И каждая из этих моих (?) смертей огнем выгрызала из моего сердца кусок нужной ей плоти, оставляя уродливые и разной величины ожоги.
Где-то впереди дышала моя собака. И это помогало мне каждый раз вытащить себя из омута болевых ощущений и продвинуться хоть на метр вперед.
Мой компас.
Указатель.
Путеводитель.
Посредник между миром смерти и миром живых.
О, великий весовщик
Моей совести,
Дай мне сил
Доползти
До выхода.
Взвесь, померь,
Просчитай... меня...
Только дай
Доползти...
Не ругай меня.
Дай родиться,
Пожалуйста,
Заново.
Новым,
Чистым,
Немного потерянным.
Чтоб я заново
Смог насладиться
Болью, радостью
Жизни теперешней.
И родившись
Задаться вопросом:
Кто я нынче?
Куда мне?
Всамделишный
Я?
Эпилог
- Странная записка. И он странный.
Молоденькая практикантка с жалостью, без присущего возрастного и профессионального цинизма, оглядела лежащего в предкомотозном состоянии мужчину.
- Что ж здесь странного, Катюша? Упал. Черепно-мозговая. Потом вакуум. А записка... дай-ка сюда.
Врач повертел в руках тетрадный листок, который обнаружили у пациента во внутреннем кармане вельветовой куртки.
- Забавно. Гм. Забавно. Ну, да... стихи... на мой взгляд так себе. На суицидные не похожи, хотя черт его знает. Ведь поперся же на старую водонапорную башню, нырнул... А что вас, Катрин, заинтересовало в этих стиха.. мгм... в этих строчках?
- А красиво... вот это:
"О великий весовщик моей совести, дай мне сил доползти до выхода..."
- Эх, молодежь, молодежь... Это строчка из поэмы великого... м-м-м... нет! Не перебивай. Это из...
Павел Витальевич напряженно стал разглаживать большим пальцем правой руки надбровные морщины.
И впрямь задумался.
Катя, прищурившись, молчала, глядя на лежавшего пациента.
- Это Фазиль Искандер! - Как-то испугано и в тоже время удивленно сообщил ей доктор и добавил, почему-то обиженно взглянув на пациента: - Да! Вот ведь... вспомнил. Это из Фазиль Искандера. Созвездие Козлотура!!
(Врач ошибается - фраза взята неизвестным пациентом из книги "Сандро из Чегема", того же автора. - Прим. Ред.)
- Павел Витальевич, - робко и восторженно спросила практикантка, - как вы думаете, он нам сможет рассказать, почему написал эти стихи?
- Э... мозг дело такое... тем более просидел он в этой вонючей жиже семьдесят часов без малого. Да и потом, смотрите...
Тут врач прервал себя и окинул добродушно-насмешливым взглядом интерна.
- Дражайшая, Катаржина, - неожиданно для себя он перешел на стилистику общения 19 столетия, - мой вам совет. Перестаньте видеть в этом пациенте человека и пытаться его пробудить к жизни своей э-э-э... своим жизнелюбством. Не оценит. Вы в него вложитесь до нельзя, а он, придя в себя, будет вам же что-то и предъявлять. И он будет в своем праве. А вы, любезная Катаржина, нет. Почему? - Патетически спросил в никуда доктор. И сам же, не очень-то в это веря, ответил:
- Потому что он больной. А вы медперсонал. И если даже он влюбится в вас, предлагая свой душевный жар и талант, то вы, как медик, должны сохранять тактичность и хладнокровие. Мдя. Да. Так.
Доктор мечтательно, но как-то нерешительно вильнул глазами влево и вверх, после чего решительно добавил:
- В результате что? Травма души и нервность, как говаривали наши предки. Нельзя-с так, голубушка...
И запнулся.
Удивленно посмотрел вокруг себя, как бы спрашивая - это кому, что и главное для кого я сейчас говорил?
- Все равно. Интересный мужчина. - Почти про себя прошелестела Катя.
Павел Витальевич сурово глянул на практикантку.
- Ну, так... что здесь у нас.
И уже больше для себя, чем для кого либо, откинул одеяло с больного. (Подвизался он на поприще судебного медика иногда, а посему имел любопытство к разного рода загадкам, хотя в этом случае ничего тайного и загадочного не видел. Скорее всего обыкновенный "наблюдаемый" 7-й больнички вышел из стадии ремиссии и нырнул.)
- Мужчина. Предположительно лет 40. Не голодал. Мгм. Точно не голодал. Ухоженный. Видите ногти на руках и ногах. Стрижка. Так. Следов инъекций нет. Вены чистые. Так. Дальше.
Кожные покровы вообще на удивление чистые. Так. Что там на счет аппендикса? Чисто. Татуировок нет. Ага! Записывайте, Катенька, - врач увлекся, будто бы описывал труп практиканту милиционеру, а не интерну в больнице симптомы живого человека. И тут же сменил интонацию на авантюрно-приключенческую:
- Ух, ты! Следы былых битв и ратований из-за красивой дамы! Видите, Катя, тут и тут и тут шрамы? Это не огнестрельное и не ножевое.. мгм. Хотя вот тут на лице... явно кто-то прошелся острым предметом, типа нож... Ха! А нет... глядите, - доктор бесцеремонно приподнял руку больного и заглянул в подмышку: - Явное ножевое.
- А остальные? - и смущаясь и одновременно испытывая странное любопытство от осматривания тела незнакомого и странного мужчины поинтересовалась практикантка.
- Остальные... остальные... я не профессионал, - кокетливо сообщил доктор молоденькой девушке, - но это следы укусов.
- Кого, - невинно закрыв рот ладошкой, удивилась Катя.
- Ну не людей же. Судя по всему хищника с клыками явно не соразмерных с человеческими...
- Обезьяна что ли, - с неистребимой женской логикой вдруг хихикнула девушка.
- Да нет, дорогая Катаржина, - доктор опять перешел на великопольскую патетику, - это следы укусов собак, я думаю. Кстати, любопытно. Я когда головенку-то ему ремонтировал, заметил, - а там тож хватает выпуклостей-впуклостей несвойственных человеческому черепу. Мда. Видать любитель был оный гомо сапиенс башечкой своей приложиться к твердым предметам. А вообще, вскрыт... - доктор замялся, взглянув на интерна. Та смотрела на больного с каким-то извечным женским любопытством, кое порой, изрядно граничит с жалостью.
