Белль тогда согласно кивнула, но не столько из-за того, что действительно понимала безвыходность их положения, сколько потому, что не верила, будто всё может так и остаться. Она не собиралась отступать, надеялась, что её забота и любовь смогут его вытянуть из этого болота безразличия. Нужно только очень сильно постараться. Вернуть его в привычную среду, говорить с ним, гулять, пытаться вызвать в нём хоть какие-то эмоции.
Белль закончила с бритьём и вытерла остатки пены с его подбородка. Шрам от лезвия уже затянулся и еле заметно белел на смуглой коже.
— Ну вот. Совсем другое дело. Пойдём завтракать? — преувеличенно бодро спросила она.
Румпель даже не кивнул. Он пошёл к выходу, и Белль едва успела освободить ему проход. Торопливо ополоснула раковину и закрыла зубную пасту. Он всё время бросал колпачок от тюбика в раковину. Может, и раньше так делал, Белль не могла вспомнить.
Она уже протирала запотевшее зеркало, когда наткнулась взглядом на своё отражение. Из зеркала на неё смотрела незнакомка с растрёпанными волосами, заплетёнными в неаккуратную косичку. Синяки ещё больше обозначились под глазами, губы обветрились, на лбу проступила голубоватая жилка. Как же она устала.
Прошло уже больше месяца с тех пор, как она забрала Румпеля из больницы. Ему ничто не помогало, хотя Белль казалось, что она испробовала всё. Новые впечатления, разговоры, его старые вещи — проклятая чашка, накидка Бея, трость. Белль надеялась, что хоть что-то из всего этого вызовет в нём отклик. Но из чашки он лишь выпил несуществующего чаю; трость, несмотря на хромоту, игнорировал ещё в больнице, а на накидку даже не взглянул. В одной книжке по психиатрии, явно устаревшей, упоминался один экстремальный метод, но Белль пока морально не была готова пойти на такое. Нужно было ещё немножко времени. Совсем чуть-чуть. Или Румпель оживёт, или она окончательно смирится и привыкнет к такому укладу.
Белль по-прежнему продолжала цепляться за хрупкую надежду, которую никто, кроме неё, не разделял, — что в один прекрасный день Румпель снова станет собой и будет мрачно шутить, улыбаться ей, целовать её. Что всё наладится.
Но никаких улучшений не было. Он продолжал делать ровно то, что запомнило его тело, чему его успели научить в больнице, и теперь ещё ориентировался в своём доме. Его застывшее маской лицо сохраняло равнодушное спокойствие, что бы ни происходило, а рот открывался только для принятия пищи или чистки зубов. Вот и всё.
«Может, я что-то делаю неправильно? Может, я зря забрала его из больницы?» — подумала Белль и поспешно отогнала эту мысль. Уже не в первый раз за последнее время. Нельзя было так думать. Только не теперь, когда она зашла так далеко. Её никто не обвинит, если она вернёт его обратно в больницу, но она-то будет знать, что снова его предала.
Белль закончила протирать зеркало, напоследок постаравшись изобразить на лице бодрую улыбку, и пошла к Румпельштильцхену.
Когда она вошла в столовую, Румпель уже сидел на своём месте. Механически подносил ложку к губам, жевал, проглатывал и зачерпывал новую порцию. Тарелка перед ним была всё ещё пуста: Белль не разливала суп. Улыбка, которую она нацепила с таким усилием, затрещала по швам.
Белль осторожно подошла к столу и села напротив. Отобрала у Румпеля ложку, после чего его руки безвольно повисли вдоль тела. Он медленно моргнул, продолжая бездумно смотреть сквозь неё.
— Что я делаю не так? Что? Ты только скажи мне, как тебя вернуть, и я всё сделаю. Кивни хотя бы, если слышишь меня.
Она ещё не понимала, что по щекам у неё покатились слёзы.
— Румпель, — Белль всхлипнула и, не в силах смотреть на его неподвижное лицо, закрыла глаза ладонями. — Только скажи. Ты всегда знал, как выбраться из самой безвыходной ситуации! Может быть, не всегда правильно, но ты никогда не сидел, сложа руки! Почему же сейчас ты не хочешь мне помочь?! Кроме меня, никто не кинется к тебе на помощь! Или я не люблю тебя? Если тебе на меня уже наплевать, помоги себе! Перестань хвататься за своё равнодушие!
Перед глазами всё расплывалось. Белль оторвала взгляд от пустой тарелки и снова взглянула на Румпеля. Его застывшая фигура вдруг начала её злить. Наверное, так же, как ту медсестру из больницы. Просто тот факт, что он сидит перед ней и ни на что не реагирует, поднимал изнутри злобу и сдавливал горло. Что ему будет от её криков? Он даже не поморщился, когда резал себе щёку бритвой.
— Чудовище! Ты всё такое же чудовище! Холодный змей! Это такая игра, да? Ты меня так наказываешь за то, что я выгнала тебя из города? Своим равнодушием!.. Безвольная кукла! Ублюдок! Ну же! Накричи на меня! Посмейся над глупой дурочкой! Убеги, как последний трус! Что ты сидишь, как истукан?!
Белль шмыгнула носом и сорвалась на истерический смешок.
— Я так устала, Румпель, — голос её охрип.
Она протянула руку через стол и погладила его по щеке. Щека была тёплой, это напомнило ей, что перед ней не манекен, а живой человек, что она не одна.
— Прости…
Белль встала с места и, спотыкаясь, обойдя стол, кинулась обнимать его.
— Прости! Прости меня! Я что-нибудь придумаю! Если я за это время чему-то и научилась у тебя, то это упорству. Если простые способы не помогают, мы обратимся к магии. Ты ведь так бы и сделал на моём месте, да? — Белль говорила всё это, перемежая слова поцелуями. — Я пороюсь в твоих книгах! Я что-нибудь найду. Обязательно найду какой-нибудь способ, чтобы снова наполнить цветом твоё сердце. Вот увидишь, я справлюсь. Я научусь.
Она продолжала обнимать его, и потому не могла видеть, как его рука медленно поднялась так близко, будто он хотел приобнять её в ответ, но не коснулся даже её рукава. Рука снова безвольно повисла.
***
Белль не стала медлить. Она взяла себя в руки, и они с Румпелем всё же позавтракали. Белль снова была полна надежды, что сможет найти способ. В лавку Голда они отправились вместе. Румпель сидел на стуле, пока Белль пролистывала одну книгу за другой в поисках нужной информации. Некоторые книги были на древнем языке, Белль даже представить не могла, к чему ближе эти символы — к иероглифам или клинописи. Другие книги банально не открывались. Несколько книг она уже отложила, чтобы вечером получше ознакомиться с ними дома, и продолжала поиски, пока огромные напольные часы не пробили полдень.
— Уже время обеда. Ты, должно быть, проголодался. А я совсем потеряла счёт времени. Пойдём в закусочную? Или мне что-нибудь приготовить? Или лучше здесь пообедаем?
Не дожидаясь ответа, Белль направилась к выходу. Румпель встал и пошёл за ней следом. Это было нормально. Он всегда следовал за ней вне дома. Белль сама приучила его к этому.
— Посиди здесь, — она взяла его за руку и посадила на лавку, что нашлась за прилавком. — Я скоро вернусь.
Она и вернулась довольно быстро с пакетом готовой еды. Руби расспрашивала её, как у них там с Голдом, но Белль дала понять, что ей некогда рассказывать.
В лавке Румпель был не один. Киллиан стоял у прилавка и оглянулся, когда вошла Белль.
— Что ты здесь забыл?
— Да так. Увидел, что ломбард открыт, решил зайти, проверить, — Крюк оглянулся на Голда, всё так же ровно сидящего на своём месте и глядящего перед собой. — Он всё такой же?
— Ни на что не реагирует, если ты об этом. Да. Тебе что-то нужно? — Белль сгрузила на прилавок пакет и принялась доставать сэндвичи и стаканы с кофе. Почему-то на Крюка ей не хотелось смотреть. У него была Эмма — в тысячу раз злее, чем был Румпельштильцхен, — но она не была безвольным растением. Она появлялась то там, то здесь. Совершенно новая и не похожая на Спасительницу, она делала такое, чего Спасительница никогда бы себе не позволила. Вся её семья и большая часть города, включая Джонса и Регину, стремились её спасти или спастись от неё. Наверняка, Крюк пришёл сюда, чтобы, как и прежде, поискать подсказок в лавке Голда. Белль не собиралась посвящать его в свои планы. Вдруг способ, который она отыщет, окажется не очень хорошим? Задуманное по-тихому провернуть уже не получится, а Белль не собиралась отказываться от решения вернуть своего мужа, насколько бы дурно ей не пришлось для этого поступить.
