У домов тоже акселерация: старики приземистые, а дети вымахали под самые небеса. Высокие, статные, только очень уж друг на друга похожи. Видно, потому, что у них общие родители: общие строители, общие проекты. Ну, если не общие, то находящиеся в самом близком родстве: одному дому отец, а другому родной дядя.
Дети похожи, как братья, пускай и двоюродные. Но их это не смущает: главное, чтоб внутри было удобно. Не внешние украшения, а санузел, ванная с горячей водой. А там - неважно, как на тебя снаружи посмотрят.
Рационалистическое поколение. Старики - те были другими. Им хотелось радовать глаз. Чтоб не только радоваться самим, но чтоб и другие, глядя на них, радовались.
ПОРОХОВАЯ БАШНЯ
Чугунные ядра, застрявшие в ней, - следы бурно проведенной молодости.
Многие тогда хотели ее разрушить. Молодые были, горячие... Да и она тоже... Ее и сейчас называют Пороховой, а тогда... Был порох в пороховницах. Казалось, от одного прикосновения на воздух взлетишь.
С тех пор поутихли страсти, и ядра, пытавшиеся ее разрушить, теперь оберегают ее от разрушения. Сидят в ее стенах, как мирные, домашние кирпичи.
Мудрость приходит с годами и даже с веками. И тогда начинаешь понимать, что главное в жизни - не разрушение...
Только бы не взлететь на воздух, пока начнешь это понимать...
ПРОЩАНИЕ
Рижский накопитель - последнее наше место на рижской земле. Здесь собирают нас, чтобы всех вместе доставить к самолету.
Он, накопитель, прижался к земле, заваленный чемоданами, и смотрит, как самолеты взмывают в небо...
Детский взгляд на мир.
Ребенок смотрит снизу вверх и потому видит мир на фоне неба. А может, только так и нужно смотреть?
Рижский накопитель так ничего и не накопил, все, что ему удается накопить на земле, он тут же отдает небу. Так он отдал и нас - и вот мы летим.
Мы летим. Мы неотделимы от нашего пути и составляем с ним единую величину, выраженную в пассажиро-километрах. Так нас будут именовать в отчетах, нисколько не интересуясь, где пассажир, а где километр...
Нас не отделить от нашего пути. Каждый человек - единица, помноженная на пройденное, на совершенное...
Рига очень большая: она в десять раз больше Ужгорода.
Рига очень маленькая: она в десять раз меньше Москвы.
Слава богу, все относительно - и великость, и малость...
Это ободрение малым и предупреждение большим.
1983
ПРОГУЛКИ ПО ТАЛЛИНУ
Люхике-Ялг и сама не понимает, улица она или лестница. Во всяком случае, она не нога. Люхике-Ялг, Короткая Нога, это просто ее название.
Название улицы. Но почему же она вся в ступеньках? Девяносто пять метров одних ступенек - для улицы не расстояние, но для лестницы довольно прилично.
И вот еще чего Люхике не может понять: поднимается она или опускается? Иногда ей кажется, что она поднимается, и тогда у нее захватывает дух... или это она опускается? Ведь и у тех, кто опускается, тоже нередко захватывает дух...
Ровные улицы не знают сомнений. Вот Пикк-Ялг, Длинная Нога, - ведь она по-прежнему считает, что она длинная, потому что в ней 270 метров. Шутите, не те времена!
Слыхали про улицу Пирита? Три с половиной километра. Улица Кадака пять. А Нарвское шоссе и вовсе четырнадцать километров.
Но Пикк-Ялг не сомневается, что она по-прежнему длинная. Потому что ее так называют. В жизни очень важно, как тебя называют. Люхике-Ялг называют Короткой, значит, она короткая.
Однако это ее не смущает. Ее смущает главный вопрос каждой лестницы: не опускается ли она, когда поднимается, и поднимается ли, когда опускается?
На этот главный, самый главный вопрос по-прежнему нет ответа.
Если идти по улицам Таллина, можно дойти до Петрозаводска. Или до Минска. Или дойти до Ленинграда и вернуться назад. В Таллине полторы тысячи улиц, и если их сложить в одну улицу, они далеко отсюда уйдут. На семьсот километров уйдут.
Но улицы кружат по Таллину и никуда не уходят. И мы с ними кружимся и не хотим уходить. И только к вечеру возвращаемся на приморскую улочку Тууле Тее...
Тууле Тее - Дорога Ветров, а в ней не будет и сотни метров. На ней-то, узкой, кривой и куцей, двум легким вздохам не разминуться. Но дуют ветры в Тууле Тее, будто мальчишки в тонкую трубку, и выдувают простор над нею, радужный шарик, легкий и хрупкий.
Кажется, только дунь посильнее в трубочку эту - Тууле Тее - и разлетятся в пенные клочья синее небо, звездные ночи, воды залива, древние стены, тихие травы в отблесках солнца... Та, что богиней вышла из пены, снова - навеки - в пену вернется...
Все засыпает перед рассветом, и, притулившись у нас под боком, Тууле Тее, Дорога Ветров, в эти минуты Дорога Вздохов.
Человек бывает одинок в самом людном городе. Даже в метро в часы пик он может чувствовать себя одиноким.
Домам это не грозит. Им достаточно, чтобы просто кто-то был рядом. Несколько домов - и уже улица. Несколько улиц - и уже город.
И еще одно отличие: дома-старики пользуются большим уважением и даже успехом, чем молодежь. Вокруг них всегда много народа. И выглядят они зачастую лучше, и даже чувствуют себя лучше, благодаря заботливому уходу и реставрациям...
"Три сестры" на улице Пикк. Три старушки-избушки. Три бабенки-избенки. Каждая о четырех этажах.
О возрасте не спрашивайте: на троих полторы тысячи лет. Как начнут делить, каждая норовит побольше отдать, поменьше себе оставить. Особенно старшая. Хотя вообще-то она скуповата: окна только на первом этаже, а на остальных люки, товарные люки, чтоб побольше товара принять.
Пожелтеешь от такой жизни. Оттого она и желтая, как осенний лист, - не вспомнишь уже, какой осени: все они слились в одну осень.
Средняя поскромней живет: у нее люки только на третьем этаже. Но зато она самая толстая. Потому что и в мир глядит, и о своей пользе не забывает.
А вот меньшая - самая тоненькая. Люков нет, товара нет, одни окна, в мир вытаращенные. Ей бы только по сторонам глядеть своими окнищами: сама тоненькая, а они вон какие большие!
Не они ли, окнища эти, высмотрели "Трех братьев", таких же древних и реставрированных, - да не здесь, в Таллине, а в далеком городе Риге? Стоят "Три брата", прислонились друг к другу, чтоб не упасть, никак на троих полторы тысячи лет не разделят.
