одна. Детей с мужем не завели, не получилось. В недавнем полученном письме она сообщила своему внучатому племяннику, что муж её Сергей Сергеевич умер. Врачи сказали, что сердечный приступ. Лёг вечером спать, а утром не проснулся. Хотя, в принципе, ни на какие боли не жаловался и по поликлиникам не ходил.

Постояв немного на вокзале и отвергнув предложения нескольких таксистов «по нормальной цене» добраться туда, куда надо, Окунёв направился на привокзальную площадь. Только он спустился по лестнице вниз, как увидел перед собой моложавую и бодрую старушку, одетую, вполне, по-современному, с жёлтой маленькой сумочкой в руках. Небольшого роста, худенькая, синеглазая. Волосы на голове, конечно же, выкрашены в каштановый цвет.

Солидного возраста женщина остановилась перед ним и, всплеснув руками, сказала:

– Ну, своих людей, я всегда узнаю! Ты, мальчик Игорь Окунёв? Из Донецка?

– А вы моя двоюродная бабушка Александра Тимофеевна? – Спросил он. – Или я ошибаюсь?

– Нет, мой славный Игорёк, ты не ошибаешься. Это я и есть.

Она крепко прижала его к себе. Но Игорю было неловко, что его при людях обнимают. Окунёв никаких нежностей не признавал.

Такси довезло их очень быстро, в самый конец проспекта Первостроителей. Александра Тимофеевна жила на восьмом этаже одного из высоких домов, в двухкомнатной квартире. Обычная обстановка – не бедная, не богатая. Не так уж и плохо для бывшего инженера-технолога судостроительного завода.

Стол она накрыла быстро. Чай, кофе, напитки, соки и самые разные сладости, начиная от варенья из ягод жимолости и кончая конфетами самых разных сортов. Никаких гостей за столом больше не было. Двоюродная бабушка сказала, что ни с кем особо не общается. В основном, книги на пенсии читает да телевизор смотрит.

Она не донимала своего внучатого племянника расспросами, но кое-чем, понятно, интересовалась. Без этого не обойтись даже в первые часы встречи. Ведь, можно сказать, она не видела своего внучатого племянника целую вечность. Александра Тимофеевна помнит его ещё очень маленьким. А то, что она узнала его на вокзале, так обычная интуиция. Как не почувствовать родную кровь?

Не могла она не спросить, почему никто ей не сообщил два года тому назад о трагической гибели её родного племянника Ефима, его жены Зины, их маленькой трёхлетней дочери Лики. Ведь она даже не смогла прилететь в Донецк и предать их тела земле.

– Нормально их похоронили, Александра Тимофеевна, – сурово ответил Игорь.– Народу было много. А я не знал, кому и что писать. Сразу несколько танковых снарядов попали в наш дом. От него ничего почти и не осталось.

– Какой ужас! – Прошептала Куличова. – Когда же угомонятся, в конце концов, эти подонки и фашисты? Тысячи людей сгубили, изверги! И суда на них нет.

– Есть суд. Он и свершается. За всё они ответят.

– Нелегко тебе пришлось, мальчик мой. Я понимаю. Но потом обо всём расскажешь, если пожелаешь. Я понимаю, что кое-что тебе и вспоминать не хочется.

Да. Такое держать в памяти держать не просто. Если бы мог, то забыл бы очень и очень многое. Но не получается. Многое не забывается. Игорь бы и врагу не пожелал даже видеть то, что не так давно было частью его жизни, биографии, а теперь стало частицей истории. Не простой, а кровавой. Да ведь история эта не одного человека, а целого народа, страдающего от тех, кого они считали своими братьями и сестрами. Да ведь многие и были таковыми. До определённого времени.

Несколько выстрелов из танковых орудий по окраине города – и среди многих три трупа. Отец, мать и его сестрёнка Лика находились в это время в горнице. Первый снаряд не пощадил никого, а второй обрушил крышу и почти уничтожил их дом. В это время Игорь находился во дворе.

Страшное государство, в котором регулярная армия и банды до зубов вооружённых националистов убивают своих родственников, недавних друзей, знакомых… Ради чего? Зачем? В угоду заокеанским «благодетелям» за обещанные гамбургеры и хот-доги. Что же произошло такое, что заставило людей стать злыми и жестокими людьми? Тотальное зомбирование. Впрочем, нет, не тотальное. Не общенародное. Большинство осталось людьми, тоже страдающими и по другую сторону баррикад, устроенных ради забавы и тщеславия верхушки «особенной нации».

Почему только через два года после трагического случая Игорь решил приехать к Александре Тимофеевне в Комсомольск? Были дела. Он был связным-разведчиком. Помогал группе патриотов уничтожать тех, кто пролил немало невинной крови детей, женщин, стариков. Бандитам дорога одна – на тот свет и пощады им не будет. Не предвидится такое. Невозможно простить и забыть. Хотя кто знает, может быть, когда-нибудь, через сто-двести лет… А сейчас – нет.

Иные взрослые назойливо рекомендуют не читать книг, не смотреть фильмов о войне, не думать о трагической страницах жизни. Подрастающее поколение, считают они, должно быть ограждено от всего этого. Но как же быть, если эти беды и несчастья на долгие годы становятся частью личной жизни некоторых юных парней и девушек? Что с этим делать? Спрятаться от мин, пуль снарядов и с упоением читать, где-нибудь, в скверике очень «толерантную» книгу. Но ведь не спрячешься от всего этого порой даже ночью. Осколок ракеты может не просто разбудить, а усыпить навечно… навсегда.

Что уж там мудрить были, находились и такие господа и дамы и во время Великой Отечественной войны, которые, продав свои шкуры, бесам, говорили, что фашисты добрые. Они не убивают малых детей и подростков, не морят их голодом в концентрационных лагерях, не гонят, в качестве рабов в Германию… Как бы, этого не может быть. Ответ на злодейство и подлость был в те далёкие годы прост: они боролись, как могли, с фашистами, они делают это и сейчас. Точно так же их не щадят националисты, возомнившими себя устроителями… мирового порядка.

А всё было и продолжается. Да ещё ведь под личиной условной и дозированной демократии для «простого» народа и абсолютной для правящих кругов «особенной страны». Их сателлитов тоже. Часть из них служила верой и правдой и не в такое уже давнее время Гитлеру. Вот такая толерантность. Уничтожение Дрездена без явной необходимости, атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, истерзанная Корея, наполовину сожжённый напалмом Вьетнам, потом жертвы Югославии, Ирака, Ливии, Йемена… Сирии. Это далеко не полный список.

Получается, что дети и подростки не должны, не имеют права даже знать, что их убивают. Просто так… уничтожают, как людей третьего сорта. Да ведь они – ещё дети, им не положено верить в то, что происходит с ними. Или их просто, таким образом, воспитывают добрые и отзывчивые господа?