Находясь под воздействием необъяснимой силы тяготения, он прекрасно понимал, что всё больше теряет себя в её пленительных чертах, о которых ему уже не забыть.

***

Откинувшись на спинку кресла, Томас задумчиво, неотрывно смотрит куда-то в пространство комнаты, которая утопает в полумраке позднего вечера.

Каждый раз, когда он вот так остаётся наедине с самим собой, назойливые мысли настойчиво лезут в голову, бесцеремонно овладевая его воспалённым разумом. Отчего нервно потирает висок фалангами пальцев, тщетно пытаясь унять нарастающую боль, что вынуждает почти до скрипа стиснуть зубы.

Не сдерживая тяжёлый вздох, он неосознанно тянется к столу, доставая сигарету из портсигара. Нетерпеливо прикуривая и, наконец, наполняя лёгкие дурманом, чувствует подобие облегчения. В который раз за последний месяц думает о том, что никотиновая смоль убьёт его не раньше, чем чувства к ней. К той единственной, которой удалось забраться ему под кожу.

Он встретил её в один из вечеров в заведении, что находилось под его контролем; когда решил хотя бы ненадолго забыться, отвлечься, привычно упиваясь табачным дымом.

Она была спутницей одного из посетителей. Изящная, манящая, с чувством собственного достоинства. Но не для него. Кто мог бы погубить её, являясь человеком, который живёт в полном отсутствии каких-либо обманчивых иллюзий, окружённый суровой действительностью и немалым количеством врагов, доверяя только близким.

Казалось, ей вовсе не место здесь… Неужели эта притягательная незнакомка не знает, в чьём логове находится?

Она взглянула на него мельком, лишь на миг сцепившись с ним взглядом, но при этом оставив по себе неизгладимый след.

Её чуть пухлые губы подкрашены алым. Длинные смолянные ресницы, плавная линия бровей. Нежный изгиб шеи обвивала нить жемчуга, а чёрное и, на первый взгляд, строгое платье струилось по телу, столь удачно подчёркивая все достоинства её фигуры.

Хрупкие руки скрыты в элегантных перчатках, в то время как она своими тонкими пальцами сжимает мундштук. Но как только отвернулась, вежливо уделяя внимание мужчине рядом, его взгляду предстал глубокий вырез на неё спине, по которой хотелось провести ладонью, следом срывая шёлковую ткань.

Даже сейчас, в подступающем к горлу комке, Томас ощущает всю силу того чувства, что охватило его тогда, наравне с жаждой обладания…

Эта девушка, которую его старший брат посоветовал остерегаться, в действительности представляла для него опасность, хоть и возбуждала желание.

Она завладела его разумом, помыслами, телом. Что не удавалось ни одной из женщин, побывавших в его постели.

Они оба стали противниками, которые вновь и вновь бросают друг другу вызов, не желая уступать…

Он пробовал быть счастливым с ней, насколько это возможно, но его удерживали уже устоявшиеся убеждения, в которых не было места для чувства, которое всё же не мог назвать любовью.

В нём прочно укоренилась суровость, и ему хорошо знакома защитная реакция, которая не допускает такого понятия, как привязанность, страдания. Но стоило лишь устало закрыть глаза, он тут же вспоминал о том, как касался губами её шелковистых волос, прижимая к себе её разгорячённое тело в столь интимном, жарком объятии собственника. И однажды всё же прогнал её, дав понять, каким жестоким может быть.

Тогда он впервые увидел, как на глазах этой храброй и сильной девушки выступили слёзы, пробуждая в нём мимолётный порыв подойти к ней, крепче обнять, объяснить всё. Но упрямо промолчал, застыв неподвижной статуей на месте, лишь играя желваками и наблюдая за тем, как она, точно так же не проронив ни слова, поджала губы, превращая их в тонкую полоску от усердия, и с неизменным вызовом посмотрела на него.

Казалось, прошла не минута, а целая мучительная вечность после того, как она исчезла за дверью. И приглушенный стук её каблуков ещё долго отзывался далёким отголоском в его сознании.

Томас и сам не знал, откуда взялась ностальгия и тоска, что без остатка заполнила его чёрное сердце.

Снова появилась эта тщательно скрытая, до побелевших костяшек ненавистная неуверенность в том, что ему удастся жить без неё, которая может стать его настоящей погибелью.

Если бы кто знал, как ему осточертело выражение затравленного зверя на собственном лице в отражении зеркала…

Всегда сдержанный, сейчас он хмурит брови и сжимает кулаки, вновь мысленно возвращаясь к тому, как этими же руками изо дня в день вырывает из лап своей непростой судьбы, по сути уличного бродяги, возможность на достойное существование, желая сполна получить своё.

Томас делает глоток крепкого ирландского виски и бросает взгляд на часы, отмечая, что до полуночи остаётся меньше получаса.

Слышит совсем тихий щелчок ручки, совершенно не приветствуя мысль о незваных гостях, при этом невольно потянувшись к одной из шухляд, в которую швырнул револьвер. Но замер на полпути, улавливая аромат знакомых духов.

— Кажется, я сказал тебе не появляться здесь… Больше никогда, — с подчёркнутым равнодушием, выдохнул он.

Его светлые глаза остаются непроницаемыми и холодными, а лицо не выражает никаких особых эмоций, даже когда он смотрит на неё. Испытующе, пронзительно.

Не может позволить себе роскошь признаться в том, что она многое значит для него. Слишком многое. Став неотъемлемой частью его огрубевшей души.

А она просто стоит перед ним, расправив плечи. По-прежнему уверенная в себе, элегантная. Только вот, он знал, что это всего лишь видимость, которую эта девушка создала для посторонних. Чтобы он сам не стал свидетелем её слабости. Но глаза, в которых сейчас ясно читалась раздирающая изнутри боль и даже мольба, всегда были зеркалом её души, вглубь которой заглянуть мог только он.

— Зачем ты пришла, Катерина? Чтобы я опять указал тебе на дверь? — в ответ на её молчание, проговорил Томас, при этом неторопливо подходя к ней.

— Это что-то изменит, если я скажу, что не могу без тебя? — пристально глядя на него, безучастно сказала она.

— Думаешь, этим сможешь чего-то добиться? — он с силой сжал её запястье, что она едва не вскрикнула от боли.

— Я просто хотела увидеть тебя, — искренне призналась Кэтрин, не сводя с него сверкающих глаз.

Она даже не представляет, что является тем, что делает его непростительно уязвимым.

— Уходи… И советую навсегда забыть дорогу сюда, — хрипло произнёс он, отпуская её.

— Я не могу этого сделать, — с трудом сглатывая, решительно заявила она. — Я не хочу этого…

— Я сказал — убирайся… Возьми билет на поезд и уезжай из Бирмингема, — процедил Томас сквозь зубы, повышая голос и не скрывая раздражения, злости на самого же себя. За то, что позволил этой молодой женщине обрести такую власть над ним.

Повернувшись к ней спиной, он шагнул назад к столу, усаживаясь в кресло и по привычке закуривая.

Её грудь прерывисто вздымается от гнева, невозможности достучаться до него, который теперь даже не смотрит на неё, зажимая между зубов очередную сигарету.

На что она, в дерзком непослушании, нарочито вздёрнув подбородок, твёрдой поступью направилась к нему.