Императрица с любопытством посмотрела на модель, стоявшую у стены, и наклонила голову в знак согласия.

Молодой князь поспешно вышел из комнаты. Он вскоре вернулся и подвёл за руку к императрице малорослого, болезненного мужчину лет пятидесяти, в простой одежде из чёрного сукна.

Елизавета Петровна благосклонно рассматривала низко наклонившегося профессора, бледное, но оживлённое и умное лицо которого обнаруживало робкую боязливость. Он пытался освободиться от своего бойкого воспитанника, чтобы приветствовать императрицу напыщенным и несколько неловким комплиментом.

   — Любезный профессор, — приветливо сказала Елизавета Петровна, — я весьма довольна, что этот ребёнок так сильно интересуется вашими лекциями. Объясните мне также немного вон то удивительное произведение, на которое он возлагает громадные надежды.

Она подошла к модели. Профессор стал вертеть коленчатую ручку: корзины начали опускаться и подыматься в шахтах; крошечные рудокопы принялись действовать киркой и лопатой; вся деятельность рудника над землёю и под нею оказалась перед глазами императрицы. В увлечении своим предметом профессор забыл свою робость и ясно и понятно излагал различные работы автоматического прибора.

   — Не правда ли, всемилостивейшая государыня, — воскликнул молодой князь, когда лекция была кончена и механизм снова остановился, — не правда ли, что это — целое государство, которое я имею право завоевать? И если императрица владычествует над землёю, то она позволит мне господствовать там, в глубинах, водить мою армию в шахты на войну с завистливыми подземными духами и преподносить народу все отнятые у них сокровища.

Елизавета Петровна ласково провела рукою по волосам мальчика, глаза которого сияли воодушевлением.

   — Да, дитя моё, — сказала она, — эти недра земные должны принадлежать тебе, я дарю тебе то, что кроется под землёю: ты оживишь там дух великого императора Петра. Господь да благословит тебя! Благодарю вас, господин профессор, — прибавила императрица. — Подумайте хорошенько, какую милость желали бы вы получить от меня.

Профессор Леман стоял перед нею ни жив ни мёртв. Но молодой князь воскликнул:

   — Я помогу ему придумать, ваше императорское величество. Мы уже отыщем что-нибудь вдвоём, и я предупреждаю заранее, что буду просить для своего профессора чего-нибудь значительного! А теперь пойдёмте, пойдёмте, мой почтенный друг; если императрица разрешит, то мы сейчас же отправимся в нашу плавильню. Вы должны показать мне дальше, как происходит очистка благородного металла и как связуется кровь земных жил для употребления на пользу человека.

Императрица заключила его в объятия и расцеловала в щёки, после чего он ушёл, увлекая за собою профессора.

   — Моя всемилостивейшая императрица желает приказать мне что-то? — спросил Разумовский, тогда как Елизавета Петровна с глубокой нежностью провожала взором мальчика.

   — Да, — воскликнула она, внезапно становясь серьёзной, — я приехала сюда потолковать с тобою, но чуть не забыла обо всем из-за этого ребёнка! Что скажешь ты насчёт Апраксина? — продолжала государыня. — Ведь ты знаешь его и вверенные ему войска. По какой причине мешкает он в Мемеле? Отчего не подвигается вперёд? Отчего не вступает в бой?

   — Трудно, — возразил Разумовский, — судить издалека о мероприятиях полководца в неприятельской земле; делать это даже опасно. Множество поражений австрийцев в последних войнах произошло не столько по вине генералов, сколько по оплошности придворного военного совета в Вене, который часто посылал им издали превратные и вечно опаздывавшие приказания. Апраксин — не новичок в военном деле; он честолюбив, обладает личною храбростью; армия у него молодецкая и должна быть снабжена всем необходимым после занятия Мемеля.

   — Тем не менее он не вступает в бой и не двигается вперёд, — подхватила императрица, — тогда как я погибаю от нетерпения услышать, что эти отчаянные и нахальные пруссаки разбиты. Ведь Апраксин знает, что каждая его победа принесёт ему щедрую награду от меня, как знает и то, — прибавила она с мрачной угрозой, — что я неумолимо покараю всякую вину и всякую оплошность!.. Какой может быть у него повод плохо служить мне? Неужели этот прусский король достаточно богат, чтобы перевесить мои награды?! — с гневом и презрением воскликнула Елизавета Петровна. — Или достаточно могуществен, чтобы защитить моих слуг от моего гнева?

   — Я долго наблюдал за ходом событий на свете, — ответил Разумовский, — и нахожу, что не всегда следует искать причины явления там, где оно обнаруживается... Вашему императорскому величеству хорошо известно, что я не люблю вмешиваться в политику; с меня достаточно быть вашим другом и сгонять тучи с чела моей государыни, насколько хватает моего уменья; но, раз вы обращаетесь ко мне с вопросом, позвольте и мне просить вас, в свою очередь, доверяете ли вы Бестужеву?

   — Бестужеву? — повторила императрица, пожимая плечами. — А что мог бы он сделать? Я держу его в своей власти и могу превратить в прах; он ненавидит прусского короля не меньше, чем я ненавижу его; Апраксину я показала высшую цель честолюбия, как мог бы Бестужев помешать ему стремиться к ней, если бы даже и хотел?

   — Он был, — ответил Разумовский, — близким другом сэра Чарльза Генбюри Уильямса, который, как вам известно, не останавливался ни перед чем, чтобы воспрепятствовать нашему союзу с Австрией и Францией.

   — Как же, знаю, — сказала Елизавета Петровна. — И немало английских гиней перешло в его карманы; это я тоже знаю; но что мне за дело, — прибавила она с циничным равнодушием, — если мой государственный канцлер, который постоянно нуждается в деньгах, открывает для себя новые источники доходов, вместо того чтобы докучать мне? Он может сожалеть о тех английских гинеях, как и я могу сознаться, что прекращение субсидий от моего брата в Лондоне немного чувствительно для меня. Но Бестужев знает мою волю: союз заключён, война объявлена, какая же выгода ему рисковать, сопротивляясь моей воле, и какую власть имеет он над Апраксиным, чтобы вовлечь его в такую опасную и пагубную игру?

   — Ваше императорское величество, — ответил граф, взяв руку императрицы, — то, что не осмеливается сказать вам никто при вашем дворе, я смею и должен вам сообщить. Я стою верным стражем при вас и вижу зорко и ясно; таким образом от меня не укрылись те взгляды, которые направляются из среды ваших придворных, отчасти боязливо, отчасти с надеждою, туда, где некогда предстоит взойти солнцу будущего.

Елизавета Петровна побледнела и мрачно потупила неподвижный взгляд.

   — И ты это заметил? — тихонько промолвила она. — Ну, говори дальше...

   — Бестужев, — продолжал Разумовский, — никогда не смотрит куда-нибудь открыто и прямо. По большей части он обращает свой взор совсем не в ту сторону, куда, по-видимому, устремлено всё его внимание; а между тем я подметил, как его сверкающие глаза также весьма пристально поглядывают на ту брезжущую утреннюю зарю будущего.

   — Бестужев? — воскликнула Елизавета Петровна. — Но ведь он — старик, намного старше меня!.. Ведь ему в будущем предстоит одна могила!..

   — Он не верит, чтобы смерть могла приблизиться к нему, — возразил Разумовский, — а если бы она и встретилась с ним, то он отвернулся бы в сторону, воображая, что может пройти мимо неё незамеченным. Вы знаете также, — продолжал граф, — что то, что сегодня смеет рассчитывать на щедрую награду, получит, пожалуй, жестокое возмездие в будущем. Вы знаете, как умён, как лукав Бестужев; неужели он не сумел бы обратить взоры податливого Апраксина именно в ту сторону, куда смотрит сам?

Елизавета Петровна в сильном волнении стала прохаживаться взад и вперёд по комнате, прижимая руки к бурно поднимавшейся груди.

   — Если бы это было возможно, — произнесла она дрожащими губами, — если бы это было возможно, то мешкотность Апраксина получила бы объяснение. Но я не хочу... я не могу поверить этому; ведь если бы я поверила, то была бы готова забыть клятву, данную мною при восшествии на престол, и кровь полилась бы без милосердия, будь она даже благороднейшая после моей! — воскликнула государыня. — Не пощадил же мой отец, — тихонько прибавила она, — собственной крови, чтобы оградить от измены безопасность и величие государства.