В душе мне дико, безумно хочется ее найти. Сказать ей: «Да, да, я тебя понимаю!»

Класс накрывает тоскливая тишина. Слышно, как несколько человек строчат в мобильниках сообщения. Наша учительница, миссис Хиллард, лелеет надежду, что мы впитаем в себя всю мощь поэзии. Опираясь о стол, она прижимает к груди учебник.

– Кто мне скажет, о чем это стихотворение?

Может, для нее это и потрясение, но никто ей не отвечает.

Миссис Хиллард выпрямляется и проходит между рядами парт, касаясь каждой из них кончиками пальцев. На ней длинная шелестящая юбка и узорчатый кардиган, какие носят только пожилые учительницы.

Я запихиваю записку под учебник, пока она меня не застукала.

– Против чего же восстает Дилан Томас? – спрашивает она. – Что это за гаснущий свет?

– Наступающая тьма, – отзывается Дрю Кенни.

– На первый взгляд – да, – кивает миссис Хиллард, цокая каблуками по полу. – Что еще он может иметь в виду?

– Ночь? – высказывает предположение другая ученица. Вяло и без вдохновения.

Мне приходят на ум рассуждения о фотографиях, которые мы ведем с девушкой с кладбища. Ей бы тоже сейчас было скучно? Стоп. А что, если она действительно здесь? Я осматриваю класс.

Кто знает, может, она и тут. Вряд ли, конечно. Но все может быть. Нельзя же посмотреть на кого-то и сразу понять: у нее умерла мама. У меня тоже на лбу не написано: «УМЕРЛА СЕСТРА».

– Прочитайте стихотворение еще раз про себя, – говорит миссис Хиллард. Постучав пальцами по учебнику Элайджи Уокера, она тихо велит ему: – Убери телефон.

Тяжко вздохнув, тот сует мобильный в рюкзак.

– Прочитайте его еще раз.

Она останавливается у моей парты. Бросив на меня короткий взгляд и рассеянно постучав по моему учебнику, она идет дальше. Учителя не ждут от меня ничего особенного.

– Прочитайте стихотворение еще раз и скажите мне, о чем в нем на самом деле говорится.

Кто-то кашляет. Кто-то ерзает. Все молчат. Миссис Хиллард разворачивается в конце класса, и ее спокойствие впервые дает трещину:

– У кого-нибудь должны же быть мысли по этому поводу. Ну хоть у кого-нибудь! Неверных ответов тут нет.

Говорит человек, который только что отмел два ответа.

– О чем это стихотворение? – требовательно вопрошает учительница.

Чего она так разошлась-то?

Я скольжу взглядом по странице со стихотворением:

«Не уходи покорно в ночь глухую».

Я сам не замечаю, как прочитываю его целиком. Оно вовсе не о тьме и ночи.

Миссис Хиллард все так же медленно проходится по классу.

– Он говорит: «Восстань, противься гаснущему свету». Что чувствует Дилан Томас?

– Отчаяние.

Слово вырывается прежде, чем я успеваю себя остановить. Мой голос звучит хрипло – в последний раз я говорил три часа назад, когда мы с Рэвом съели на двоих бублик в столовой.

Естественно, все тут же вылупляются на меня. Половина из присутствующих, наверное, никогда не слышали моего голоса.

Миссис Хиллард возвращается и останавливается у моей парты.

Я не смотрю на нее. Нужно было держать рот закрытым. Продолжаю рисовать в тетради закорючки, делая вид, что это не я говорил. Но она же не идиотка.

– Отчаяние, – тихо повторяет она. – Почему?

– Я просто предположил.

– Неправда. Так почему отчаяние?

Моя рука замирает, и я поднимаю на учительницу злобный взгляд. В классе стоит такая тишина, что, урони кто-нибудь булавку, все услышат. Не люблю быть центром внимания. Ушла бы она от моей парты подальше.

– Я сказал, что это было просто предположение.

– Хорошо. Тогда сделай еще одно предположение, – спокойно отвечает миссис Хиллард. – Почему отчаяние?

Я захлопываю учебник, и сидящие рядом ученики подпрыгивают на стульях от неожиданности.

– Может, он боится долбаной тьмы.

Она и бровью не ведет.

– Может быть. Какой именно тьмы?

Неправильной. Горло сжимается от нахлынувших эмоций, плечи напрягаются. Мне хочется в клочья разорвать проклятый учебник. Я дышу громко и тяжело, как загнанная лошадь.

– Ну же, – подбадривает меня миссис Хиллард. – Какой именно тьмы?

Я готов рассыпаться на части, а она возомнила себе, будто сейчас доберется до моей чуть потускневшей, но якобы золотой души. Видел я уже такие выражения лиц: у социальных работников, школьных психологов, других учителей. Чего они не могут понять, так это того, что все их старания бесполезны.

Кит Кеннеди, сидящий через несколько парт от меня, фыркает себе под нос:

– В исправительном центре им, наверное, не до поэзии.

Я стремительно вскакиваю, и ножки стула со скрипом проезжаются по полу. Миссис Хиллард преграждает мне путь. Не ожидал от нее такой прыти. И смелости. Все же я намного выше нее.

– Докажи, что он не прав, – просит она. – Ответь на мой вопрос. О какой тьме говорит Дилан Томас?

Мне не сразу удается взять себя в руки. С трудом отрываю взгляд от Кита и смотрю сверху вниз на учительницу. Голова кружится от вызванных запиской эмоций, воспоминаний, пробужденных стихотворением, и унизительного напоминания о том, кто я такой. Каким меня видят окружающие люди.

– Он прав, – отвечаю я. Плюхаюсь на стул, утыкаюсь взглядом в тетрадь, беру карандаш и продолжаю рисовать закорючки.

Миссис Хиллард вздыхает. Я стискиваю в пальцах карандаш. Если она скажет что-то еще, я его сломаю. Я неосознанно протыкаю грифелем лист.

Звенит звонок, и вокруг меня поднимается суматоха. Ученики собираются, учительница дает домашнее задание: приготовить короткое сообщение, которое я, скорее всего, успею настрочить на перемене.

Я вкладываю записку девушки с кладбища в учебник и засовываю его в рюкзак. Все расступаются, пропуская меня к двери. Все, кроме миссис Хиллард. Она преграждает мне путь.

– У тебя есть минутка?

Жуть как хочется ее проигнорить. Ученики спешат покинуть класс, и я бы запросто мог затеряться в толпе и улизнуть. Будь по лицу миссис Хиллард ясно, что она хочет отчитать меня и оставить после уроков, я бы не задумываясь слинял. Однако это не так, поэтому я остаюсь.

– Ты не опоздаешь на следующий урок, если я тебя задержу? – спрашивает она.

– У меня перерыв на обед, – отвечаю я, мотнув головой, и тут осознаю, что мог бы солгать и свалить отсюда.

Учительница кивает на передний ряд.

– Присядь на минуту.

Я делаю вдох и на выдохе опускаюсь на стул. Впервые в жизни сел за первую парту.

– Я хочу поговорить с тобой о том, что ты сказал, – серьезно начинает миссис Хиллард.

О-о-о! Ну я и идиот!

Внутри вспыхивает привычное раздражение, и я поднимаюсь со стула.

– Просто выпишите мне наказание, чтобы я мог поскорее убраться отсюда.

Она пораженно моргает.

– Я не собираюсь тебя наказывать.

– Тогда чего вы хотите? – хмурюсь я.

– Хочу знать, почему ты сказал «отчаяние».

– Это была догадка! Может, вам нужно было спросить…

– Ты что, так сильно боишься показаться умным? – Миссис Хиллард откидывается на спинку стула и скрещивает на груди руки.

Я сердито гляжу на нее, ничего не отвечая. Она тоже молчит. Ее слова повергли меня в ступор. Моя гордость копается в них, разбирая по частям. Боишься. Так сильно боишься. Показаться умным.

Я не двоечник. Будь я им, меня бы легче было донимать. А я не хочу давать всем этим людям повод цепляться ко мне. Когда-то я был отличником. В то время мама вешала мои табели успеваемости на холодильник. Сейчас же я не утруждаю себя учебой, стараясь лишь не скатиться на двойки.

Слова миссис Хиллард – вызов. Наше молчаливое противостояние слишком затянулось.

– Я не успею поесть, – наконец говорю я.

Ее плечи опускаются. Слегка. Но я это замечаю.

– Хорошо, – вздыхает она и кивает на дверь. – Иди.

Я уже в коридоре, когда до меня доносится ее голос:

– Деклан, подожди. Твое домашнее задание.

Поворачиваюсь. Миссис Хиллард подходит ко мне со сложенным листом бумаги в руке.

– Я слышал, что вы задали.