Малдер сам толком не знал, почему так вцепился в это дело. Лишь смутно ощущал, что нуждается в соломинке, за которую можно было бы ухватиться, чтобы отвлечься, занять чем-то голову и сменить обстановку. Вероятно, именно поэтому та отдающая желтизной заметка в дурацком «Ежедневнике» ни с того ни с сего запала ему в душу. Что могло быть более непохожим на мрачный ноябрьский Вашингтон, чем солнечный жаркий Новый Орлеан? Что могло меньше напоминать о деле Ли Роша и Саманте, чем сказочное, но в то же время немного опасное колдовское очарование самого таинственного города Америки?
Малдер не ожидал, что проклятое дело о бумажных сердечках так его подкосит. Оно нанесло сокрушительный удар по всем фронтам — и по памяти Саманты, и по вере и убеждениям Малдера. Сомнение разъедало его душу и разум, точило изнутри. Теперь он и сам не понимал, почему так свято верил в то, во что верил. Он, черт возьми, изучал психологию! Ему ли не знать, как легко и с какой готовностью на фоне травмы, под давлением мучительного чувства вины человек может убедить себя практически в чем угодно? Сколько людей готовы прятать голову в песок и отрицать очевидное не только из страха, но и из желания доказать самим себе, что они не такие, как все? Что с ними — единственными и ни на кого не похожими — уж точно не могло произойти чего-то до тошнотворности банального? А что, если он просто-напросто заснул перед телевизором, а сестра выбежала на улицу, вдруг вспомнив про забытую там любимую игрушку? Или разглядев в окно соседского котенка? Или фары машины, которую приняла за автомобиль отца? Она могла попасть под колеса, а водитель просто спрятал ее тело — увез и похоронил, сжег в мусорной печи или выкинул в воду. Могла заблудиться там, где никто не догадался ее искать. Могла провалиться в какой-нибудь заброшенный колодец. «Ты хоть представляешь, сколько людей пропадают вот так каждый день?» — зазвучал в голове Малдера голос Скалли. Да, чтобы найти рациональное объяснение тому, что произошло с Самантой, не требуются даже маньяки вроде Ли Роша. Что уж говорить об инопланетянах? С точки зрения здравого смысла случившееся с ней куда менее загадочно, чем реакция Малдера на исчезновение сестры и убежденность, с которой он до сих пор верил в свою версию.
Неожиданным и неприятным образом эта история с Ли Рошем наложила отпечаток даже на их отношения со Скалли. Малдер сам не мог толком понять, как именно, но с тревогой ощущал какую-то перемену. Может быть, все дело было в исходившем от него самого разочаровании и усталости, передававшихся и напарнице. А, может, именно расследование еще больше углубило давно пролегшую между ними трещину.
Пока Малдер в который раз предавался этим совершенно не относящимся к делу размышлениям, ноги сами принесли его в кондитерскую. Только там он в изумлении очнулся и обнаружил, что уже некоторое время стоит перед витриной и бездумно пялится на булочки с красивым и непонятным названием «бриошь», а хозяйка заведения с интересом за ним наблюдает. Увидев, что посетитель наконец-то вышел из своего странного оцепенения, она улыбнулась.
— Bonjour, агент Малдер. Как насчет завтрака?
— Вы точно не колдунья? — шутливо поинтересовался Малдер.
Аннетт почему-то напряглась, и улыбка сползла с ее лица.
— Простите, это прозвучало агрессивно, — примирительно поспешил заметить Малдер. — Я имел в виду ваш кофе. У него просто магический аромат. Даже не помню, как я тут оказался.
Аннетт заметно расслабилась и с некоторой гордостью ответила:
— Как видите, у меня нет кофе-машины. Ничто не заменит старой доброй турки. Сливки? Сахар?
— Их обычно добавляют, чтобы забить вкус плохого напитка, разве нет?
— Oui, — одобрительно кивнула Аннетт, наливая гостю чашку черного кофе. — Полагаю, вы вернулись за круассанами, агент Малдер?
— Именно так. Они никак не выходят у меня из головы.
Аннетт водрузила перед агентом тарелку с ароматной выпечкой, а рядом поставила блюдце с двумя профитролями и шариком мороженого.
— Комплимент от шефа. За счет заведения.
— Merci! — Малдер кивнул и вооружился ножом и вилкой.
— И почему американцы так и норовят есть приборами абсолютно все? Зачем пытаться доказать европейцам свою культурность, когда весь мир и так знает, что ваше высочайшее кулинарное достижение — сосиска в тесте? — Аннетт усмехнулась, но, заметив недовольный взгляд Малдера, осеклась и спешно принялась извиняться: — Pardonne moi, просто неудачная шутка. — Она показала идеально наманикюренным пальцем на блюдце. — Круассаны по этикету едят руками, немного приминая пальцами, чтобы было меньше крошек. Не стесняйтесь.
Однако предупреждение запоздало. Малдер внимательно прослушал наставление, но испробовать его на практике не смог бы при всем желании, поскольку к концу лекции его тарелка уже опустела.
— Это божественно! — наконец произнес он со все еще набитым ртом и принялся за профитроли.
— Угощайтесь, — радушно произнесла Аннетт, убирая пустую тарелку со стойки. — Как продвигается ваше расследование?
Малдер поднял палец в знак того, что ему требуется время, чтобы дожевать сладкое лакомство. Покончив с пирожными, он аккуратно вытер рот салфеткой и, благодарственно кивнув Аннетт, ответил:
— Пока не особенно. И нам бы очень помогло, если бы вы позволили мне здесь осмотреться. Это в интересах нас обоих.
— Еженедельно обыскивать мой дом? Едва ли это в моих интересах, агент Малдер, — решительно заметила Аннетт. Малдер вновь подивился тому, с какой скоростью ее тон меняется от добродушия к легкому сарказму, а потом — прямиком к суровости и обратно, и потому решил поскорее сгладить неудобный момент.
— Не «обыскивать», а «осмотреть». Я не собираюсь копаться в ваших вещах, просто проверю, не пропустили ли чего полицейские. Вы же сами, кажется, не в восторге от их следовательских навыков. А ведь на кону может быть жизнь вашего соседа.
Аннетт раздраженно вздохнула и на удивление проворно подошла на своих высоченных каблуках к двери. Выглянув наружу и оглядевшись, она повернулась к Малдеру.
— Хорошо, давайте проведу для вас быструю экскурсию, пока никого нет.
Она перевернула табличку с надписью «Открыто» обратной стороной и, обернувшись, жестом поманила Малдера за собой к высокой витражной двери.
***
Если говорить начистоту, то перспектива оказаться внутри одного из старинных новоорлеанских особняков, еще не превращенных в музей и не пострадавших от реновации, была одной из причин, по которой Малдеру так полюбилось это дело. И теперь, наконец оказавшись в самом сердце дома Аннетт, он не жалел, что уступил этой маленькой слабости. Увиденное буквально заставило его потерять дар речи, в то время как хозяйка особняка, напротив, с готовностью вошла в роль экскурсовода.
— Бывшие владельцы, как видите, давно не ремонтировали дом и даже не меняли мебель. Мне, само собой, пришлось сильно переделать первый этаж. Магазин я обустроила на месте гостиной, полностью обновила кухню и одну из трех спален на втором этаже. Все остальное я хотела бы оставить как есть, только слегка подреставрировать, но на это требуются средства. Посмотрите, какой очаровательный vintage!
Малдер, восхищенно кивнув, продолжал молча взирать на просторную столовую, совершенно уверенный, что только что прошел не через дверной проем, а через портал во времени. Он готов был поклясться, что за последний век здесь не изменилось ровным счетом ничего. Мисс Мэй, судя по всему, хоть и не имела сил привести дом в более современный вид, старалась по крайней мере сохранить то, чем тот уже был богат. Посередине столовой, на дорогом паркете, красовался длинный обеденный стол из красного дерева на резных изогнутых ножках, а вокруг — шесть обитых позолоченной тканью стульев, видимо, принадлежавших к тому же гарнитуру. Вдоль одной стены располагались старинный буфет и внушительный камин, на котором стояло огромное зеркало в серебряной оправе, а стену напротив украшал, по видимости, портрет прежней хозяйки дома в молодости — женщины с не очень красивым, но волевым и умным лицом, в которой нетрудно было заподозрить наследницу одного из влиятельных новоорлеанских семейств. С потолка свисала роскошная бронзовая люстра с подсвечниками, а на столе возвышались два канделябра ей в тон. В одном даже остался огарок свечи, и Малдеру подумалось, что в последний раз она, возможно, горела еще тогда, когда здесь ужинали предки Миранды Мэй, а еду им подносили чернокожие рабы. Воображение настолько живо рисовало эту картину, что он помимо воли бросил полный ожидания взгляд на боковую дверь.
