– Спасибо. – Она взяла листок и направилась к двери. На полпути обернулась.

– Но вы можете мне сказать?..

Он указал на дверь.

– Обычно выход там же, где и вход. – В следующий момент Снейдер уже снова был погружен в досье студентов.

Госпиталь Святого Иосифа находился недалеко от Гайсберга – в нескольких минутах езды на машине. Сабина вошла в отделение реанимации и показала свое разрешение. Санитар провел ее к палате Эрика, перед которой стояли двое полицейских. Один из них со стрижкой «ежиком» и квадратным лицом напоминал шкаф. Сложно сказать, было ли у него под пиджаком оружие.

– Ваша фамилия? – спросил он с бесстрастным лицом.

Она показала ему свое удостоверение БКА.

– Я… подруга Эрика, – солгала она, потому что так надеялась получить больше информации. Затем она протянула свое гостевое разрешение.

Полицейский приподнял густые брови.

– Подписано самим Снейдером. – Бросил взгляд на коллегу.

Очевидно, он был впечатлен.

– Вы знаете, почему в Эрика стреляли?

– Я не уполномочен предоставлять вам данную информацию.

Впечатлен, но не настолько. Он открыл для нее дверь, и Сабина вошла в палату.

Жалюзи были опущены. Единственным звуком было пищание аппаратуры. Эрик находился в искусственной коме, подключенный к многочисленным приборам и с маской на лице. Сабина присела на кровать и стала рассматривать его. С одной стороны из-под повязки выбивались светлые волосы. С другой его наверняка обрили. Тень трехдневной щетины лежала на заострившемся подбородке.

Сабина коснулась его щеки. Шероховатая кожа была прохладной. Ей казалось, что Эрик вот-вот откроет глаза, но они оставались закрытыми. Только длинные ресницы беспокойно подрагивали. Он выглядел таким уязвимым – от крепкого парня, каким она видела его еще несколько недель назад, не осталось и следа. Но худшее в этой ситуации было то, что она не могла ему помочь вернуться в реальность.

– Ну почему у нас ничего не вышло? – прошептала она. Все вдруг показалось ей таким сюрреалистичным. Одиннадцать месяцев они мотались между Мюнхеном и Висбаденом или просто встречались на один день где-нибудь на полпути, чтобы побыть вместе – но им тут же приходилось расставаться. Сабина уже собиралась уволиться из Мюнхенской полиции и перевестись в Висбаден. Работая следователем в оперативном отделе, она всегда первой оказывалась на месте, выясняла, было ли совершено преступление, ограждала территорию, снимала отпечатки, опрашивала свидетелей и готовила факты для коллег из отдела по расследованию убийств. Она все равно не хотела заниматься этим всю жизнь.

Но в отношениях с Эриком вдруг возникла напряженность. Можно ли вообще сказать, что они отдалились друг от друга? Они ведь никогда по-настоящему и не сближались.

Сабина бережно держала его за кисть руки, в тыльную сторону которой была воткнута игла капельницы.

– Мне нужно было всего лишь подождать еще один месяц.

Сабина знала, что Эрик сильнее страдал из-за их расставания, чем она. Сабина всегда предпочитала конец с болью, чем боль без конца. Но это вовсе не означало, что она легко справилась с тоской. Просто больше не могла этого вынести. Ей нужна была перспектива. Теперь перспектива появилась. Предложение поступить в БКА все изменило. Но почему это не произошло месяцем раньше?

– Ты, дурачок, конечно же с головой окунулся в работу. Это был твой способ справиться с нашим расставанием? – Она смахнула слезу со щеки и заметила, какие у нее ледяные пальцы.

Несмотря на повязку, Эрик по-прежнему выглядел озорным. Ее баварское восклицание «Jo mei»[1] смешило его еще в школе и наверняка заставило бы улыбнуться и сегодня. Она посмотрела на приборы, которые показывали кровяное давление, частоту сердечных сокращений и температуру тела Эрика. Искусственное питание поступало через желудочный зонд.

– Jo mei, – сказала она, сжала его руку и расплакалась.

Спустя полчаса Сабина вышла из палаты Эрика. Через двадцать минут начнется вступительная лекция в академии – а Снейдер не терпел опозданий.

Когда она шла по коридору, перед ней со звуковым сигналом открылись двери лифта. Из него вышел врач в белом халате и направился ей навстречу. Он был худощавый, с узким лицом. Как завороженная она уставилась ему в глаза. Они были налиты кровью и слегка навыкате, как при базедовой болезни. Кроме того, под глазами набрякли большие темные мешки. Мужчина, несомненно, слишком мало спал. «Надеюсь, это не лечащий врач Эрика».

Сабина вошла в лифт и нажала на кнопку первого этажа. Прежде чем двери успели закрыться, она увидела, как он кивнул обоим охранниками и скрылся в палате Эрика.

Мартен Снейдер вошел в лекционный зал ровно в девять часов и ни секундой позже. Сабина знала, что он не только думает так же точно, как часовой механизм, но и действует соответствующе. Не удостоив аудиторию даже взглядом, он прошагал на своих длинных ногах к кафедре.

Кроме Сабины на курсе было еще четыре студента. Она сидела во втором ряду, соседнее место было свободно. Рядом с безучастным видом развалилась молодая женщина и грызла ручку. В первом ряду сидели остальные трое: одна женщина и двое мужчин примерно того же возраста, что и Сабина, – около тридцати. У них был критический взгляд и, как показалось Сабине, минимум четыре-пять лет опыта за плечами. Она наблюдала за поведением своих коллег. Никто не шутил, казалось, все воспринимают происходящее очень серьезно.

Снейдер оперся длинными руками о кафедру, наклонился вперед и оглядел присутствующих.

– Хочу прояснить раз и навсегда: я плюю на корректные с гендерной точки зрения понятия типа студентки и студенты. Для меня вы все студенты. Если вам это не нравится, можете обратиться с жалобой к президенту БКА Хессу. Но я вас предупреждаю! Список жалоб к моей персоне длинный. – Он застыл в принятой позе.

Сабина посмотрела через широкое окно на вертолетную площадку. Кусты гнулись от ветра.

– И сразу второй момент, и это также касается вас, госпожа Немез: в академии много разных направлений. Вы выбрали оперативный криминалистический анализ. Мы не профайлеры, а полицейские аналитики, специалисты, занимающиеся случаями похищения людей, и судебные психологи-криминалисты. Мы должны не только владеть аналитическим мышлением, но и докапываться до самой сути дела. – Его взгляд скользнул по головам студентов, и в следующий момент на лице появилась любезно-презрительная улыбочка, которой он так великолепно владел. – Я изучил ваши досье. Все вы якобы незаурядно умны, но на мой взгляд все равно сырой материал. – Он посмотрел на присутствующих и вздохнул. – Не могу сказать, что я счастлив видеть вас на своем курсе, но попытаемся найти компромисс.

Снейдер на секунду закрыл глаза и помассировал виски. Он выглядел скверно. Охота за убийцей была для него лекарством от ужасных кластерных головных болей, которые в несколько раз сильнее мигрени и которые он пытался подавить с помощью наркотиков. В это утро настроение у него было скверным, вероятно, потому, что он уже давно не гонялся ни за каким преступником.

– Учеба на моем курсе чрезвычайно интенсивна, – продолжал он, не поднимая головы. – Вам придется не просто продираться вперед, как коллегам на других специальностях, вы будете по-настоящему страдать, это я вам обещаю.

– Хорошенькое начало, – едва слышно пробурчала соседка Сабины.

– Вы хотите что-то сказать, Мартинелли?

– Нет, – ответила та.

– Хорошо. – Снейдер даже не поднял глаз.

Сабина бросила быстрый взгляд на свою коллегу. У женщины были черные волосы, заплетенные в длинную косу, стройная, мускулистая фигура, пирсинг в носу, сбритые брови, а вместо них – татуировка в виде изогнутой линии над глазами. На шее Сабина тоже заметила татуировку, напоминающую жало скорпиона. Суровая девушка, была первая мысль Сабины. «Тина Мартинелли» было написано на ее бейдже. Из списка сокурсников Сабина знала, что ей двадцать три года и она изучала юриспруденцию.