- Значит, этому ты хочешь посвятить всю жизнь?

- Не только, - во взгляде Кин вновь замерцали опасные огоньки, - Я буду делать все, что заблагорассудится капитанессе. Буду исследовать южные острова до тех пор, пока не нанесу на карту все вплоть до последнего булыжника. Буду торговать с дикарями и привозить домой уйму серебра. Буду отбиваться от кровожадных касаток и охотиться на неуловимого белого кита. Буду искать старинные клады и открывать новые породы рыб. Вот о чем я говорю, Рин! О настоящей жизни! Я не хочу провести лучшие годы, полируя задницей судейскую скамью или дыша бумажной пылью. Я сдержу данное деду обещание, получу университетский диплом, но после этого…

Кин говорила с горячностью, от которой, казалось, прохладное каледонийское небо теплеет на глазах. Худенькая, в трепещущей на ветру белоснежной сорочке, с горящим взглядом, она выглядела как вдохновенный поэт и, казалось, едва не отрывалась от крыши безо всяких парусов. Наверно, для этого и нужны подруги, подумала Ринриетта, глядя на нее с легкой полуулыбкой. Чтоб иногда играть роль якоря, возвращая зарвавшихся рыбешек в презренное царство здравомыслия.

В конце концов, ей пришлось положить ладонь на подрагивающее плечо Кин, чтоб вынудить ее замолчать.

- Кин, кто твой дед? – мягко спросила Ринриетта.

Прозрачные глаза Кин озадаченно моргнули.

- Какое это имеет значение? Он даст мне корабль, вот и все. Тогда я…

- Твоего деда зовут Горольдт Фэй Тункан Ду Лайон, - медленно и внушительно произнесла Ринриетта, - Легендарный флотоводец по прозвищу Каледонийский Гунч. А еще он первая шишка в Адмиралтействе.

Кин скривилась, точно под нос ей сунули дохлую рыбу.

- Всего лишь контр-адмирал.

- Контр-адмирал, в чьих жилах течет кровь королевского рода. Племянник ныне правящего Джайкоба Первого, верно?

Посветлевшее лицо Кин немного осунулось. Она сразу поняла, к чему ведет Ринриетта.

- И что?

Ринриетте на миг стало ее жаль. Может, Кин и была одной из лучших студенток курса, но в некоторых отношениях она все еще оставалась ребенком, несмотря на то, что за последние годы они многому научили друг друга – и не все эти знания числились в учебных дисциплинах.

- Говорят, Джайкоб Первый стар и немощен. Если он умрет, кто станет новым королем Каледонии?

Этот вопрос Кин встретила спокойно. Должно быть, уже не раз задавала его сама себе.

- Мой дед. Наверно, мой дед. Ну, то есть, у него есть все шансы занять престол и…

- Совершенно верный ответ, мисс Ду Лайон, - Ринриетта нарочно произнесла это с грубым готландским акцентом, как их преподаватель по арбитражному процессу, мистер Гойнч, - Как вы думаете, позволительно ли внучке августейшей особы шляться по всему небесному океану и заниматься такими легкомысленными вещами?

Кин смутилась. Точно паруса ее шхуны вдруг обвисли, потеряв ветер.

- Я… Я не наследная принцесса. У меня семь старших сестер и…

- Но ты его любимая внучка и сама это знаешь. Как думаешь, твой дед позволит тебе рисковать собой? Отправляться на край света в деревянной коробке под парусами? Исследовать опасные высоты и неизвестные ветра?

Кин неуверенно ковырнула пальцем чудом уцелевшую обивку дивана.

- Ему придется. Я не отступлюсь.

- Можно подумать, он отступится! – Ринриетта презрительно хмыкнула, - В битве при Бархэме твой дед не позволил нарушить строй даже тем кораблям, которые были объяты пламенем. Неужели ты думаешь, что он даст тебе свободу маневра? Я уверена, он уже распланировал твое будущее. Вместо опасных приключений и далеких ветров тебя ждет канцелярия при губернаторской резиденции где-нибудь на Ринауне или Вангуарде. Ты никогда не приблизишься к кораблю ближе чем на пятнадцать футов – вполне достаточное расстояние, чтоб торжественно разбить о его борт бутылку шампанского.

Кин прищурила глаза, словно сама сейчас вела флот Каледонии в атаку на вражеские корабли – прямиком на гремящие пушки, не обращая внимания на пачкающие облака пороховые разрывы.

- Он не посмеет распоряжаться моей жизнью, будь он хоть трижды король!

Ринриетта запрокинула голову, уже не боясь ослепнуть – солнце миновало высшую точку зенита и теперь неспешно, окутываясь розовой дымкой, скользило вниз, чтоб утонуть в небесном океане, как оно делало миллионы раз прежде. Некоторые вещи по воле Розы просто не меняются в мире. Жаль, что Кин это только предстоит узнать.

- Делай, что хочешь, - только и сказала она, распрямляя гудящие после двух часов фехтовальных упражнений ноги, - Мне без разницы.

Во взгляде Киндерли промелькнула недоверчивость.

- Только не говори, что сама никогда не мечтала об этом!

- Никогда в жизни, - честно ответила Ринриетта, наслаждаясь ее смущением, - Небо с самого детства казалось мне очень непонятной и опасной штукой. Да я бы рехнулась от страха, если бы кто-то засунул меня на корабль. Все эти веревки, паруса, палубы… Нет уж, мне достаточно хорошо и на твердой земле.

- Ты это нарочно мне говоришь, да?

- А что?

- Уж тебе-то не придется клянчить у своего деда корабль, да? Уж твой дед точно не прогонит тебя с мостика!

- Икра толстолобика, это совершенно не…

- Потому что твой дед пират! Да-да, самый настоящий пират!

Ринриетта ощутила, как сами собой смыкаются зубы. Киндерли Ду Лайон редко посещала уроки фехтования, вероятно, и в этом находя способ уязвить своего деда, но, судя по всему, отвечать уколом на укол она все же научилась. Иногда даже не подозревая, до чего больно ранит ее собственная шпага.

Ринриетта резко поднялась с дивана, так, что жалобно заскрипели пружины.

- Ты ошиблась, Кин, - сухо сказала она, делая вид, что разминает затекшие ноги, - Пиратов больше нет.

- Есть, - упрямо возразила та, неподвижно сидя на диване и глядя Ринриетте в спину, - Я же читала депеши деда. И Порт-Адамс, их пиратское логово, тоже есть.

- Это не пираты. Это трусливые грабители, годные лишь на то, чтоб щипать беззащитные торговые корабли вдалеке от больших островов и пользующиеся благородным анахронизмом, чтобы сохранить остатки самоуважения. Лет через пять от них останутся разве что пиратские романы…

- Я бы хотела стать пиратом, - серьезно произнесла Кин, тоже поднимаясь с дивана.

Она стояла где-то позади, за плечом, оттого Ринриетта слышала лишь легкий шелест ее сорочки, которую трепал ветер. Но щеки все равно окатило изнутри предательской теплотой. Ринриетта знала, что пока Кин рядом, эта теплота будет усиливаться – до тех пор, пока не превратится в убийственный жар, сродни тому, что выделяют горящие в небе корабли.

- Не думаю, что ты так уж хотела бы быть пиратом, если б имела перед глазами подходящий пример, - пробормотала она, напуская на лицо равнодушно-презрительное выражение, - Вроде моего деда.

- Ты никогда о нем особенно и не рассказывала, Рин.

- Что там рассказывать, - грубовато отозвалась Ринриетта, - Старый мерзавец всю жизнь прожил как ему вздумается, плевать хотел на всех – и, надо думать, охотно это и делал с большой высоты.

Кин осторожно тронула Ринриетту за самый кончик свисающей косы, перетянутой строгой серой лентой.

- Ты ведь не очень-то хорошо его знаешь, да?

- Я видела его два или три раза в жизни, да и те нельзя было назвать приятными встречами. Это было уже тут, в Аретьюзе. Каждый раз он прибывал ночью, украдкой, швартуясь к острову на шлюпке, точно вор. Боялся, что его корабль разглядят островные гомункулы и натравят береговую охрану. Это было так… жалко. Я даже не помню толком его лица. Помню лишь, что он ужасный неряха и от него несет дрянным табаком и смолой…

- Ты – его внучка.

Ринриетта тяжело задышала через нос.

- Я – его балласт. Ты просто плохо знаешь пиратов, Кин. Для них все люди – балласт. Как и воспоминания, как принципы, как обещания. Когда они улепетывают от судов береговой охраны, то сбрасывают балласт, чтоб побыстрее набрать высоту и оторваться. Восточный Хуракан давно сбросил все, что связывало его с землей. Сперва привычки, потом дом, потом друзей. Потом моих родителей, когда они были еще живы. Ну и меня заодно. Когда мы встречались – под покровом ночи, словно воры – то оба чувствовали только усталость и смущение. Нам нечего было сказать друг другу, Кин. Мне нечего было рассказать ему о жизни на твердой земле. А ему нечего было передать мне о небе. Поэтому он передавал золото – по мешочку за каждый семестр обучения в Аретьюзе. Да и то, от золота я стремилась поскорее избавиться, слишком уж лезли в голову мысли о том, какими путями он его заработал…