Пьюзи, которого последние события, кажется, окончательно выбили из колеи, предпочел подождать в коридоре. Он приоткрыл дверь и заглянул внутрь, когда коронер почти закончил свой отчет, и с плохо скрытым отвращением в голосе сообщил:

– Тут к вам пришли. – Он кивнул куда-то в сторону, сопроводив свою реплику презрительным хмыканьем.

– Спасибо, Фрэнк. – Скалли произнесла эти слова со всей возможной мягкостью и выдавила из себя улыбку, словно пыталась извиниться за их поведение и то, с каким упорством они продолжали действовать – словно специально – наперекор ему и здравому смыслу. Точнее, продолжал, конечно, Малдер, но… Очевидно, что он и сам был этому не рад. И они все равно должны выступать единым фронтом. Делать каменное лицо, когда коллеги смеются им в лицо, сохранять полнейшую невозмутимость, слушая, как Малдер во всеуслышание излагает очередную безумную теорию, а потом изворачиваться в попытках придать ей хотя бы подобие научного объяснения – крест, который она добровольно взвалила на себя пять лет назад, в кабинете Блевинса, согласившись работать в «Секретных материалах». Эту ношу нельзя скинуть с плеч, немножко отдохнуть, а затем вернуться и водрузить обратно. Увы.

Бедняга Пьюзи. За последние дни Скалли прониклась к нему искренней симпатией. Полицейские нечасто встречали их с распростертыми объятиями и еще реже соглашались мириться с их методами расследования. Этот человек был совсем другим. До сих пор он вел себя максимально гибко и тактично, а они в качестве «благодарности» вызвали сюда эту сумасшедшую, которая и без того была у него что бельмо на глазу.

Чем бы ни закончилось это дело, оно, как пить дать, станет для детектива «тем самым» – вечным источником сожалений и ночных кошмаров. Такое найдется у каждого следователя, и это вовсе не голливудский штамп. Скалли вдруг представилось, как постаревший Пьюзи грустно сидит на берегу живописного озера с удочкой в руках, пока вокруг радостно носятся внуки и правнуки, и, отрешенно глядя в одну точку, пытается незаметно смахнуть рукой одинокую слезу. От этой картины ей стало так тоскливо, что она чуть было не расплакалась сама. Излишняя сентиментальность – еще один неожиданный побочный эффект антидепрессантов. Она не особо беспокоилась о нем прежде, но теперь познала во всей красе.

В этой истории ей было жалко решительно всех. Детектива, сходивших с ума от горя Беннетов, Лорен, ее альтер эго. Саму себя. И даже Малдера, который явно проклял тот момент, когда связался с Сильвией, а та почему-то назначила его своим конфидентом.

Вышеупомянутая Сильвия, впрочем, не вызывала у Скалли никаких положительных эмоций. Так что она подчеркнуто холодно отвернулась, отошла в сторону и, скрестив руки на груди, прислонилась к стене, всем своим видом показывая, что не собирается участвовать в предстоящем действе. А после, конечно же, не оставит от разыгранного здесь спектакля камня на камне.

Она с трудом сдержала ухмылку, когда Сильвия Нильсен зашла в прозекторскую. «Надену все лучшее сразу» – это было бы лучшим описанием ее внешнего вида: цветастая кофта с рукавами-воланами и большой вязаной розой на груди – настолько короткая, что едва прикрывала пупок, узкие джинсы, словно взятые напрокат у какой-нибудь старшеклассницы, заправленные в совершенно не подходящие для нынешней погоды белые сапоги на шнуровке, кокетливый золотистый клатч и обильный, весьма обильный макияж. «Можно подумать, явилась на концерт Долли Партон», – мелькнуло у Скалли в голове, и она сразу застыдилась этой мысли – чувство, которое часто испытывала, сталкиваясь с «белым отребьем» – странная комбинация брезгливости и чувства вины. Строго напомнив самой себе, что ее неприязнь вызвана вовсе не разницей в социальной принадлежности, Скалли вымученно улыбнулась женщине.

Та, казалось, сама понимала, насколько неуместно выглядит в обстановке морга. Неловкость сквозила в каждом ее движении, а прежнюю самоуверенность сменила отчаянно контрастировавшая с ее внешним видом стеснительность. Не исключено, что за это следовало бы поблагодарить детектива Пьюзи. «Уж он-то наверняка не удержался от комментария, когда встретил ее в коридоре», – подумала Скалли.

Она проследила за исполненным мольбы взглядом, который Сильвия бросила на Малдера, и поняла, что тот испытывает примерно тот же коктейль эмоций. А вишенкой на торте, без всякого сомнения, служит тот факт, что напарник сам позвал ее сюда.

После некоторых колебаний он все-таки смилостивился и, кивнув Сильвии в знак приветствия, жестом пригласил ее к каталке. Убедившись, что коронер ушел и она осталась наедине с агентами, Сильвия немного воспряла духом и подошла к телу «Лорен» с гордо поднятой головой. О ее истинных чувствах можно было догадаться только по тому, с какой силой она сжимала и комкала в руках свой несчастный истасканный клатч. «А держится молодцом», – отметила про себя Скалли, словно пытаясь этой похвалой загладить перед самой собой вину.

Окинув взглядом тело девочки, Сильвия осторожно взяла ее за руку и закрыла глаза. «В первый раз все-таки работала на публику», – раздраженно заключил Малдер: сейчас не было ни вскриков, ни нервного шепота, ни конвульсий. Она просто замерла рядом с трупом и стояла так не меньше пары-тройки минут. В конце концов сцена стала настолько странной и неловкой, что Скалли поняла: еще секунда, и она взорвется. Ни время, ни место не годились для этого низкопробного спектакля, и хотя бы из уважения к погибшей…

– Вижу его.

Агенты вздрогнули. Голос Сильвии – совершенно другой – твердый, уверенный, спокойный, на пару тонов ниже того колоратурного сопрано, на которое она срывалась в волнительных ситуациях, – разорвал тишину с той же неожиданностью, с какой лопается посреди шоссе ненароком «словившая» кусок арматуры шина.

Сильвия открыла глаза и отошла от тела.

– Я не разглядела лица. Просто вереница странных картинок. Никогда такого не видела раньше. – С неподдельным огорчением в голосе она добавила: – Ну почему ты отказываешься со мной говорить?

Малдер и Скалли, которых Сильвия не удостоила ни словом, ни даже взглядом, не сразу сообразили, что та обращается не к ним, а к погибшей. Она снова замолчала, сосредоточенно глядя на тело, но на этот раз никто даже не думал ее прерывать. Помотав головой, словно пытаясь выйти из ступора, она наконец повернулась к Малдеру.

– Кое-что есть. Я точно видела его – того мужчину. Опять со спины, но я уверена, что это он. Одет точно так же. Но теперь я вот что вам скажу: на нем никакая не рубашка. Это медицинская форма.

Малдер, нахмурившись, посмотрел на Скалли. Та задумчиво покачала головой. Сильвия внимательно следила за их безмолвным разговором, пытаясь догадаться о его содержании, и, очевидно, потерпев поражение, не выдержала и спросила:

– Это пригодится?

Малдер откашлялся.

– Спасибо, мисс Нильсен.

– Я правда хочу помочь, – страстно заверила она.

– Мы понимаем. Но пока не знаем, что вам ответить. Спасибо.

Малдер и Сильвия одновременно обернулись к Скалли. Ни один из них явно не ожидал услышать от нее эти слова. Тем более произнесенные с некоторой теплотой в голосе.

Скалли мягко выпроводила разочарованную Сильвию в коридор, с облегчением убедившись, что детектива там уже не было, а значит, неудобной сцены удастся избежать. Кивнув женщине на прощанье, она задумчиво проследила, как та села в свой старенький ярко-красный «понтиак», и в какой-то момент всей кожей почувствовала, что сзади уже возвышается долговязая фигура Малдера. Он, без всякого сомнения, и раньше имел привычку подбираться к ней чересчур близко и нарушать тщательно оберегаемое ею личное пространство. Поначалу это доставляло ей немалый дискомфорт, особенно учитывая их разницу в росте, но с годами Скалли научилась не обращать на такие вещи внимания. Забавно, что теперь, после вчерашней ночи, которую смело можно было назвать прощальными поминками ее личному пространству, она снова стала остро переживать его внезапные вторжения в остатки оного. По-другому остро.