С собою привёз Гагарин целые сундуки указов и наказов, отписок и записей, касающихся управления Сибирью, данных прежними губернаторами, исходивших и от него самого, как от главного судьи Сибирского приказа, то есть фактического наместника, хотя и проживающего на Москве, далеко от края, вверенного ему царём.

Здесь, в Тобольске, тоже были перерыты все архивы, разворачивались старые свёртки бумаг, целые «столицы», составленные из подклеенных один к другому листов, часто доходящие до сотни аршин длины при необъятной толщине. Сырость, крысы, плесень портили эти свитки, многие бумаги были наполовину уничтожены, изгрызаны, чернила совершенно выцвели... И потому недавно даже последовал приказ: «Не писать приказов и ведомостей на «столпчиках», не склеивать их потом в гигантские «столпцы», а вести всё делопроизводство, вписывая его в тетради или употребляя отдельные листы бумаги, которые потом могли быть сшиты в тетради же». Этим предполагалось сохранить архивы в исправности и ввести больше порядка в запутанное делопроизводство, отчего особенно страдала Сибирь.

Гагарин из всего огромного материала приказал выбрать наиболее важные приказы и наказы, данные до этого времени различным сибирским воеводам по городам. Якову Аггеевичу Елчину поручено было ознакомиться с этими указами и с основными законами, касающимися Сибири и её управления. Затем с открытым листом, дающим ему самые широкие полномочия, должен он был объехать не только главные города края, но и самые отдалённые закоулки, острожки и городки, куда обычно осенью съезжались оброчные инородцы с ясаком.

Всюду Елчину предстояло производить поверку дел, выяснить, исполнялись ли приказы, данные в разное время, не творилось ли каких беззаконий воеводами-комендантами, приказчиками городовыми, целовальниками, старостами — словом, тою бесчисленной армией военных и гражданских представителей власти, которые на деле правили и владели Сибирью от имени царя и «по указу ево царского величества», как писалось везде на бумаге с «орлами» и без «орлов», не гербовой...

Это была показная сторона ревизии. Конечно, заранее можно было сказать, что не найдётся такого города, где не накопился бы ряд самых вопиющих нарушений закона, явных небрежений к приказам, идущим от центральной власти. Понимал это хорошо и Елчин. Беседуя с глазу на глаз с Гагариным, он прямо сказал ему:

   — Ваше превосходительство, сиятельный князь! Отсюда глядя, поведать можно наперёд: ни единого праведника, но тысячи грешных, великих и малых сыщу! Что же мне делать с ими? По закону ли творя, в кандалы и в темницу ввергать таковых?.. Вам ли доносить, ожидая резолюции?.. Либо иначе как?! Сдаётся мне, это есть труднейшая и главнейшая часть дела, на меня ныне доверием вашего превосходительства, государь мой, возлагаемого.

   — Истинно так. Умно сказано! Тоже не зря же выбрал и посылаю я тебя, Аггеич... Первее, чем прямой ответ на твой спрос дать, послушай басенку, какую мой Зигмунд мне изложил, когда я с им толковал про дела сибирские, про богатства здешние, про то, как трудно всё собрать, что должно бы в казну попасть, да пропадает по дороге... И неведомо — как и где?

   — Занятно послушать! Сказывать прошу, ваше сиятельство. Охоч я сам до побасёнок. Што тебе полячок твой поведал?..

   — Простую вещь самую. Будто приключилось так, что царь всей звериной породы, лев, занемог. И лекаря сказали, надо-де пользовать царя мёдом самым свежим. Брюхо, перси ему мазать и в нутро давать, сколько надобно. Вот и клич по лесам был кликнут: «Должны-де пчёлы все борти свои раскрыть, льву мёд нести!» Волей-неволей послушали пчёлки... Раскрыли соты. А со всех сторон и набежало зверье лесное, жадное, горластое. Впереди всех — медведи, на мёд больно лакомые.

Они и стали первые из ульев мёд драть, в один ком валять... А остальных — цепью нескончаемой поставили от лесов пчелиных до самой берлоги львиной... И такой-то ком мёду сваляли, что и поглядеть страшно! С дом величиною...

И передали волкам ево: «Дальше, мол, катите, с лап на лапы передавайте до царя до батюшки!» А сами стоят на задних лапах, передни облизывают... И шею, и грудь.

Домой пришли, медвежата отцов да матерей лизать стали... На всех хватило!.. То же и с волками было... И с лисицами, и с рысями... Да и с баранами, с овцами скудоумными, кои у самой берлоги уж стали и льву мёд подавали... А тому из огромного кома такой комочек достался, что и хвоста не помазать!

   — Занятно! Похоже до капли, ваше превосходительство... Чья басенка-то, не знаешь ли, государь мой?..

   — Знаю. Француза, Лафонтеня... Да, слышь, ещё не конец... Озлился лев. Все сыты и пьяны, а ему не стало... И совета просил у мыши у одной у старой... Она и научила его. Приказал лев снова мёд ему собирать. Да прибавил: «После сбору пускай немедля за наградой к берлоге все бегут. И кто первый придёт, тому больше награда». А сам котлы изготовил, воды накипятил, в бочки кипятку наливать приказал. Вот надрали сызнова мёду медведи, больше прежнего... С них самих мёд так и течёт!.. Кинули ком волкам, а сами ко льву за наградой... Волки — лисам, лисы — рысям, те — куницам... Один одному кидает по-старому да на месте не стоит алибо домой не бежит: все ко льву наперегонки кинулися, за наградою. А к ему сызнова комочек медку невелик дошёл. Да он уж не горюет. Первые лисы прибежали. Он и говорит: «Ну-ка, суньте лапы в ту кадку... Там награда ваша!» Сунули, лапы поошпарили, мёд весь смыли с них, отошли лисы и молчат, думают: «Мы маху дали, так и над иными потешимся!..» Так оно и было... Барсуки, росомахи, кошки и белки — все лапы жгли в кипятке, мёд там оставляли, тишком отходили, штобы и других залучить в ту же дыру, где сами застряли!..

   — И это верно, государь мой, ваше превосходительство. Што у людей, што у зверей — всё одна повадка! — смеясь подтвердил Елчин.

   — Ладно. Последними медведи подошли. Пыхтят, переваливаются... Мёд с их тёком течёт. Зарычали: «А где наша награда!..» Лев на самый большой чан и показывает: «Прыгайте туды! Што найдёте, всё ваше!» Прыгнули мишки, еле не сварилися, вылезли облезлые, без меху... Домой драть... А в том чану, где они шпарилися, — на четверть мёду сверху плавает... Как собрал лев всё, что от воров отлипло, ему на год, почитай, запасу хватило... Теперь понял ли, Аггеич, чево жду от тебя, как тебе дело делать надобно?..

   — Понял!.. Попросту говоря — воров ограбить... Они все по малости казну растаскивали... Теперя, ежели с них хотя и понемногу назад собрать, так...

   — И на наш век с тобою хватит!.. И в Питербурх пошлём такие вороха всево, каких там и не видывали! Чай, за это, окромя спасиба, ждать нечего! А грабители наши... ежели их и против шерсти придётся погладить... они не станут караулов звать!.. Поймут, что молчать лучче...

   — Понял! Теперь я всё понял! Хоть и бумаг не пиши мне, ваше превосходительство! Есть указ полномочный — и вся недолга! А ежели и станет на меня иной кляузы наносить, жалобы разводить... так уж я на тебя в надежде!.. Чай, не выдашь, государь мой!.. А?..

   — Вестимо, не выдам! Ха-ха-ха!..

И оба раскатились довольным смехом, словно видели отсюда, какие рожи будут строить разные крупные и мелкие казнокрады сибирские, у которых на законном основании при свете дня будет ограблено всё, что успели они сами награбить до этих пор, сидя на местах...

Выехал Елчин на ревизию... Трубникову пришлось собирать людей для весенней разведки, готовить провиант, запасы свинцу и пороху, амуницию и оружие... И уж не мог он сопровождать Гагарина, который, несмотря ни на какие занятия и дела, не пропускал случая провести ночку-другую в гостях у попа на Салде...

Так вся зима прошла. Миновали снежные вьюги и морозы трескучие. Солнце стало всё раньше выглядывать из-за вершины лесов на востоке, всё позднее садилось оно за дальними холмами и лесами на западном берегу Тобола...

Великий пост настал... Реки вздулись, снега посинели... Ростепель началась, дружно весна настала, распутица отрезала Тобольск от целого мира. Даже в Салдинскую слободу не то что возком, а и верхом на коне трудно добраться...