– А что же занесло тебя сюда, в такую даль, – спросил другой рыбак, – если твоему лорду Окни нужен король? Королевский двор – он там, на юге.

– Мой господин остановился в ваших западных горах, дабы испросить помощи кланов предгорий. Ну и странная же музыка в тех краях, – добавил он, немного помолчав. Все рассмеялись. – Меня же послал он сюда, на поиски великих и богатых дворов северного побережья, с тем, чтоб смягчить сердца местной знати моей музыкой и склонить их расщедриться, когда он приедет к ним с просьбами.

Это вызвало новый взрыв смеха, резкого и язвительного.

– Здесь ты мало что найдешь, кроме рыбацких деревень, – пояснил трактирщик.

– О-о…

– Но ты, конечно, явился сюда не один? Да, северяне щедры, но имеют так мало, что не утруждаются запирать двери. Стоит попросить, и они отдадут тебе самое лучшее – миску ухи да тюфяк из прелой соломы. Нет здесь ни войск, ни древней знати, кроме вон тех стоячих камней.

– И все же я пришел не напрасно, – улыбнулся Деклан. – Я слышал волынки горных кланов и охотно послушаю музыку, рожденную здесь, на самом краю света.

Теперь на него смотрели с любопытством – все недоверие исчезло, как не бывало.

– Еще один бродяга, – решил кто-то. – Как Найрн.

– Найрн?

Ему указали на юного арфиста.

– Вот он что угодно сыграет. Все Приграничья исходил и чего только не слышал!

Золотые глаза, блестящие, будто монеты, уставились на Найрна. Под их немигающим, бесстрастным взглядом Найрну стало не по себе: казалось, его мир покачнулся и раздвинулся в стороны, внезапно открыв перед ним такую картину, о существовании коей он и не подозревал. И это ощущение отдалось в памяти странным эхом: второй раз в жизни он всей душой возжелал того, чему даже не знал названия.

Деклан улыбнулся. Найрн тронул струны арфы, приветствуя его без слов. Пожилой бард шагнул к нему и сел на скамью рядом с ним.

– Сыграй же, – попросил Деклан. – Что-нибудь из песен моря.

Найрн покачал головой и наконец-то обрел голос:

– Сначала ты. Слушать меня здесь уже всем надоело – даже мне самому. Сыграй нам что-нибудь свое.

Собравшиеся согласно загудели. Деклан склонил голову и развязал чехол арфы.

Освобожденная от чехла, арфа тут же пустилась в пляс со светом. Неограненные самоцветные камни, глубоко врезанные в дерево ее резонатора и рамы, засверкали в отблесках пламени, будто русалочьи слезы – зеленые, голубые, красные, янтарные. Слушатели зашевелились, изумленно забормотали, но тут же умолкли: арфист заиграл медленную, звучную, изящную балладу. Подобного Найрн не слыхал ни разу в жизни. Мелодия оставила в сердце внезапную острую боль: выходит, на свете есть безбрежный океан музыки, которой он прежде не знал и мог никогда не услышать! Он, бродяга, очаровывавший своими песнями свиней, натерший на пятках мозоли тверже дверных филенок, словно бы углядел вдали роскошный замок – высокие стены, яркие флаги, вьющиеся над величавыми башнями. Несомненно, внутри этих стен такая прекрасная, сложная музыка была привычна, как воздух. Но он-то стоял снаружи, не имея права войти и не зная, какими чарами, каким волшебством проложить себе путь к ней. Не игрой же на волынке!

Баллада подошла к концу. За столами молчали, не сводя взглядов с арфиста.

– Жалко, – наконец выдохнул один из рыбаков, имея в виду принцессу, сбежавшую босиком из замка на тайное свидание со своей истинной любовью, но лишь затем, чтобы найти возлюбленного мертвым в укромной беседке, с обручальным кольцом мужа во впадинке под горлом.

Новая пауза.

– Похоже на ту балладу, что поет моя жена, – заговорил другой. – Только там не про принцессу, а про морскую деву, и муж ее тоже из рожденных в море, а ее истинная любовь – смертный человек, утонувший в волнах и найденный на песке с черной жемчужиной под горлом.

В глазах Деклана вспыхнул прекрасно знакомый Найрну огонек.

– Пожалуйста, – сказал бард, – спой ее для меня.

– О, нет, – запротестовал говоривший, пытаясь укрыться за спинами друзей. – Как я могу? После тебя-то?

– Я спою с тобой, – не задумываясь, предложил Найрн. – Я ее знаю.

«Видал? – безмолвно сказали Деклану взгляды рыбаков, как только Найрн заиграл. – Наш-то каков! Все знает!»

Ближе к концу песню подхватили все. Грубые, как просоленная морем шерсть, голоса рыбаков что есть сил старались подражать глубокому, сильному, звучному голосу иноземного барда. Деклан слушал молча, сложив руки поверх арфы, поставленной на колено, почти не шевелясь. Быть может, только его дыхание и заставляло арфу едва уловимо покачиваться: камни на ней поблескивали в отсветах пламени, темнели и вновь вспыхивали искорками, притягивая взгляд Найрна, занятого игрой. Впервые в жизни он обнаружил какой-то прок в тех вещах, что знал лишь из песенных строк – золоте, самоцветах, сокровищах. Рожденный в нищете, он получил свою музыку даром, она стоила ему не дороже, чем воздух или вода. Теперь он понял: на свете есть и другая музыка, другие песни, а может, даже другие инструменты, сокрытые там, куда нет хода тем, кто не имеет золота и не носит драгоценных камней.

Самоцветы – нежно-голубые, как небо, зеленые, как речной мох, огненно-красные – дразнили, притягивали взгляд, как ни старался Найрн выкинуть их из головы. В очередной раз взглянув на них, он встретился взглядом с Декланом, но глаза барда, блеснувшие над самоцветами, оказались безмолвны, непроницаемы, будто стена тумана. Да, в жизни Найрну доводилось красть, но лишь самое необходимое: яйца из курятника, плащ, оставленный сушиться на ветках кустов, пару сандалий, когда ноги выросли так, что башмаки стали тесны. То есть вещи, без которых никак не обойтись. А вот подобного с ним не бывало никогда. Ничего в жизни не желал он так безоглядно, всем сердцем, как завладеть этими камнями – бесполезными блестящими ленивыми созданиями, не приносящими никому ни малейшей пользы, а попросту выставлявшими напоказ свое богатство и красоту, сверкая на дереве арфы, чей звонкий, нежный голос даже не дрогнул бы, если бы они вдруг исчезли…

Тут Найрн услышал сквозь общий хор негромкий голос Деклана, обращенный к нему:

– Возьми же их. Если сумеешь.

Найрн вновь поднял взгляд на старого барда и вновь увидел его глаза – огромные, немигающие зрачки, блестящие металлом, будто не человеческие глаза, а монеты. Подобно самоцветам, сверкавшим на его арфе, они дразнили, манили к себе, бросали вызов.

Поспешно опустив взгляд, Найрн вложил каждую сыгранную ноту и каждое спетое слово в песнь вожделения и страсти, в балладу во славу музыки, которой никогда прежде не слыхал и, скорее всего, никогда больше не услышит, во славу всех ее несметных сокровищ, укрытых, точно запретная любовь, за стенами без единого окна, внутри неприступных башен.

Тем временем баллада подошла к концу, но Найрн едва смог заметить это, всем сердцем горюя о том, чему не суждено сбыться. Пальцы его замерли, в последний раз коснувшись струн, и он услышал тихий вздох углей и треск хвороста в очаге. Умолкли все, кроме огня, ветра да моря. В конце концов Найрн шевельнулся и вдруг услышал, как что-то зазвенело о каменные плиты пола – раз, и другой, будто там, под ногами, настраивался сам собою какой-то неведомый древний инструмент.

Вновь тихий звон…

Опустив глаза, Найрн увидел, что самоцветы, будто слезы, один за другим катятся вниз с арфы Деклана и падают – падают прямо к его ногам!

Потрясенный, Найрн вскинул взгляд и обнаружил в глазах Деклана довольную, вполне человеческую улыбку. Тут и за столами зашевелились, переводя дух.

– Они идут на зов, – сказал бард. – Возьми их. Ты звал, и они пришли к тебе.

Все тело Найрна от затылка до пят покрылось гусиной кожей: крохотный образ нового мира, открывшегося перед ним, сделался шире, наполнившись бесчисленными вопросами.

– Кто ты такой? – прошептал он первый из них.

– Хороший вопрос.

Склонившись, бард собрал самоцветы и вложил их в руку Найрна. Трактирщик откашлялся и потянулся за глиняным кувшином, чтобы вновь наполнить их кружки.