– Почему не показала мне его ранее? Ты же знаешь я сведущ в истории. Этот символ один из главенствующих… И чем короче цепочка на которой он весит, тем его обозначение сильнее. Так принято было думать… Неутолимое желание, – вторично хмурится, не находя во мне отклика понимания. Похоже я смотрю на него вовсе не так, как следовало бы, узнав о возлюбленном подобное откровение. – В подлинном значении звучит немного длиннее. Это обобщающее значение, но суть оно не меняет… Кристин, это словно клеймо. Клятва, если тебе так будет проще понять. Астахов не представляется человеком, серьёзно относящимся, да и вообще знающий толк в подобных словах.

Смотрит на меня. Слишком пристально. Вызывая на губах подобие виноватой улыбки за своё враньё. Качает головой, недовольно произнося:

– Старый дурак. Мог бы сразу догадаться. Он спрашивал сегодня о тебе.

– Где вы успели сегодня пересечься с Ваней? – опускаю взгляд вниз, точно с удвоенным интересом рассматриваю мамин браслет.

– Астахова как раз я и не видел, – замечает серьёзно, саркастически продолжая:– Всеволод интересовался твоим самочувствием.

– Понятно, – бросаю излишне резко, скидывая в пустую шкатулку ненужные украшения вместе с необычной подвеской. – Павел Давыдович, не упрекайте меня в том, чего я не совершала. С моей стороны не было и единого повода для подобного подарка. Мы вообще не были знакомы! И вы, скорее всего, плохо знаете этого человека, если способны приписать ему поведение влюбленного идиота. На меня он производит совсем иное впечатление и приближаться к нему желания вовсе не возникает. Скажу вам больше: не было б этого злополучного знакомства в мой день рождения, – всё в моей жизни было б иначе! – тараторю, выпаливая как на духу то, что настолько сильно мучает меня все эти дни. Едва замечая в потоке эмоций, как меняется под словами лицо Павла. – Именно из-за него я поругалась с отцом в последний вечер, когда видела его… – запинаюсь, вздрагивая голосом, – живым…

– Я бы с удовольствием удалила из своей жизни любое упоминание о Всеволоде. Да, как на зло, его вокруг стало слишком много! Куда не глянь – везде непревзойденный Баженов! – почти кричу, отворачиваясь к окну, бросая через плечо, – Хотя бы вы увольте меня от разговоров о нём… Заберите украшения, у вас больше связей там, где их можно быстрее продать.

– Хорошо, Кристин, – задумчиво забирает шкатулку, пряча её в свой портфель. Вытаскивает из него пачку денег, кладя передо мной.

– Здесь пятьсот тысяч. Прибери куда-нибудь. Вскоре они тебе пригодятся.

– Спасибо. Я…

– Пожалуйста, – обрывает, поднимаясь. – Сможешь сегодня побыть одна? Подругу какую позвать на ночь? – замолкает, оправдываясь. – У меня жена…

– Конечно, – киваю в ответ. – Вы итак слишком многое для меня делаете.

Встаю, чтобы запереть за ним дверь, слыша болезненное:

– Похороны завтра в одиннадцать. Буду у тебя около девяти.

Отвечаю согласием, приваливаясь спиной к стене. В повисшем сумраке комнат, не озаренных светом, будто бы чувствуется чьё-то присутствие. Возможно, и правду говорят о том, что в первые жни после смерти неприкаянные души бродят где-то поблизости, навещая родных людей. Эта мысль отзывается глубочайшей болью в области сердца. И я, осев на пол, начинаю бессмысленный монолог. Проговаривая всё, что не успела когда-то сказать. Выплескиваю эмоции, чувства, выражения которых вечно откладываешь на потом. А оно не наступает. И теперь уже моим немым собеседником предстает пустота. Тишина, в которой отражается лишь мой голос. Всхлипы. Боль. Раздражение. Безысходность. Вымаливание прощения, которого я уже никогда не услышу.

Ночь наступила мгновенно, а растянулась на целую вечность. Я так и не смогла сомкнуть глаз, просидев большую её часть на кухне, где, в отличие от комнат, не так слышались посторонние звуки и шорохи.

– Я сойду с ума здесь одна…– заключаю измотано.

Может и в правду выйти за Ваню? Сбежать подальше от этой квартиры, насквозь пропитанной запахом воспоминаний?

За окном уже зияет зарница, растворяя призрачные тени, прячущиеся по углам. На часах семь утра.

Первым делом звоню в больницу, справиться о состоянии мамы, а после варю крепкий кофе. Очередной. Сменяю пижаму на строгое черное платье чуть ниже колен. Легким слоем тональной основы замазываю под глазами проявившиеся синяки. Закручиваю волосы в французскую ракушку. Выставляю у порога черные балетки взамен привычных шпилек. Монотонно бреду на кухню. Сажусь. Жду.

Павел приехал немного раньше. Точно знал, что я буду готова задолго до назначенного времени.

– Как спалось? – уточняет, внимательно присматриваясь, пододвигая к себе кружку кофе.

– Никак, – пожимаю плечами. – Не смогла заставить себя лечь в постель и сомкнуть глаза.

Подходит вплотную, обнимая меня, произнося ласково:

– Девочка моя, так нельзя. Ты угробишь себя подобным поведением. Надо бороться. Ради матери. Ей ещё столько предстоит перенести, – замолкает, подушечками пальцев вытирая с моих щек обильные слёзы.

– Поехали, тебе лучше побыть на воздухе. Поговорка о том, что дома помогают и стены в твоём случае не работает. Может тебе на время уехать куда?

Оставляю без ответа последнее замечание, направляясь к двери, как только он опускает руки. Мы приехали к церкви первыми. Выйдя на воздух, я долго смотрела на золотые купола и кресты, словно спрятанные от лишних глаз в облаках, буквально нависших над зданием. Погода меняется. Как бы дождь не пошёл… Природа будто выказывает сочувствие, готовясь оплакать папу вместе со мной.

Машины начинают заполнять парковочные места. Знакомые и не очень, подходят ко мне выразить слова соболезнования. Односложно киваю в ответ, мечтая нацепить на нос тёмные очки. Спрятаться от (по большей части) скользящего в словах лицемерия, заметного невооруженным взглядом. Они здесь, потому что так надо, а не из-за того, что им действительно хотелось прийти проститься с отцом.

– Привет, – приобнимает сзади, скрывая меня ото всех и я благодарно накрываю его руки своими, делая небольшой перерыв между общением с безразличными к моему состоянию людьми.

– Как ты, малыш? – утыкается носом мне в шею, согревая дыханием.

– Терпимо, – отвечаю сухо.

Раньше от его присутствия рядом, касания кожи, по телу пробегала волна из мурашек. А сейчас от прежних чувств осталась лишь тихая благодарность за то, что он пытается дать мне частичку тепла, не оставляя одну.

Желающие присоединиться к процессии потихоньку покидают парковку, проходя в храм. Мы же втроем остаемся стоять на улице до последнего, ожидая прибытия траурной машины. До назначенного времени ещё двадцать минут. Оборачиваюсь через плечо, услышав шум подъезжающего автомобиля. Губы молниеносно вытягиваются в прямую, напряженную линию. Расцепляю Ванины руки, покоящиеся на моём животе, резко выдвигаясь вперёд.

– Кристина, успокойся! – замечая мой яростный взгляд, обращенный в сторону черного джипа, довольно громко окрикивает Павел.

– Да как он посмел? – бурчу себе под нос, подлетая к машине.

Дверь открывается, прежде чем я успеваю достигнуть цели. Со стороны водителя, словно стена, появляется, отгораживающий меня от хозяина Кирилл. Он перехватывает меня прежде, чем я успеваю врезаться в Всеволода.

– Тише, – произносит спокойно, крепко удерживая меня на месте, будто заключив в объятия, а я, не смотря на него, впиваюсь взглядом в того, кого сейчас ещё больше, кажется, всей душой ненавижу. Что он себе позволяет? Неужели хотя бы в этот момент нельзя оставить меня в покое?!

– Да прикажи ты ему меня отпустить! – пытаюсь сбросить с себя крепкие руки. – Не удавлю же я тебя голыми руками!

Тихий смешок на моё заявление, раздаётся прямо под ухом.

Всеволод же сканирует меня стальным взглядом, точно считывая всплывающие в голове мысли. На секунду искривляет линию губ, молчаливо совершая небольшой кивок головы. Как по волшебству я оказываюсь свободной. Глубоко выдыхая, подхожу почти вплотную к нему. Ввиду отсутствия каблуков, чувствую себя неимоверно маленькой. Незначительной. Той, что легко раздавить. Прихлопнуть одним неловким, или наоборот, уверенным движением. Приподнимаю голову вверх с каждой долей секунды всё больше теряя остатки уверенности, с которой летела вперёд, готовая ранее заставить его уехать. Высказать всё. Ударить в грудь кулаками (выше я б наверняка не достала). Сглатываю, ощущая, под этим холодным взглядом дрожь, спускающуюся по позвоночнику. Удары сердца грохочат в висках. Мысли в голове нервно обрываются, не завершая и единой внятной фразы.