– Ну, в общем… имей в виду.

– Хорошо, – кивнул я. – Я рассчитаюсь?

Меня подвели к кассе, и я заплатил за набор.

«Минус десять твоей фантазии», – сказал себе я, получая в руки нарядный пакет с лавандовыми полями.

Алина проводила меня до двери, а затем вдруг резко выпалила:

– Если что, заходи… просто так.

Я удивленно на нее посмотрел, она махнула мне и ушла к новому покупателю.

«Забавно», – только и подумал я.

Мама рассматривала набор с легкой растерянной улыбкой. Все выглядело очень красиво – они знали упаковочное дело в этом своем «Прованском саду». Алина наложила туда еще каких-то лепестков и прилепила их фирменную открытку с поздравлением, которую я коряво подписал.

– «Марокканская роза»… – с интересом произнесла она.

– Сказали, выгодно оттеняет зрелую красоту, – не удержался я от ремарки. – Ну… не знаю, просто подумал, женщины такое любят.

– Замечательный подарок! – воодушевленно ответила она.

Позже выяснилось, что отдушка ей не понравилась, но об этом она никогда не сказала. Я понял это по тому, что из набора мы использовали только мыло в виде розочки. Все остальное затерялось где-то на ванных полках…

Мы сидели за столом, царила неловкая пауза. Несколько последних месяцев ожесточенной ругани вдруг сменились тишиной, в которой нам нечего было сказать друг другу. А день выдался солнечным, и снег грязными ручьями потек куда-то вниз…

– Как дела в школе? – спросила она.

– Нормально, – уклончиво ответил я.

– Учеба? Справляешься?

– Сойдет.

Я, как всегда, был очень «разговорчивым». Но я не понимал, как можно просто сидеть и рассказывать обо всем. Мне сложно давалось говорить откровенно даже о таких повседневных вещах, как погода или школа. Этого я в себе не понимал и оттого молчал еще больше.

– Ты ходишь на спорт какой-то?

– Записался в секцию баскетбола. А как ты узнала?

– Уже две недели подряд нахожу в корзине для белья твою спортивную форму, – снисходительно хмыкнула она. – Тоже мне загадка. Ну, спорт – это хорошо. Молодец.

И мне хотелось иногда спросить ее: «А что ты думаешь о наших с тобой колючих отношениях? Ну, кроме того, что я – ходячая проблема, а все дети как дети?». Есть мысли, которые человек подпускает к себе только наедине с собой. И они самые важные. Но максимум, на что я был способен, так это спросить, что у нее на работе.

И она рассказала бы мне долгую историю про какие-нибудь судебные тяжбы, которые ничего мне не сказали бы о ней. А задать вопрос напрямую я не мог.

Иначе получился бы откровенный разговор.

– Есть хочешь? – спросила она.

– Нет вроде…

– Предлагаю пойти в твой любимый торговый центр и съесть пиццу с грибами, которую ты так любишь.

– Мам, это же не мой день рождения.

– Ну, я тоже съем немного.

Она хотела провести со мной время. В свой же день рождения, на моих условиях. Такие я ставил в детстве, взимая взятки в виде фастфуда. Я вспомнил, что пытаюсь быть лучше.

– Да, пошли. Только возьмем то, что ты захочешь.

У нее были сложные пищевые предпочтения. Очень многое она не могла позволить себе из-за больного желудка, а то, что могла, выбирала с излишней придирчивостью. Поэтому вместо фастфуд-забегаловки мы выбрали дорогой ресторан вдали от фуд-корта, где из еды воротили такие произведения искусства, что потом было жалко есть. Но это меня устроило. В фуд-корте обязательно попались бы одноклассники. Никто не хочет светиться где-то с родителями.

А в таких заведениях они не бывали.

Она заказала какие-то морепродукты, и мы пытались общаться. Выходило не очень складно.

– Зачем ты куришь?

– Я не курю.

– А зачем ты врешь?

– А зачем ты спрашиваешь, если знаешь правду и знаешь, что я совру?

– Так ты можешь сказать мне причину?

– Просто. Многое в этом мире делается без особой цели.

– Я даю тебе карманные деньги не на сигареты, понимаешь?

– Мам, давай сменим тему.

Беседа опять скатывалась в ссору. Я уже поглядывал на часы, а официант все не торопился. Я не мог долго находиться в ее присутствии: все казалось избыточным и во всем возникали перехлесты. Разговор оборачивался ссорой, а невинная реплика превращалась в хамство.

– Ты ничего мне о себе не рассказываешь, – с заметной печалью сказала она.

– Потому что у меня ничего не происходит.

– Что же должно произойти, чтобы ты хоть что-то рассказал? Мне иногда кажется, что ты как чужой в своем доме. Вернее… хочешь быть чужим.

Я глядел на ее усталое лицо: она выглядела моложе своих лет. Ей давали тридцать восемь навскидку. Но в чертах было много тяжести. Такое выражение образуется с возрастом от глубоких переживаний, и его уже невозможно спрятать за дежурной мимикой. Стоит только человеку остаться наедине с собой, как все сползает, как краска, и остается лишь одна грустная гримаса.

Мне хотелось обнять ее и попросить прощения за мое безобразное поведение: скрытность, грубость, курение – и за то, что демонстративно отсекал ее от своей жизни. Но на такой шаг я не мог решиться. Истинная трусость – в таких вещах.

– Спроси у меня все что хочешь.

Не это надо было, конечно, сказать. Я словно оказывал какую-то милость.

– У тебя есть девушка? – мигом спросила она.

Я вытаращился, менее всего ожидая услышать такой вопрос.

– Нет.

– А нравится кто-нибудь? – с пристальным взором осведомилась она.

– Нет!

Она поскучнела. Принесли креветки с овощами и рисом. Все дымилось и вкусно пахло.

Мы чокнулись. Она взяла белое вино, мне налили кока-колы по детскому тарифу.

– За тебя.

– И за тебя.

Обед прошел в молчании. Я чувствовал подавленность. Отчего? От неумения выразить лучшие чувства? Что я за человек такой? Мне даже хотелось плакать. Но я давился этими креветками и думал, что сейчас выйду и пойду на ту заброшенную стройку.

– Что будешь делать потом? – словно прочла она мои мысли.

– Погуляю… А ты?

– Я останусь тут.

– Зачем?

– В кино иду.

– Одна?

– Нет.

– А с кем?

– Ну… со знакомым, – с особым значением произнесла она, и у меня отлегло от сердца.

Значит, появился какой-то ухажер. Это радовало. Личной жизни у нее не было, растила она меня одна, но когда кто-то появлялся, она зачем-то давала мне знать и называла их «знакомыми». Я искренне хотел, чтобы один такой знакомый взял ее замуж и она была бы так счастлива, что забыла бы про непутевого меня.

Мы доели. Я как-то чинно поблагодарил ее за обед и оставил в ресторане допивать вино. На всякий случай спрятался за фикусом снаружи и ждал. Мне было важно увидеть, что ухажер и впрямь придет. Так и было. Зашел какой-то мужчина и подсел к ней. В руках у него был нелепый веник.

«Каллы на похороны приносят, дебил», – почему-то желчно подумал я.

Но дальше подсматривать не стал и побрел вниз.

О ней больше думать не хотелось. Я просто надел наушники.

Это пел Мэрилин Мэнсон в такт моему сердцебиению.

Я шел к выходу. Внезапно повеяло знакомой смесью душистых запахов.

«Прованский сад».

Я как раз проходил мимо магазинчика и увидел знакомые цветастые банки и флаконы и суетящихся вокруг клиентов девочек в розовых фартуках. А у прилавка стояла Алина и смотрела прямо на меня. Вдруг она счастливо улыбнулась и помахала.

Я не удержался от ответной улыбки. Ноги продолжали на автомате нести меня вперед, а в голове роились дурацкие вопросы. Ну зайду я, а дальше что?

«Спасибо, Алина, что натерла мне руки кремом, и правда стало лучше. А может, еще чем-нибудь брызнешь?»