Змеиный яд очень легко загрязняется бактериями – отсюда и протирка спиртом, и поддон со льдом, на котором всегда стоял лабораторный стаканчик. Исследование Дженсена касалось биологической активности определенных полипептидов, которые содержит яд кобры. Эта работа была лишь частью куда более обширного исследования змей, лягушек и пауков, способных производить нейроактивные токсины. Благодаря большому опыту работы со змеями Питер стал и большим специалистом по змеиным укусам, и время от времени его даже вызывали в больницы в качестве консультанта, особенно, если укус был из категории экзотических. У прочих студентов, работающих в лаборатории по собственным программам магистратуры, это вызывало определенную зависть. Как и в любой группе, каждый стремился хоть в чем-нибудь обойти остальных, так что если кто-то вдруг начинал получать знаки внимания из внешнего мира, это сразу вызывало соответствующую реакцию. На сей раз общее мнение было таково, что кобра слишком опасна, чтобы держать ее в лаборатории, и что ей тут вообще не место. Самым мягким определением занятий Дженсена со стороны коллег было «возня с ядовитыми гадами».

Но Питера это нисколько не огорчало. Человек он был приветливый, незлобивый и беспристрастный. Вырос он в ученой семье и укусы коллег не принимал близко к сердцу. Его родителей уже не было в живых – разбились в катастрофе легкого самолета где-то в горах Северной Калифорнии. Отец был профессором геологии Калифорнийского университета в Дейвисе, мать преподавала на медицинском факультете в Сан-Франциско, а старший брат был физиком.

Едва Питер успел вернуть кобру обратно в террариум, как рядом возник Рик Хаттер. Этноботаник, двадцати четырех лет. В последнее время он занимался анальгетиками, обнаруженными в коре некоторых тропических деревьев. Как обычно, на Рике были линялые джинсы, джинсовая же рубашка и тяжелые ботинки. А еще его отличали ухоженная бородка и вечно недовольный взгляд.

– Я смотрю, ты без перчаток, – заметил он.

– Без, – подтвердил Дженсен. – Я уже столько раз возился с этими…

– На моей полевой работе ты бы без перчаток не обошелся, – перебил его Хаттер, который никогда не упускал возможности напомнить прочим коллегам, что ему действительно приходилось работать «в поле». Подавалось это так, будто он годами не вылезал откуда-то с истоков Амазонки. На самом же деле эти полевые исследования, всего лишь четырехмесячные, имели место в одном из национальных парков Коста-Рики.

– Один из носильщиков у нас в группе отказывался надевать перчатки и как-то решил перевернуть камень, руку под него уже подсунул. И хрясь! Торсиопело – это ямкоголовая гадюка по-испански, чтоб ты знал – тут же вонзила в него зубы. Под два метра тварь! Пришлось ему руку ампутировать. Повезло еще, что вообще жив остался.

– Угу, – отсутствующе отозвался Питер, втайне надеясь, что Рик, наконец, отвяжется. Вообще-то против Хаттера он ничего не имел, но больно уже тот любил читать нотации абсолютно по любому поводу.

А вот кто в лаборатории Рика действительно недолюбливал, так это Карен Кинг. Карен, высокая молодая женщина с темными волосами и квадратными плечами, занималась изучением паутины и паучьего яда. Когда она услышала, как Хаттер в очередной раз вещает Питеру насчет опасности змеиных укусов в джунглях, то просто не смогла сдержаться. Отвернувшись от рабочего стола, девушка язвительно бросила через плечо:

– Рик! На Коста-Рике ты вроде жил на турбазе. Не забыл?

– Чушь! – запротестовал Хаттер. – Мы встали лагерем прямо посреди джунглей, где…

– На целых двое суток, – перебила его Кинг, – пока москиты не выгнали тебя обратно на турбазу.

Рик смерил Карен гневным взглядом. Покраснел лицом, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в итоге промолчал. Потому что отвечать было нечего. Так все и было: это не москиты были, а настоящие звери. Тогда он боялся, что заработает из-за них малярию – ну, или там геморрагическую лихорадку денге, вот и предпочел вернуться в более цивильные условия.

Вместо того чтобы что-то доказывать Карен, Рик опять повернулся к Питеру:

– Да, кстати. До меня дошел слух, будто сегодня приезжает твой братец. Он ведь у тебя вроде нежданно разбогател? Какой-то там новомодный стартап пошел в гору, так ведь?

– Да вроде, он в подробности не вдавался, – ответил Дженсен.

– Ну, на деньгах свет клином не сошелся. Лично я в жизни не стал бы работать в частном секторе. Это интеллектуальная пустыня. Лучшие умы остаются в университетах, где им не приходится торговать собой.

Питер вовсе не собирался вступать в дискуссию с Риком, суждения которого по любому вопросу отличались полной безапелляционностью. Но тут вмешалась Эрика Молл, энтомолог, недавно приехавшая из Мюнхена:

– По-моему, это косный и узколобый подход. Лично я нисколько не прочь поработать в частной компании.

Хаттер театрально воздел руки:

– Видали? Она ничуть не прочь поторговать собой!

Эрика успела переспать с кучей парней с биофака, и ей вроде как было абсолютно плевать, кому про это известно. В ответ она лишь показала оппоненту средний палец.

– Исчезни, Рик.

– Я смотрю, ты быстро усвоила американскую манеру общения, – отозвался тот. – Помимо всего прочего.

– Насчет прочего не знаю, – сказала Молл. – А уж ты – тем более.

Она повернулась к Питеру:

– Я и вправду не вижу ничего плохого в частных фирмах.

– А что это за компания, кстати? – тихо спросил кто-то. Обернувшись, Дженсен увидел Амара Сингха, главного специалиста по растительным гормонам. От всех прочих коллег Амар отличался наиболее практическим подходом к жизни.

– В смысле, чем эта компания занимается, что так быстро добилась финансового успеха? Чем-то, связанным с биологией? Но ведь твой брат разве не физик? Как это все сочетается?

В тот же момент с противоположного конца лаборатории до Питера донесся голос Дженни Линн:

– Ого, вы только посмотрите!

Высунувшись из окна, она рассматривала улицу внизу. Послышался глухой рокот мощных автомобильных моторов. Дженни продолжала:

– Ну-ка, Питер, глянь… Это случайно не твой брат?

Все дружно бросились к окнам.

Дженсен и в самом деле увидел на улице своего брата – сияет, как ребенок, машет им рукой. И стоит рядом с ярко-желтым «Феррари», приобняв красивую молодую блондинку. За ними остановился еще один «Феррари», только глянцево-черный.

– Целых два «Феррари»! – восхищенно выдохнул кто-то. – Там внизу полмиллиона баксов!

Тяжелый гул мощных моторов на холостом ходу эхом метался по всем научным лабораториям, выстроившимся вдоль Дивинити-авеню.

Из черного «Феррари» выбрался какой-то мужчина. С отличной крепкой фигурой, одет дорого, но намеренно небрежно.

– Это Вин Дрейк, – произнесла Карен Кинг, не отрывая взгляда от окна.

– С чего ты взяла? – поинтересовался Рик Хаттер, перегибаясь через подоконник рядом с ней.

– Разве ты не знаешь? – удивилась Карен. – Винсент Дрейк, наверное, самый успешный спец про инвестициям во всем Бостоне!

– А по-моему, это просто жлобство, – буркнул Рик. – Такие автомобили давно следовало бы просто запретить.

Но никто его не слушал. Все дружно бросились к лестнице, на улицу.

– Что за кутерьма? – удивился Хаттер.

– Ты что, не слышал? – бросил ему на бегу Амар. – Они приехали набирать штат! Предлагают работу!

– Работу? Кому?

– Всем, кто отлично разбирается в тех областях, к которым мы испытываем интерес, – объяснил Вин Дрейк столпившимся вокруг него студентам. – Микробиология, энтомология, химическая экология, этноботаника, фитопатология – другими словами, нас интересуют любые области, связанные с исследованиями живой природы на микро- или наноуровне. Это как раз то, чем мы занимаемся, и нам нужны кадры. Ученые степени не требуются. Нас это не волнует: если у вас есть талант, можете при случае написать диссертацию специально для нас. Но придется переехать на Гавайи, поскольку все лаборатории как раз там.