Литмир - Электронная Библиотека

Я пытаюсь поставить себя на место Хрыча. Представить, как бы поступил я сам, если бы проезжал здесь в одиночку. Меня бы насторожили эти люди, взявшиеся невесть откуда? Так ведь люди живут везде и везде же оказываются рядом с тобой, даже если пытаешься их избегать. Всякая земля полнится слухами, а мы к тому и стремимся: наполнять окрестные земли правильными вестями, чтобы каждый узнал о хмурях и убедился в их возможностях. А письмо, которое привезли рыбалки, выглядит настоящим, и запечатано было как надо, тут не придерешься.

Самовольничать, берясь выполнять просьбы всяких встречных – не по правилам, это верно, наказ должен исходить от владетеля Полесья. Но это такая мелкая мелочь! Ведь встречный – танна, а не какая-нибудь шелупонь, в шкатулке у Хрыча еще две фляги Пёрышка, а лишние деньги будут вовсе даже не лишними!

Я проговариваю всё это про себя, взвешивая каждое соображение по отдельности, и думаю: так будь я здесь один, согласился бы помочь рыбалкам?

И не могу найти ответа, потому что трепет перед Хмурой стороной заслоняет в моих глазах всё прочее. Пожалуй, я слишком увлечен важностью своей роли, для меня перейти черту и выполнить своё назначение – уже и награда, и цель, оправдывающая многое.

И дело не в том, что умение ходить на Хмурую сторону возвышает меня над людьми, не способными на это. Дело в том, что каждый заход немного меняет меня самого: в солнечном мире я только и делаю, что упиваюсь этой самой своей важностью и мечтаю обрести самостоятельность. В Хмуром же мире я сильнее, выше всего этого и… чище, что ли. Там меня ведёт жажда справедливости, нетерпимость к злодеянию, она заполняет всё моё существо, вытесняет прочие чувства и превращает меня в наконечник стрелы, разящей…

Я бы согласился поехать с рыбалками только ради этого, не думая обо всем прочем.

– Ну, будьте милосердны-то, досточтенный хмурь!

Хрыч жует губу. Хоть бы обернулся ко мне! Хоть бы бровь изогнул вопросительно! Нет, мрак его забодай, сам будет решать! Как всегда! Я тебе кто – собака на привязи?

Меня охватывает злость вперемешку с безнадежным отчаяньем: я ведь в самом деле сижу у Хрыча на поводке. И в тот же миг вдруг понимаю: будь я один – ни за что, ни за что не согласился бы ехать с рыбалками!

Я даже не успеваю удивиться этому пониманию, когда слышу слова Хрыча:

– Хорошо, мы поможем.

**

Мой дед говорил, что в Подкамне выжили многие чародейские творины – мантихоры, гномы, скальные гроблины. Настоящие творины, а не выдуманные, которыми селяне пугают детишек, чтоб не убегали за околицу. Может, оно так и было, но услышать первое настоящее упоминание о них нам довелось лишь через месяц разъездов по варочьему краю.

Танна выше и крупнее среднего мужчины-варки, а одежды из шкур делают её поперек себя шире. Она сидит на престольце, чуть развалившись, и кажется, будто у нее есть только голова, большие руки с квадратными ладонями и длинные толстые ноги, а вместо тела на престолец навалены шкуры горных коз. Рядом с ней Хрыч выглядит хрупким, как ребенок, и даже стражники-варки не так уж впечатляют размерами.

Я думаю, что эта женщина получила свои владения, избив всех других претендентов на танство.

– Наш дознаватерь поработал уже. Наш дознаватерь опытный, дело знает. По всему выходит, история ясная. Я увериться только хочу. Вас нахваливал кой-кто с северного побережья. Мы прослышали про это.

Танна отделяет каждую фразу кивком, и тогда её верхний подбородок тонет в складке нижнего, а в оттянутых мочках ушей танцуют костяные серьги. Светлые волосы блестят, смазанные жиром. Подле престольца торчат из пола две длинные рукояти. Я могу лишь гадать, какие машины они приводят в действие – быть может, одна открывает подвальный люк как раз в том месте, где мы стоим, а вторая впускает в подвал скальных гроблинов.

– Тебе нужно узнать, кто выпустил сирен. На ком вина в гибели людей. Из-за кого в торговле ущерб. Это тот, на кого указал дознаватерь, или не тот. Что ты скажешь?

Я ловлю себя на том, что киваю вслед за танной. Она, ясное дело, смотрит только на Хрыча, принимая его за хмуря, зато на меня с негодованием глядит один из стражников у престольца. Верно, подумал, что я передразниваю его хозяйку.

– Ты просто назови его, – говорит танна, и её большие ладони с силой охватывают подлокотники престольца, – ничего делать не надо. Только назови его. Хочу знать, одно вы скажете с дознаватерем или нет.

Хрыч, который явственно умаялся топтаться у престольца, открывает рот, чтобы наконец задать вопросы, но танна, угадав его намерение, указывает подбородком на человека, стоящего у неприметной дверки справа от нас:

– Всё расскажет Зануд. Всё, что надо знать. Его спрашивай. Потом ходи, с людьми говори. Потом ответишь мне, кто сделал зло.

Зануд, лысеющий человечек в одежде со слишком короткими для него рукавами и штанинами, оказался сообразительнее танны. Сначала велел устроить нас в дальних комнатах длинного дома и накрыть на стол, а потом уже, под наше жадное чавканье и хруст заячьих косточек, принялся говорить.

– В заливе плавала клетка, – бубнит он, катая между пальцев брусничину, – в клетке жили пойматые сирены. Они, значит, воняли чем-то ихним, морским и бабским, и на энтот запах к заливу тянулась всякая рыбина, и оршики клыкастые, и скотокрабы. В общем, от чего прибыток есть – то само к берегу плыло, только ловить поспевай.

Хрыч сыто отдувается и тянется к горшку с густым рыбным супом за второй порцией добавки. Ему как-то удается одновременно жевать и удерживать на лице выражение сосредоточенного внимания.

– Энто наша танна придумала, да будет дух моря к ней милостив. Оно конечно, сирен изловить было трудно, они ж море знают лучше нашего, даже, говорят, отливы угадывать умеют. Словом, пока мы их ловили, двое рыбалок рук-ног лишились, и еще один – разума, хотя, сказать по правде, разума-то у него небогато было… Зато после этого мы горя не знали, вот с самой осени: на мелкой воде-то сирены могут орать сколько захочется, другие из глубины не услышат их воплей. Словом, всё шло хорошо, пока энтот умник не открыл клетку и не выпустил сирен невесть на кой мрак!

– М-м-мыг, – подняв голову от миски, Хрыч пытается состроить сочувствующую гримасу.

В камине трещат дрова, пахнет деревом, дымом, кожей и мясом. После сытной еды да под бубнеж Зануда меня начинает клонить ко сну. Отодвигаю миску и наливаю себе узвара.

– Пять дней тому клетку открыли. В самый клёв. Ох, визгу они подняли, сирены! Уши закладало аж тут, в поселении, а на море такое творилось! Сирены орали, прыгали на лодки, когтистыми лапами рвали рыбалок. В такой ярости были, что и сами себя рвали тоже. Вода стала бурой от крови, а кишки, что спустились на дно, до сих пор жрут скотокрабы.

Зануд умолкает, когда в комнату проскальзывает прислужка, статная чернокосая девка, и начинает прибирать со стола посуду. Несколько раз она задевает меня – бедром, боком, локтем. От неё пахнет сосновой смолой, вышивка на широком поясе складывается в какие-то письмена, мелькают гибкие руки над столом. Я смотрю на прислужку, а Хрыч смотрит на меня и ухмыляется.

– Брысь, Лисица, – беззлобно шугает её Зануд.

Девка идет к двери, двумя руками придерживая стопку посуды и ухитряясь при этом вилять задом. Вместо платка у неё на голове куцая косынка, подвернутая так, что едва прикрывает затылок. Покачивается между лопаток блестящая черная коса, пушатся в ней цветные нити и плетеные шнурки. Лисица сильно топает пяткой, и дверь перед ней разъезжается пошире, а потом смыкает створки за её спиной.

– Так вот, рыбалок сгинуло десять и еще четыре, да к тому же было средь них трое пареньков, которые только начали растить бороды и еще не успели дать жизни потомству. Неправильно таких в море пускать, да мы за эти сытые месяцы расслабились и хватку немного утратили. Ну, значит, рыбалок сгинуло десять и четыре, а сирен – три штуки. Остальные шестеро в море уплюхали, а чего с ними там стало – это один морской дух ведает, да будет он милостив к нашей танне.

5
{"b":"625291","o":1}