- Перерыв! – возмущенно прогудел Дядюшка Крунч, тыча лапой в сторону кормы, -

Ему про перерыв скажи!

- Котел выдает две трети мощности. Но к вечеру уже будет не больше трети.

Тренч не любил сложных предложений и метафор, говорил он всегда прямо и по сути. Сейчас эта привычка бортинженера показалась Дядюшке Крунчу раздражающей.

- А если подбавить зелья?

- Опасно. Котлы могут не выдержать.

Разговаривая, они оба смотрели вперед, туда, где за парусами «Воблы» виднелся похожий на узкое лезвие шпаги бушприт, бесшумно протыкающий облака. Никакой необходимости пристально следить за курсом не было, но они оба старались смотреть только вперед, чтобы не оборачиваться лишний раз. Они оба слишком хорошо знали, что увидят позади.

«Аргест» больше не был призраком, сливающимся с дождевыми тучами, он обрел плоть и теперь совершенно отчетливо выделялся на фоне небесного океана – огромная зазубренная щепка, неумолимо тянущаяся вслед за «Воблой». Для того, чтоб заметить, насколько сократилось расстояние, не требовались сложные навигационные приборы. Даже без помощи подзорной трубы Дядюшка Крунч видел детали, которые предпочел бы не замечать – бесформенные провалы иллюминаторов, перекошенные палубы, искореженные, идущие внахлест, бронеплиты.

Дядюшка Крунч беззвучно выругался. Ему приходилось видеть самые разнообразные корабли, от элегантных каледонийских крейсеров, казавшихся воплощением военной мощи Унии, до грузных барж дауни, собранных, казалось, из случайных деталей и оснастки. Но ни разу прежде ему не приходилось видеть что-то столь же уродливое как «Аргест». Казалось, этот корабль нарочно был создан таким образом, чтоб каждой своей чертой царапать человеческий глаз. Его пропорции были искажены, черты перекошены, он сам по себе выглядел насмешкой над всеми кораблями воздушного океана. Чудовище сродни нему не смогло бы даже двигаться по прямой, однако же оно двигалось и Дядюшка Крунч всякий раз ощущал кислую, отдающую ржавчиной, изжогу, когда отмечал, как сокращается расстояние.

- Капитан на мостике!

Услышав окрик гомункула, Дядюшка Крунч выпустил штурвал и торжественно развернулся в сторону трапа. Одна из глупых старых традиций парусного флота, которые скоро, судя по всему, канут в Марево – вместе с самим парусным флотом. Но Дядюшка Крунч не собирался из-за этого от них отказываться.

Ринриетта поднялась на мостик «Воблы» так спокойно, как делала это сотни раз прежде. Дядюшка Крунч ожидал, что она сменит привычный алый китель на что-нибудь более пристойное, но ошибся – судя по всему, капитанессу не смущали многочисленные прорехи и оторванные пуговицы, следы их позорного бегства с Эребуса. На голове ее, как и прежде, красовалась заломленная треуголка, и Дядюшка Крунч отчего-то испытал облегчение, увидев ее. Это был не просто жест, понял он, уступая дорогу капитанессе, это был символ, не менее значимый, чем пиратский флаг, развевающийся на грот-мачте. Символ того, что Алая Шельма, гроза небесного океана, не намерена сдаваться.

Она успела смыть с лица грязь и кровь, на бледной коже алели многочисленные царапины, оставленные рапирой мистера Роузберри, но сейчас, занимая свое место возле штурвала, Ринриетта несла их, словно награды, высоко подняв голову.

Дядюшка Крунч знал, насколько тяжело ей это дается, но знал и то, что не имеет права это заметить. Там, на Эребусе, Алая Шельма показала свою слабость. Не подняла оружия, осознав бесполезность сопротивления. Отдалась на волю ветра, быть может, впервые за свою не очень долгую жизнь. Это тяготило ее сильнее, чем самый страшный шквальный ветер, выпивало силы, отравляло кровь. И все же она не была окончательно сломлена. Напротив, в холодной торжественности ее лица Дядюшке Крунчу показалось что-то успокаивающее.

Ступив на капитанский мостик, Алая Шельма даже не посмотрела в сторону «Аргеста» - еще один признак душевной выдержки.

- Господин старший помощник, доложите ситуацию.

Поддержать ее игру оказалось не так-то просто.

- Дела как у жареного карася, - буркнул он невольно, - Машина сдает.

- «Малефакс» уже докладывал. Надолго ее хватит?

- Тренч говорит, к вечеру будет выдавать не больше трети мощности.

- Если не взорвется… - тихо пробормотал Тренч, но капитанесса предпочла сделать вид, что не услышала его.

- Что ветер?

- Не балует. До рассвета нам везло, мы пересеклись с Пронырой, хотя считается, что в здешней части океана он не дует. Выиграли немного, даже смогли оторваться на четырнадцать миль, но потом…

- Ветер стух, - мрачно констатировал «Малефакс», - И никакой замены мы пока не нашли. Сейчас мы делаем всего тринадцать узлов. Этого мало.

- А… он?

Гомункулу не требовалось уточнять, кого имеет в виду капитанесса.

- Он делает полных шестнадцать. И расстояние между нами последние три часа сокращается с пугающей скоростью.

- Расчеты? – с пугающим спокойствием спросила Алая Шельма.

- Три часа с небольшим, - голос гомункула показался Дядюшке Крунчу безжизненным, незнакомым, - Может, четыре. Я пробую маневрировать на боковых ветрах, но от этого мало толку.

Алая Шельма задумалась.

- Что на счет резкой смены курса? Он весит как целый остров, а значит, обладает огромной инерцией. Мы можем взять свое на разворотах.

- Уже пробовали, - с сожалением ответил гомункул, - «Аргест» разгадывает наш маневр еще до того, как мы меняем паруса.

- Может, дадим ему бой?

- Наихудший вариант, прелестная капитанесса.

- Согласна, - Алая Шельма досадливо дернула подбородком, - Осталось убедить в этом Габерона. Он уговорил Шму оттащить его на гандек и с утра возится со своими пушками. Думаю, он и сам понимает глупость этой затеи, просто ему льстит погибнуть под грохот фейерверков. Ох уж эта формандская спесь…

Тренч опасливо поднял руку.

- Мы можем сбежать на шлюпках…

- Смеешься? Кто сможет сделать на шлюпке шестнадцать узлов?

- Я не это имел в виду, - бортинженер смущенно кашлянул, - Мы можем спустить на ветер сразу все шлюпки, что есть. И – в разные стороны! Облака здесь как рутэнийская похлебка, ничего не стоит спрятаться.

«Малефакс» взвесил это предложение быстрее, чем треска вильнула бы хвостом.

- Не годится. Будь между нами и «Аргестом» миль семь-восемь… Тогда, пожалуй, еще был бы шанс. Шлюпки оставляют в магическом эфире весьма зыбкий след, «Барбатос» мог бы и проглядеть. Но сейчас…

- Никаких шлюпок, - отрубила Алая Шельма, - Я не собираюсь лишаться своего корабля.

Ее тон не понравился Дядюшке Крунчу. Кроме мрачной торжественности в нем было что-то еще. И сейчас он отчаянно пытался понять, что именно.

- Ринриетта, я скорее своими руками разберу себя на запчасти, чем покину «Воблу», - пробормотал он, - Но ты должна понимать, что жизнь дороже… Что я скажу твоему старику на Восьмом Небе, если встречу его? Что сохранил корабль, но сгубил его внучку?

- Исключено. Мы не покинем «Воблу». Это слово Алой Шельмы.

- Копченый тунец! Опять ты за свое? – пробормотал Дядюшка Крунч, - Впору спасать не капитанскую гордость, а шкуру, Ринриетта!

- Будь уверен, мы спасем и то и другое, - она отбросила волосы и лица и решительно шагнула к штурвалу, - Паточная Банда, слушай мою команду. Начать набор высоты!

- Что ты имеешь в виду, Ринриетта?

- Вверх, - она ткнула большим пальцем в сторону солнца, - Мы поднимаемся, дядюшка. Со всей скоростью, на которую способны.

Это звучало так нелепо, что Дядюшка Крунч впервые в жизни замешкался с ответом.

- Но Ринриетта…

- Поясните свой приказ, прелестная капитанесса, - невидимый «Малефакс» тоже напрягся, - Я не вполне понимаю, что именно выиграет «Вобла», если поднимется на тысячу-другую футов.

- Мы поднимемся выше, чем на тысячу-другую футов.

- Соблаговолите уточнить, насколько выше, прелестная капитанесса.

- Думаю, двадцать пять тысяч будет достаточно.

На капитанском мостике воцарилось молчание. Теперь Дядюшка Крунч был бессилен нарушить его скрипом штурвала – на его рукоятях лежали расцарапанные пальцы Алой Шельмы.