Однако именно последние черты кумиров мы находим в Послании Иеремии, где написано: «Теперь вы уведете в Вавилоне богов серебряных и золотых и деревянных», «…украшают золотых и серебряных и деревянных одеждами, как людей», «Камням из гор подобны [эти боги] деревянные и оправленные в золото и серебро, – и служащие им посрамятся»[33]. Нам уместно задаться вопросом: случайно ли символ язычества древнерусский книжник наделил чертами, которые ему даны в Библии?
Действительно ли Перун с киевского капища был таков (деревянный с серебряной головой и золотыми усами), утверждать сложно, более определенно можно сказать, что летописец преследовал иную цель, нежели донести до актуального читателя близкий к реальности облик кумира. Перед монахом-книжником стояла задача, связанная со сверхреальностью, она была выше всего сущего, требовалось связать историю своего народа со Священной Историей. Важность усиливает и сам момент, он связан с ветхим «поганством», которому на смену по благословению Господа приходит вера новых людей. О «деревянной» сути идолов, изготовленных человеческими руками, свидетельствует Библия, и раз там кумиры языческим богам изображались сделанными из дерева, серебра и золота (а именно их по предсказанию будут ниспровергать отказавшиеся от язычества народы), то и свой для летописца народ порывает с «бесовской» верой, расправившись с ее символом из дерева, обрамленного в золото и серебро.
Интересно отметить, что на концептуальном уровне структурирование сюжетов текста посредством противопоставления «идолов» и христианства интерпретировал Б.Е. Фитц в Оксфордском списке «Песни о Роланде» (франко-испанский памятник XII в.). Победа христиан над мусульманами и евреями во время крестового похода, разрушение мечетей и синагог представлено в тексте победой над язычеством и свержением их «идолов». По мнению современного историка, эта модель подачи сообщений связана с идеей христианства о победе нового над старым и наступлении эры, обещанной Новым заветом[34].
Одним из популярных в российской национальной истории сюжетов государственной деятельности князя Владимира Святославича является его градостроительная деятельность. Известно, что для обороны Киева от кочевников князь Владимир Святославич «ставил» города. Летописец об этом писал: «И рече Володимиръ: “Се не добро, еже малъ городъ около Кыева”. И нача ставити городы, по Десне, и по Востри, и по Трубеже-ви, и по Суле, и по Стугне…»[35]. Здесь сообщается лишь о неких «градах», и не они заслуживают внимание летописца, а сам акт княжеского градостроительства. Поэтому исследователи на этих строках летописей внимание не акцентировали. Но приведенное летописное сообщение имеет пример в библейском рассказе о строительстве городов царем Соломоном. В Третьей книге царств говорится: «И построил Соломон Газер и нижний Бефон, и Валааф, и Фадмор в пустыне…»[36]. Еще больше это сходство усиливается в параллельном сообщении Второй книги Паралипоменона. Кроме того, что в нем перечисляются города, которые Соломон построил после двадцати лет царствия: «И построил он Фадмор в пустыне, и все города для запасов… обстроил Вефорон верхний и Вефорон нижний… и Валааф и все города для запасов…», – там сообщается еще и о заселении их: «и поселил в них сынов Израилевых»[37]. Последнее известие важно для нас потому, что и наш летописец сказал о заселении Владимиром вновь построенных городов славянами и финнами: «и отъ сихъ насели грады…», при этом не назвав ни одного конкретного города[38]. В данном случае текстологической параллели нет, есть лишь сам образец (поэтому отсутствуют названия городов), ориентация на заслуживающий одобрения один из штрихов образа государственной деятельности в Священной Истории.
Древнерусский летописец с особой тщательностью описал праздник, устроенный Владимиром Святославичем после победы над печенегами в 996 г.: «Праздновавъ князь дний 8, и възращашеться Кыеву на Успенье святыя Богородица, и ту пакы сотваряше праздникъ великъ, сзывая бещисленное множество народа». Для больных и нищих он приказал развозить еду и питье по улицам города. У себя же в резиденции «устави на дворе въ гриднице пиръ творити и приходи боляромъ, и гридемъ, и съцьскымъ, и десяцьскымъ, и нарочитымъ мужемъ, при князи и безъ князя: бываше множьство отъ мясъ, отъ скота и отъ зверины, бяше по изобилью отъ всего»[39].
Летописец указывает на любовь этого князя к своей дружине и заботу о ней. На пиру охмелевшие дружинники жалуются князю, что им приходится есть деревянными ложками, князь, конечно, исправляет эту несправедливость. После чего летописец приводит правило взаимоотношения князя со своей дружиной, при котором тот советуется с ней по социально-политическим, военным и правовым вопросам: «Егда же подъпьяхуся, начьняхуть роптать на князь, глаголюще: “зло есть нашимъ головамъ! Да на ясти деревянными лъжицами, а не сребрянными”. Се слышавъ Володимеръ, повеле исковати лжице сребрены ясти дружине, рекъ ище: “якоже дедъ мой и отець мой доискася дружиною злата и сребра”. Бе бо Володимеръ любя дружину, и съ ними думая о строе землянемъ, и о ратехъ, и уставе землянемъ»[40].
Нельзя исключать, что древнерусский летописец подчеркивал и ставил в добродетель такие черты характера Владимира
Святославича еще и оттого, что имел перед глазами библейские примеры царствований Давида и Соломона. Священное Писание сообщает о разделе царем Давидом добычи для старейшин, о раздаче народу продуктов питания: «…и раздал всем Израильтянам, и мужчинам, и женщинам, по одному хлебу, и по куску мяса, и по кружке вина». Сыну своему Соломону он завещал сажать за свой стол приближенных, «чтоб они были между питающимися твоим столом»[41]. Соломон следовал заветам отца, он устраивал пиры и праздники, на которые приглашал много людей, и, как в последующем Владимир, только в «восьмой день Соломон отпустил народ»[42]. Царь собирал к себе начальников и старейшин, а в Книге притчей Соломоновых прямо указывается, что от множества советников, в том числе и старейшин, растет благосостояние земли[43].
Западноевропейские средневековые книжники также прибегали к подобного рода конструированию добродетелей. С. де Грегорио, интерпретирующий сюжеты средневековых текстов о жизни и деятельности короля Альфреда (англосаксонский король второй половины X в.), замечает, что писатели акцентировали внимание на его религиозности и благочестии. Внимательное изучение этих сообщений дает понять, что «благочестие» этого героя не более чем конструирование «благочестия». Поэтому для современного исследователя представляет интерес не история добродетелей короля, а сложный процесс жизни самих текстов, т. е. история функционирования «благочестия» в письменных памятниках, рисовавших далекую от реальности картину жизни средневекового короля[44].
Следующий интересный сюжет летописи отнесен древнерусским книжником ко времени князя Владимира Святославича и несет в себе определенную практичность, упакованную в легендарную оболочку. Мы ведем речь о так называемой легенде о «белгородском киселе». Летописец сообщает, что во время отсутствия князя Владимира в Киеве (он находился в Новгороде) подступили к Белгороду печенеги и «не дадяху вылезти изъ города и бысть гладъ великъ въ городе». После решения веча о сдаче города нашелся один старец, который предложил хитрость: собрать остатки овса, пшеницы или отрубей и сделать болтушку, из которой варят кисель в больших кадушках, предварительно закопав их в землю. Пригласили нескольких печенегов и на их глазах сварили кисель, заявив: «Почто губите себе? Коли можете перестояти насъ? <…> Имеемъ бо кормлю отъ земле. Аще ли не веруете, да узрите своима очима». Печенеги отведали этого чудесного киселя, поведали соплеменникам о неиссякаемых запасах пищи в Белгороде и «въсташа отъ града, въсвояси идоша»[45].
