А я помню хлипкий деревянный мостик через речку. По нему страшно было идти, но видна была каждая песчинка, каждая травинка…

Деревня Аносино стоит на горе. «Центральная» улица и три перпендикулярно от неё идущие в сторону реки слободы… Поля, засеянные рожью или пшеницей, с яркими васильками у обочин (какие сказочные букеты мы собирали!), луга, засеянные кормами для скота – клевером и горохом (ох, до чего вкусным!).

До сих пор стоит перед глазами эта красота…

Когда я была уже взрослой, в одном из своих стихотворений написала:

Вот эти «жёлтые одуванчики» и есть то самое потрясение, о котором я хотела рассказать, да никак не доберусь, захлебнувшись в других воспоминаниях…

Мы едем на дачу со всем скарбом в тряском грузовике. Бабушка в кузове с вещами: кровати, тумбы, стулья, столы, раскладушки; подушки, одеяла, покрывала, занавески, игрушки, безделушки, посуда. Всё упаковано в простыни и завязано тюками. В отдельной коробке керосинка и керосин (а как вы думаете, на чём еда будет готовиться?!). Ещё в одной коробке – продукты: крупы, макароны, сухофрукты и т. п.

Мы с мамой едем в кабине грузовика вместе с шофёром. Ехать около 50 километров, но для меня дорога мучительно нескончаема: меня и без того укачивает, а тут ещё рытвины и ухабы – это там, где асфальт, а так дорога местами грунтовая, а по деревням – песок или глина…

Там, где сегодня плохой, но асфальт, корявые и бестолковые, но развязки, – в пору моего детства асфальт кончался где-то в Нахабино. А дальше шли грунтовые дороги, а потом и вовсе (особенно в дождливую погоду) бездорожье…

Однажды в конце лета мы уезжали с дачи… Шёл сильный дождь… Мы с мамой поехали на электричке, что тоже было не совсем просто – до электрички идти нужно было около пяти километров: под горку, через речку (по хлипкому мостику), потом полем, потом в горку, ну а там уже по относительно ровной дороге вдоль леса…

Бабушка (мы решили, что ей будет всё-таки легче на машине) должна была приехать на грузовике (на сей раз в кабине!) с вещами… но… ведь шёл сильный дождь…

Мы с мамой, с грехом пополам, добрались до Москвы и от станции «Дмитровская» на троллейбусе приехали домой. А бабушки дома ещё нет…

Стемнело… Мама стоит у окна, волнуется (рядом с мамой легко было понять этимологию слова – от неё волнами шли страх, тревога, потом ужас, отчаяние и безысходность!!!). Её состояние передаётся мне…

И вот мы уже обе стоим и волнуемся… Ночь… Бабушки всё нет… Мама начинает метаться: куда бежать?! куда звонить?!.

А действительно, куда? Понятно, что тогда не было мобильной связи, но у нас не было ВООБЩЕ НИКАКОЙ телефонной связи! Чтобы позвонить, нужно было бежать в ближайший телефон-автомат, да и то при условии, что он не сломан, и при ещё одном условии, что в доме найдётся несколько двухкопеечных монет – автоматы любили «двушки» безнаказанно заглатывать!..

Наконец, под утро, когда мы с мамой уже сошли с ума от волнения и беспомощности, бабушка приезжает…

Оказывается, сразу при выезде из Аносина машина увязла в глине… Ни проезжающих машин, ни прохожих (да, так было в ныне густонаселённых местах, где машины идут нескончаемым потоком!)… И – никакой связи… Шёл сильный дождь, а бабушка по природе своей была и совершенно не приспособленной к жизни, и паникёршей, как я уже говорила… Можно понять глубину её отчаяния… Но – русская женщина в экстремальной ситуации часто проявляет себя героиней! И бабушка Тата вышла на какой-то там перекрёсток дорог (по глине, в дождь!) и нашла «какого-то колхозника», который потом пригнал трактор, и цепями грузовик с бабушкой и вещами вытащили из глины, выволокли на приемлемую дорогу, и дальше, слава Богу, они добрались до Москвы…

Но сейчас я возвращаюсь к той, самой первой поездке на дачу… Меня укачало так, что периодически машину тормозят и меня выводят поблевать. Я не разделяю восхищений моей романтичной мамы. Я не умиляюсь красотой родных просторов, потому что страдаю!..

Наконец, машина останавливается. Меня вынимают из кабины и ставят на землю – на лужайку перед домом. Она вся в жёлтых одуванчиках!!! Их много-много!..

Сердце моё выпрыгивает от счастья – я никогда не видела такой красоты!..

На крыльце дома сидит деревенская девчонка, моя ровесница… Она нарочито не обращает на меня внимания, а строго смотрит на курицу, которая топчется у крыльца. Девчонка с хрустом откусывает от огурца, который держит в руках, и, выплёвывая на землю кусочки, приговаривает: «Кура! На…» И мне тоже ужасно хочется вот так же смело и независимо сидеть, грызть огурец и делиться им с курицей…

А в середине лета бабушка упала с этого крыльца, чуть ли не до кости ободрав ногу, а её нежная кожа на попе (у бабушки до последних дней была необыкновенная – атласная! – кожа, которой она очень гордилась) оказалась вся в занозах. Ну, и что вы думаете – я взяла йод и иголку и все занозы вытащила…

А больше было некому: мама и бабушка всю жизнь боялись вида крови, царапин, ран – до обмороков. А я не боялась (и сейчас не боюсь, мало того – в подобных ситуациях я, наоборот, мобилизовываюсь)…

Именно тогда бабушка и мама решили, что я обязательно должна стать врачом… Но я хотела быть пианисткой…

Много лет подряд мы снимали дачу в Аносине, но однажды произошёл сбой – не знаю почему: видимо, не успели снять, – и на всё лето мы уехали в Фирсановку (это уже по Ленинградской дороге). Сейчас там практически город, а тогда – лес, природа, хотя местность довольно болотистая…

Хозяйку дачи звали Ольгой Александровной. В нашем распоряжении – второй этаж дома и часть огромного лесного участка с хвойными деревьями, где росли грибы и ягоды. И хотя собирать их мы могли только в «строго отведённых местах», всё равно это вызывало бурное восхищение…

Я – тихая, застенчивая и пугливая девочка, совершенно не приспособленная к жизни. Умею читать и всё время читаю. Отец зовёт меня «професся» (видимо, оттого, что в малолетстве я так выговаривала слово «профессор»). Бегать по саду можно только под присмотром (вдруг упаду!). С детьми за калиткой играть не разрешают (могут обидеть!). Я чувствую себя неловкой, неуклюжей, одинокой…

В зеркале я вижу худую, некрасивую, глазастую девочку с тёмно-карими глазами, похожими на вишни, и блестящими каштановыми волосами, с чёлкой и стрижкой, которая сегодня называется «каре» и которую потом мне подобрали гримёры для «Кавказской пленницы»… Я – несчастная, бледненькая!..

Хочется на волю. И я делаю попытку: покидаю сад, выхожу за калитку, поворачиваю за угол и… останавливаюсь, потому что не знаю, куда идти и что делать дальше…

Здесь высохшее торфяное болото. Земля чёрная, трухлявая и мягкая… Кочки… Пахнет прелой тиной…

Неведомо откуда появляется стайка мальчишек… Они старше меня. Они – чужие… Страх сковывает меня по рукам и ногам, и мальчишки, как и все злые зверьки, моментально это чувствуют и понимают, что меня не только можно, но и нужно обидеть, потому что я – слабее… «Ешь землю!» – командует старший из мальчишек… «Зачем?.. Не хочу…» – отвечаю я шёпотом. «Ешь-ешь…» – говорят мне уже азартно и напористо. Я порываюсь убежать, но меня быстро окружают: «Ешь!»…

Отщипнув мягкий чёрный комочек, обливаясь слезами, я ем (на удивление, земля на вкус не противная!)… Мальчишки гогочут, довольные. Развлечение окончено… Униженная и заплаканная, я бегу домой и тут уж вырёвываюсь вволю…

Больше за калитку меня не отпускают. А я и не рвусь!..

Конец августа. Зарядили дожди… Глинистые дорожки в саду мокрые и скользкие, как лёд… Мама отправляет меня «как большую» в конец сада – к деревянному сортиру: я должна вынести собственный горшок… Я послушно иду, бережно несу тяжёлый фаянсовый горшок, закрытый крышкой. Горжусь самостоятельностью…