То, что Мухамед похитил молодую женщину из команды Миротворцев, было чревато последствиями. Объявили боевую готовность. Весь отдел в участке, где работал Эмин, «стоял на ушах». Все из-за видеозаписи, присланной на телевидение. Теперь от арабов уже никто не отвяжется. Однако тот факт, что пронеслась информация о причастности ко всему организации «Черный Крест», которая официально неизвестно чем занималась, поднял в прессе невообразимую шумиху. Даже о покойном Александре Кавьяре заговорили, не забыв упомянуть о его давно умершей супруге. Той самой падшей женщине.

В общем все грязное белье знаменитого семейства выставлялось напоказ. Лицо Клио обнажалось, все маски срывались, а стена, старательно воздвигнутая греком, с треском рушилась.

Теперь даже Эмин понимал, насколько омерзителен Клио внутри. По крайней мере, раньше именно таким он и был…

— Кемаль, у меня есть к тебе небольшая просьба, — проговорил Кавьяр и затянулся, глубоко вдыхая спасительный дым. По крайней мере, в психологическом плане он спасал. Физически все тело ныло от усталости. Но греку было не до сна.

Турок, до этого топтавшийся по комнате, притормозил и поднял зеленые глаза на собеседника.

— Что угодно, — совершенно искренне ответил он.

Кавьяр на мгновение задумался.

— Не сообщай своему начальству о местонахождении Лены, — наконец проговорил он, с задумчивым видом теребя подушечкой большого пальца фильтр сигареты. — Это не должно просочиться в прессу… ты понимаешь меня?

Конечно Эмин понимал. Понимал и начинал злиться, потому как ненавидел подобного рода просьбы.

— Скрыть от босса не получится. Но вот позаботиться о сохранении информации в тайне — это вполне в моей компетенции.

Клио сверкнул темными глазами, бросив на турка взгляд исподлобья.

— Отлично, — кивнул грек, прекрасно осознавая, что Кемаль не может рисковать своей работой.

Ничего другого и не ожидалось. Все ищут выгоду для себя. Жертвенность и самоотверженность — не в фаворе. Никому это не нужно.

— Пора, — на пороге комнаты возник Тео.

Собранный, мрачный, все такой же немного растрепанный, а от того лишь эффектнее выглядевший. Его темная одежда несла в себе некий намек на траур, но открыто своего горя британец показывать не собирался. Впереди братьям предстояла сложная борьба за жизнь Водяновой. Вернее, даже резня, потому что никто не намеревался щадить врага.

— Да, — согласно кивнул Эмин и, поднявшись, направился к выходу.

— Ну что ж, — вновь впал в задумчивость Кавьяр. — Координаты получены, а это значит, арабы ждут нас. Могут догадываться о нашем появлении. — Перевел взгляд на Кемаля, застывшего рядом с Тео, затем уставился на брата, решительно выпятив подбородок. — Мы не пойдем с черного входа. Мы ворвемся через парадный. Неожиданно и нагло. Все как я люблю…

Что с того, что мне было больно? Кого это волновало? Даже я плевать хотела на болезненно пульсирующие гематомы. И это не говоря о жажде…

Господи, как же страшно умирать от обезвоживания и голода. Жуткая мучительная смерть. Несчастные люди в концлагерях. Какие адские боли их пожирали? Как страшно им было? Кто-то погибал, а кому-то выпало спастись.

Интересно, видели ли эти люди в своих снах ужасы, которые им пришлось пережить в реальности? Ведь это надлом в психике. Ведь это нервное истощение в прошлом и вечный страх в будущем. Не знаю, как люди справлялись с призраками войны? Зато знаю, что происходило внутри меня самой.

Это был психологический прием: заставлять себя мыслить более глобально. То есть убеждать, что на Земле полным-полно людей, которым пришлось гораздо хуже, чем мне. Такое масштабное сравнение приносило короткое облегчение. Но затем я вновь впадала в черное отчаяние, потому как начинала жалеть всех тех несчастных девушек, пострадавших от вонючих лап работорговцев, а потом уже и от владельцев этими рабынями.

Замкнутый круг.

Ненависть.

Презрение и…

Апатия. Беспросветная «тоска зеленая». Могла бы — удавилась. Но с этим давно покончено. Я больше не взялась бы за самоубийство.

Учитывая то, что комната слегка раскачивалась, у меня стал напрашиваться один вывод: голодный обморок приближался.

Но… дверь скрипнула, а через мгновение кто-то грубо развернул меня к себе лицом. И сам собой из моей груди вырвался хриплый стон. Было больно.

— Пей, — приказал…

— Мэтт…

— Боюсь, ты не в лучшей форме.

Жалости в словах Уильямса не было. Так же, как и глаза его светились холодностью.

Мне плевать. На всех плевать…

Осторожно приподнялась на дрожащих руках и сделала небольшой глоток из стакана, к которому рукой так и не прикоснулась. Блондин сам поил меня. Еще глоток и упала обратно.

Как и прежде уставилась равнодушным взглядом в стену напротив.

— Послушай, — начал было Мэттью.

— Уйди, — оборвала я и закрыла глаза.

Уильямс что-то забормотал в ответ, но меня вновь унесло куда-то далеко от этого места. То ли уснула, то ли сознание потеряла, но реальность ускользнула.

Неизвестно, сколько прошло времени, когда меня вновь растолкали. Едва смогла разлепить веки. Кто-то грубо перевернул на спину и в лоб уперлось нечто холодное.

— Ты, сука, привела их? — почти рыча выплюнул Мухамед, вдавливая ствол пистолета в мой череп. — Я тебе мозги вышибу, если это твоя работа.

Молчала и, не моргая, смотрела арабу в глаза. Он несколько секунд таращился, затем вдруг побледнел.

Мухамед все понял. Ведь именно я помогла Линчу отследить свое местонахождение, сунув сотовый под коврик в автомобиле. В том самом, в котором меня привезли сюда. Правда, телефон мог и разрядиться. Но ведь люди Кемаля вполне способны разыскать человека. И тот факт, что они это сделали, должен был довести меня до радостного безумия. Но МНЕ БЫЛО ПЛЕВАТЬ.

Дело сделано. Теперь меня никто не отмоет от этой грязи.

— Стреляй, — сипло ответила я. — Стреляй, Мухамед.

И он это сделал бы… уже щелкнул предохранителем…

Но не успел.

В коридоре раздался топот, и в комнату влетел Мэттью. За ним еще двое.

— Босс, уходим! Копы!

— Кавьяр здесь? — поднялся на ноги араб.

Я смотрела в потолок, понимая, что не хочу быть обнаруженной.

— Оба. Они пришли оба.

Мухамед злобно ухмыльнулся и выскользнул за дверь, бросив на ходу:

— Добей ее.

Уильямс повернулся и приблизился ко мне. Я нарочно уставилась ему в глаза.

— Отвернись, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Зачем?

— Отвернись, сука!

Что ж…

Боится увидеть мои глаза, убивая. Как банально.

Посмотрела в окно. Раздался громкий выстрел, но со мной ничего не случилось. Разве я не должна чувствовать адскую боль? Или видеть вспышку яркого света?

В комнате стало невыносимо шумно и тесно. Осторожно повернулась в сторону двери и почему-то завыла. Тео, — видимо он и стрелял, — опустил пистолет. Мэтт, несуразно вывернувшись, лежал на полу с простреленной головой и смотрел сквозь меня. Его тело прижало мою правую ногу (сразу не почувствовала), и я, дернувшись, как-то истерично икнула. Не было сил двигаться. Замерла на месте, вцепившись в вонючую ткань покрывала. Радости от прихода Кавьяра не было. Вообще ничего не было. Британец исчез за дверью. Только тогда я разглядела возникшего на пороге грека. Двое головорезов, — может среди них были и насиловавшие меня, — метелили Кемаля.

Клио оттащил одного из ублюдков за шиворот и, размахнувшись, с силой врезал ему по лицу железным ломом. Я все точно рассмотрела и… выколол бы мне кто глаза…

Жуткое выражение застыло на лице Кавьяра: беспощадный убийца, со вздувшимися на лбу венами и брызгающий слюной. Удар за ударом он наносил врагам, едва ли соображая, кто есть кто.

На мгновение грек выхватил мой взгляд и застыл. Но в следующий миг проорал не своим голосом:

— Кемаль! Унеси ее отсюда!

Турок с рассеченной бровью и размазанной кровью по всему лицу, тут же подбежал ко мне. Но так и не смог взять на руки, потому что я закричала. Признаться, контролю это не поддавалось. Просто вопила как одержимая и тряпье на себя натягивала. Даже на боль обжигающую внимания не обращала.