И его последователи – это не просто бритоголовые нищенствующие монахи, сидящие скрестив ноги перед голой стеной и бубнящие «ОМ». Возможно, величайшими мастерами буддизма в древние времена были именно члены царского рода, обладающие вдохновенным азартом и талантом управлять целыми странами и их экономикой. Есть, например, великое буддийское учение под названием «Калачакра», или «Колесо Времени», – за последние несколько столетий оно передавалось в особом кругу каждым далай-ламой Тибета. Так вот, в самом начале Будда учил ему древних царей Индии, то есть личностей выдающейся интуиции и необыкновенных возможностей, которые, в свою очередь, передавали его по царской же линии на протяжении многих поколений.
Я завел здесь этот разговор, чтобы обратить ваше внимание на обычное заблуждение, касающееся не только буддизма в частности, но и внутренней духовной жизни каждого вообще. Буддизм всегда учил, что есть время и место для того, чтобы вести уединенную жизнь монаха, отрешиться от мира с целью научиться быть ему полезным. Но мы должны служить миру, а раз так, то для этого мы должны жить в этом мире.
За годы работы в корпорации мне довелось столкнуться с большим числом воротил бизнеса, которые раскрыли мне невероятные глубины своей внутренней духовной жизни. В первую очередь это касается алмазного дилера по имени Дхиру Шах из города Бомбей, название которого недавно исправлено на более точное Мумбай. Если вы взглянете на г-на Шаха, сходящего по трапу самолета в нью-йоркском аэропорту Кеннеди, то увидите смуглого низкорослого очкарика с редеющими волосами и застенчивой улыбкой. Он проберется сквозь толпу, подхватит свой небольшой потертый чемоданчик, затем возьмет такси и отправится в самый скромный отель Манхэттена, где на ужин неизменно съест несколько ломтиков хлеба домашней выпечки, приготовленного и заботливо уложенного в сумку его любящей женой Кэтки.
На самом деле г-н Шах – один из самых влиятельных скупщиков бриллиантов в мире, ежедневно приобретающий тысячи камней для «Андин». И все же я бз лишних слов могу утверждать, что он – высочайшая духовная личность из тех, что я когда-либо встречал. Не торопясь, год за годом, он раскрывал для меня богатство своей внутренней жизни.
Г-н Шах исповедует джайнизм – древнюю религию Индии, которая зародилась в ту же эпоху, что и буддизм, около двух тысяч лет назад. В вечерней тишине мы вместе усаживались на холодный пол храма в его квартале; простой, но изящной конструкции, этот храм был настоящим уголком спокойствия посреди бомбейского хаоса. Служители неспешно двигаются перед алтарем в прохладном полумраке внутреннего святилища, на их лицах играют отблески приглушенного красного света небольших масляных ламп, возжигаемых ими в честь своего бога.
Женщины в мягких ниспадающих шелковых одеждах молча входят и прикасаются к земле в глубоком поклоне, затем так же молча садятся для молитвы. Детишки, перешептываясь, переходят от статуи к статуе, глядя вверх на тысячи изображений святых. Бизнесмены оставляют свои портфели и обувь на ступеньках у входа и в почтении проходят внутрь, усаживаясь для своей спокойной внутренней беседы с Махавирой.
Вы можете долго сидеть в этом храме, пребывая в благодати; вы можете совершенно позабыть о времени, о том, какой сегодня день недели, о том, что вам пора вставать и идти домой, и даже забыть об Оперном театре.
Оперный театр – имя нарицательное для обозначения алмазного бизнеса в Индии, где в грязных кирпичных домах и многоэтажных офисах стоимостью несколько миллионов долларов работает порядка полумиллиона человек, ограняя большую часть мирового оборота алмазов и снабжая своей продукцией клиентов в Америке, Европе, Ближнем Востоке и Японии. Оперный театр – это на самом деле всего лишь два ветхих здания в дебрях Бомбея, одно в шестнадцать, а другое в двадцать пять этажей, названные так, потому что неподалеку находится столь же ветхое здание старой оперы.
Чтобы попасть туда, вы приезжаете в полуразвалившемся авто к невероятно переполненной парковке, затем чудом проталкиваетесь, выискивая лазейки, через плотную толпу начинающих алмазных дилеров, выкрикивающих друг другу предложения и контрпредложения и размахивающих потрепанными бумажными пакетами с горсткой крошечных алмазов внутри. Потенциальные партнеры – продавцы, стоящие лицом к лицу с покупателями, – тыкают друг друга в ладони, на немом языке этой особой распальцовки обсуждая цену, при которой сделка состоится.
Прорвавшись через эту мелкую рыбешку, вы оказываетесь в толпе, осаждающей один из работающих сегодня еле живых лифтов. (Здесь всегда нужно выбирать: либо поехать на лифте с риском застрять на несколько часов между этажами, когда опять вырубят электричество, либо преодолеть около двадцати пролетов лестницы пешком, проклиная бомбейскую жару и влажность, насквозь пропитавшую потом вашу свежую новую рубашку). Далее следует ритуал открывания экзотической комбинации старинных индийских замков, электронных детекторов движения и навороченных акустических датчиков – и вот вы в офисе.
Здесь все по-другому. В офисах побольше – везде мрамор: мрамор на полу, мрамор на стенах, мрамор по всей ванной комнате и шедевры утонченной античной резьбы на мраморных подставках, привезенные из бельгийского филиала. Арматура в туалете вызолочена, а унитаз представляет собой невероятный гибрид западного стульчака с восточными подставками для ног по бокам, чтобы при желании можно было по-индийски усесться на корточки.
За внутренними закрытыми на замок дверьми располагаются тихие кондиционированные комнаты с длинными рядами юных индийских леди, одетых в свободные сари, излюбленную одежду женщин Индии на протяжении последних тысячелетий. Они неслышно сидят под флуоресцентными лампами с точно подобранной длиной световой волны, и перед каждой девушкой лежит аккуратная горка алмазов, стоимость которой может достигать ста тысяч долларов. Рука с остроконечным пинцетом выскальзывает из складок сари, подхватывает из горки очередной алмаз, подносит его к ювелирному увеличительному стеклу вроде монокля, прижимаемому к глазу другой рукой, и грациозным жестом укладывает на подкладку из тонкой бумаги в одну из пяти-шести меньших кучек. Так алмазы сортируют по классу и цене.
В комнате слышны лишь тихое шуршание пинцета по бумаге да легкое постукивание алмазов, укладываемых в соответствующую горку. Эта картина везде одна и та же, будь то Нью-Йорк или Бельгия, Россия или Африка, Израиль или Австралия, Гонконг или Бразилия.
Как-то раз мы выезжали за город, чтобы увидеть, как на самом деле в Индии режут камни. Огромное количество алмазов ограняют на дому при участии всей семьи. Необработанное алмазное сырье от крупных компаний Бомбея ежедневно развозится по сельской местности широкой сетью посыльных с крошечными сумками, путешествующих на поезде, автобусе, велосипеде, а то и просто пешком. Камни возвращаются тем же способом, заканчивая свой путь в одной из сортировочных комнат, а затем в металлической коробочке препровождаются курьером компании по перевозке ценных грузов «Бринкс» на ежедневный авиарейс в Нью-Йорк.
Навсари – это типичный город огранщиков в штате Гуджарат севере от Бомбея, с наибольшей концентрацией алмазных фабрик. Рабочие стекаются в Навсари со всей страны в надежде получить самую стабильную работу в Индии. Они нанимаются, скажем, на шесть месяцев, обычно до одного из больших религиозных праздников вроде Дивали. Затем получают праздничную премию и на следующий день отправляются назад, порой за тысячи миль, чтобы несколько недель побыть со своей женой и детьми и вложить деньги в соседский урожай кукурузы. Потом снова пакуют небольшую сумку и возвращаются на фабрику, на очередную полугодовую вахту.
Покупка алмазов в Навсари не похожа ни на одну другую во всем мире. Представьте, что вы пытаетесь протиснуться сквозь толпу, запрудившую не меньше мили грязной улицы в центре индийского городка. Все орут, каждый крикун сжимает в руках маленький клочок бумаги, в который завернута пара алмазов размером чуть больше, чем точка в конце этого предложения. Камни еще покрыты шлифовальной смазкой, делающей их тускло-серыми, но на ярком солнечном свете только дурак – или хорошо обученный индийский дилер – попытается купить такой алмаз, не имея возможности отличить чисто белый (очень дорогой) от ярко-желтого (можете сразу выбросить).
